Практические занятия по русской литературе XIX века - Элла Войтоловская

Стихи по сравнению с прозой требуют экономии, «концентрации» изобразительных средств. Мышление поэта в образах здесь неотделимо от ритмизации, строфопостроения, рифмовки. Образность лирического стихотворения, ее особенности должны быть рассмотрены на конкретных примерах.

Остановимся на отдельных стихотворениях Ф. И. Тютчева.

Тютчев наряду с Баратынским[287], Пушкиным и Лермонтовым является создателем философской поэзии. Философское мировоззрение Тютчева начало складываться во время его пребывания в Мюнхене, в 1820–е и 1830–е годы. К этому времени относится и его увлечение шеллингианством и натурфилософией. Большое воздействие на поэта оказало сочинение Шеллинга «Философские исследования сущности человеческой свободы» (1809), в котором отдельной личности противопоставлялась божественная, универсальная воля. Преобладание частной воли над верховной всеобщей силой мира Тютчев следом за Шеллингом считал злом. Он постоянно ощущал предел, поставленный человеческому «я», и это сознание тяготило и давило его. Это видно из того, что в своей философской лирике Тютчев опять и опять возвращается к этой проблеме («Что ты клонишь над водамн…», «Природа — сфинкс. И тем она верней…», «Наш век», «Problemе» и др.).

В стихотворении «Не то, что мните вы, природа…» Тютчев провозгласил свои пантеистические взгляды, близкие к философским идеям Шеллинга. Эта философия, однако, не исчерпывала сложного и противоречивого мировоззрения поэта. «Тютчев, — пишет Н. Я. Берковский, — в такой же степени пантеист и шеллингист, в какой он и бурный, неудержимый спорщик против этих направлений. Благообразная утопия не могла рассчитывать на его постоянство, он был слишком открыт влияниям действительности»[288].

Анализируя стихотворение Тютчева «Фонтан» (1836), преподаватель откроет студентам, что природа художественного образа в философском стихотворении такова же, как и во всяком ином лирическом стихотворении. Здесь отразились противоречия, которые были присущи мировоззрению Тютчева. Это проявляется в провозглашении величия и неистощимости человеческого познания и ограниченности его возможностей — мысль, которой Тютчев, как справедливо говорит Н. Я. Берковский, перекликается с «Фаустом» Гёте. Вчитываясь в стихотворение, студенты увидят, что поэт воплотил эту мысль в образах путем выразительного сравнения.

Тютчев идет здесь обычным для себя путем — от конкретного образа к большому обобщению. Очевидно, образ фонтана привдек поэта потому, что в нем нет ничего застывшего, статичного. Фонтан движется. Он «клубится», «дробится», «пламенеет» на солнце.

Тютчевские метафоры говорят о том, что фонтан «сияющий», его можно сравнивать с «облаком живым», с «влажным дымом». Он весь устремлен ввысь. Но подняться «лучом» «к небу» он может только до «высоты заветной». Он «осужден» «ниспасть на землю».

Как это часто бывает у Тютчева, в стихотворении «Фонтан» соединяются две темы, идущие параллельно и сопоставимые друг с другом. Поэт сравнивает с фонтаном «неистощимый» водомет «смертной мысли», которая по некоему непостижимому закону стремительно и «жадно» рвется к небу. Он не ограничивает метафорами и определениями характеристику водомета «смертной мысли». Обе темы необходимы поэту для более глубокого проникновения в существо изображаемой картины.

Сравнением фонтана с влажным дымом, поднявшимся лучом в небо, сияющим на солнце живым облаком, поэт как бы говорит о действенности, осязаемости, величии человеческой мысли. Но она в то же время смертна. Предел ее возможностей определен «незримо–роковой» «дланью», свергающей мысль, как и водяной луч фонтана, «с заветной высоты». Фантазия неотделима от художественной мысли. Сравнение фонтана — живого облака с мыслью есть взаимоотражение образов. «…Стихия взаимоотражений всегда пронизывает поэтическую мысль… всюду ею улавливается родство, везде отыскивается запрятанная в глубине предметов и явлений способность дополнить и обогатить друг друга; она всегда готова произвести «сопряжение далековатых идей»[289].

Беседуя со студентами об образах лирики Тютчева, руководитель практических занятий ведет их к раскрытию сущности образности вообще, к пониманию значения художественных сопоставлений, сравнений, которые объясняют и обогащают одно явление при помощи другого.

В стихотворении Тютчева «Sulentium!» (1830) студенты найдут то же взаимопроникновение, которое делает художественную мысль более емкой, а образ — зримым. Здесь речь идет о глубинных человеческих чувствах, перед которыми слова бессильны:

Как сердцу высказать себя?Другому как понять тебя?

Не искажая, нельзя выразить самое важное, что таится в душе:

Поймет ли он, чем ты живешь?Мысль изреченная есть ложь.

Стихотворение проникнуто тем пантеистическим мироощущением, которое было свойственно Тютчеву в этот период его философских исканий. В «Sulentium!» поэт проводит параллель между душевной глубиной человека и таинственными, непостижимыми силами природы. Чувства и мечты безмолвны, «как звезды в ночи», они «встают и заходят». Так же молча, как Тютчев, читатель любуется звездами. Мысль, которую можно «возмутить» словом, подобна ключу–роднику. Думы человека таинственны и неизреченны. Надо уметь хранить их молча, чтобы не возмутить их так же, как ключевые воды. Пантеистическое мироощущение, характерное для поэта в период написания «Sulentium!», выражено путем сопоставления.

Руководителю практических занятий полезно ознакомиться с различными анализами одного стихотворения. В этом плане интересно продумать статью Н. В. Королевой о стихотворении Ф. Тютчева «Sulentium!». Автор начинает с разнообразных истолкований стихотворения — Л. Толстым, К. Д. Бальмонтом, Вяч. Ивановым, Н. Асеевым, каждый из которых по–своему толкует его.

Известно, что Тютчев обычно не сохранял черновиков. В своем анализе Н. В. Королева старается разгадать, чем вызваны изменения сохранившихся редакций текста «Sulentium!»[290]. В стихотворении звучат две темы: мысль первая — внешнему миру противостоит таинственно–волшебный мир духовной жизни человека, вторая — в главном и важнейшем своего духовного мира человек всегда одинок.

В стихотворении «Волна и дума» Тютчев вновь возвращается к мысли о единстве человека и природы, сравнивая думы людей с волнами моря:

Дума за думой, волна за волной —Два проявленья стихии одной…

Поэтическое взаимоотражение открывает философские позиции поэта без логических доказательств.

Разнообразие путей создания поэтического образа безгранично. Свои чувства и мысли истинные поэты выражают в самых различных формах. Иногда поэт вкладывает свои философские раздумья в уста мудреца, образ которого органически сливается с его идеей. Так, в «Изречении Мельхиседека» (1821) К. Н. Батюшкова фигура старца, афористический характер его речений «у гробовой доски» являются как бы залогом незыбле–мости его приговора над жизнью. Образ Мельхиседека придает особый вес философской позиции автора, делает ее воплощением огромного человеческого опыта. В устах Мельхиседека вся жизнь человека умещается в четыре глагола: «страдал», «рыдал», «терпел», «исчез» — и путь его через «чудную долину слез» не что иное, как выражение трагической философии поэта. Мысль стихотворения выражена торжественным языком и, если можно так сказать, громовостью его звучаний: звук «р» в семи строках повторяется 9 раз, а передающий его раскат звук «л» — 10 раз. Суровость приговора подчеркивается ударностью всего реченья, чередованием длинной и короткой строк в стихотворении и особенно последней короткой строкой, состоящей из четырех глаголов, отрывисто произносимых и сопровождающихся грозовым раскатом «р» и «л».

Рассмотрим характер поэтической образности в других лирических стихотворениях.

Если «Изречение Мельхиседека» — одно из самых горестных произведений русской лирики, то «Весенние воды» (1830) Ф. И. Тютчева передают светлое душевное состояние поэта. Их ритм и звучание напоминают журчание бегущих весенних ручьев: «А воды уж весной шумят, бегут и будят сонный брег, бегут, и блещут, и гласят…». Все: размер, ритм, напев — органически слито с поэтическим образным содержанием. Воспринимается стихотворение легко, но ведь это сложные метафоры: «воды уж весной шумят», «бегут и будят сонный брег», «бегут, и блещут, и гласят», «они гласят во все концы» и т. д. Все эти и следующие за ними метафоры, расширяя и дополняя одна другую новыми подробностями, сливаются в один художественный образ — олицетворение весны. Она послала гонцов вознестить о себе, за нею «весело толпится» хоровод «тихих», «теплых, майских» дней. Обращает внимание не только многочисленность метафор, олицетворений, но и характерное для Тютчева обилие эпитетов, среди которых один — «румяный» — придает хороводу майских дней не только особую теплоту, но и что‑то иное, относящееся и к хороводу дней, говорящее уже о светлом веселом людском, девичьем хороводе: «румяный светлый хоровод». Движение, трепет жизни подчеркивается обилием глаголов. В одной только первой строфе их семь. Гул весенней воды ' ощущается в звуковой гамме: в первой строфе звук «у» повторяется 6 раз, «б» и «г», повторенные по 6 раз, подчеркивают это движение весенней воды. Публикуя это стихотворение в третьем томе «Современника», Пушкин, по свидетельству его друзей, был в восторге от него, неделю не мог прийти в себя.