Игра Льора - Мария Токарева

опять оторвали от Софии, Раджед не успел. Нармо шел по пятам, хотя со лба у него сочилась тонкая струйка крови. Но когти-мечи не утратили стремительности своего смертоносного полета.

Раджед же впадал в неконтролируемый гнев, жертвой которого при побеге Софии пали барельефы в его башне. Теперь же с безумием берсеркера он кидался на врагов, то стремясь пробить щит Илэни, то сокрушая остатки защиты Нармо. Чародей кровавой яшмы быстро восстанавливал их, аура его колдовства больше не светилась привычно алым цветом. Казалось, что он присвоил еще несколько самоцветов, которые неведомым образом срослись с его врожденной магией.

Но Раджед в пылу борьбы не рассуждал, сознание менялось, замечая только насущные угрозы: выпад, уклонение, атака, блок из когтей. Янтарные лезвия светились в подземелье. От нахлынувшей волны негодования и черного разочарования льор сделался в сотню раз злее. И даже тесноту оценивал теперь скорее как плюс, нежели как преграду, ведь свою скорость он временно потерял. Но и Нармо не представлялось возможности разогнаться.

Совершив удачный выпад, заставивший сползти самодовольную ухмылку с лица противника, Раджед сам рассмеялся, только возглас его напоминал скорее вой. Зато почти торжествующий: он теснил врага, намереваясь теперь уничтожить любой ценой, раз у него вновь отобрали Софию. Нармо уходил в глухую оборону, его не спасали уже ни чужие украденные талисманы, ни вставки на тяжелых ботинках.

Яшмовый чародей, сдвинув брови, пятился к дальней стене. Но не являлось ли все это искусным представлением? Войдя в раж борьбы и наступления, Раджед уже почти ничего не замечал. Когти неслись, чтобы отделить от плеч голову Нармо, но внезапно все тело янтарного льора прошила острая боль, которая обожгла буквально каждую клетку. Льор подавился воздухом, изогнувшись, как под ударом хлыста. Словно поразило молнией среди бела дня, так как Нармо не успел нанести никакой раны.

«Так вот какая твоя… истинная сила», – через пелену, заволокшую разум, подумал Раджед, скосив глаза на самодовольно ухмылявшуюся Илэни.

Чародейка скалила крупные клыки нежити, от ее ладоней исходили черные хлопья пепла, незримо пронзавшие тело противника. Беспричинная боль – одна из самых опасных способностей топазовых льоров, за что их и признавали проклятыми. Буквально каждый орган, каждая частица тела горела и пульсировала, точно разрываясь на куски. «Там был еще аккумулятор…» – вспомнились слова Сумеречного Эльфа про далекие острова. Странно, что даже льоры страдали от боли так же, как люди. Как люди… Ячед? Льоры…

Сознание желало покинуть взвившуюся от боли оболочку, но Раджед призвал на помощь всю свою ненависть. И где-то на грани забытья донесся собственный отчаянный голос: «София… Где ты?»

София… Если ее кто-то вывел из подземелья, значит, она была жива, значит, еще оставался шанс спасти ее. И умирать в бесконечной борьбе не входило в планы льора. Если бы он не поддался гневу, то не упустил бы незаметных манипуляций Илэни с магическим полем.

– Подло! – прохрипел янтарный льор, которого точно растягивали на дыбе.

– А как же иначе в войне льоров? – рассмеялась Илэни, глаза которой светились в темноте. Она впадала в экстаз, питаясь чужими страданиями. В помощники ей наверняка пришли все темные силы. Чародейка все еще сковывала болевым шоком, и в тот момент одновременно Нармо вскинул когти, чтобы добить.

Но Раджед, собрав всю волю в кулак, разорвал оковы мучительного оцепенения и отпрянул. Брызнула кровь; со звоном, как в замедленном сне, отлетели позолоченные застежки камзола, разорвалась ткань рубашки. Пять глубоких порезов прочертили вдоль груди от ключиц до ребер. Второй удар Раджед сумел отразить, хотя Нармо попытался пронзить его насквозь, насадить, как кузнечика, на мечи.

И от сравнения Раджед сильнее прежнего разъярился. Он рисковал больше, чем когда бы то ни было, но выбора не оставалось. Теперь он отражал удары Нармо лишь правой рукой, а в левой у него вновь оказалась трость, которую направил на Илэни, улавливая линии ее магии. Сложный узор, совершенно непривычный, однако через него удалось пробиться к шее чародейки в обход щита. Илэни схватилась за горло, беспомощно вытаращив глаза, и прошипела:

– Нармо, сделай что-нибудь!

Сила ее магии ослабла, теперь она отбивалась от цепких пут янтарного льора, затягивающих аркан. Раджед сам едва не потерял сознание. Когда заклятье топазов отпустило, обожгли режущей болью свежие отметины на груди. Обильно сочилась кровь, пропитывая лохмотья одежды. Но при виде растерянного лица Илэни и недовольства на широкой роже Нармо Раджед нашел в себе силы надменно высказаться:

– Магия янтаря тоже связана с духами, твои дымчатые топазы не возьмут меня под контроль. Тебе повезло, что не в моих правилах мучить женщин.

– По твоей гостье не скажешь, – тут же съязвил Нармо, опасливо примеряясь, с какой стороны теперь лучше атаковать. Раджед же сдержал свое слово: аркан на шее топазовой чародейки ослаб, однако теперь он просто сковывал ее магию.

– О! Как она визжала, когда мой нож изрезал ее смазливое личико, – разъяренно просипела Илэни, потрясая кулаками и пытаясь вновь сформировать хлопья пепла, однако их рассеивали янтарные лучи трости. Столкнулись сами свет и тьма, день и ночь.

– Замолчи! – яростно обрушился Раджед, откидывая чародейку к стене, прямо в клетку, где томилась София.

– А сражаться ты будешь одной рукой? – рассмеялся Нармо, атаковав с левой стороны, рассчитывая пробить и без того поврежденную защиту противника.

– Чтобы победить тебя, хватит одного лезвия! – отразил его выпад Раджед, тяжело проговорив с явной угрозой: – И, клянусь, если вы действительно что-то сделали с Софией – не ждите быстрой смерти.

Битва вскипела с новой силой, теперь Раджед практически не двигался, стоя на одном месте и отражая атаки обоих врагов, которые надеялись уничтожить его в этом мрачном каземате среди запахов плесени и смерти. Приходилось рубить нити черной магии Илэни и алой – Нармо, чтобы кровавый льор не выпил жизненную силу, а топазовая чародейка не заразила ядом смерти.

Перед глазами от напряжения плясали разноцветные пятна, все сливалось и двоилось. Но потом вновь открылось это, нечто – рисунок и узор мира. Раджед на миг потерял связь с реальностью, скорость мыслей увеличилась в сотни раз, показалось, что Нармо совершенно замедлился.

Все поглотило созерцание множества разнообразных нитей, бегущих от каждого предмета. Больше всего колыхалось вокруг живых существ и поющих камней, чьи голоса вплавлялись разноцветными нотами со всего Эйлиса.

Так вот что всегда созерцал Сумеречный Эльф – во второй раз мысль не показалась такой уж страшной и невероятной. Со временем к этой силе, наверное, привыкаешь, учишься использовать ее. Или же, наоборот, не использовать? Почему он не вмешивался практически ни во что? Что, если