Земные и небесные странствия поэта - Тимур Зульфикаров

октябрьских свистящих неближних лесов

Где ты мой листопаде кроткий?..

Но поэт потерял путь в травах и тут стала его дрема сонь гнуть одолевать от усталости от ливня от холода сырости земляной травяной и от анаши, которой он много изъел искурил, пока летал в небесах Руси…

Сонно зябко ему стало… Сонно сонно…

…Ай Мария-Динария! ай возлюбленная невеста моя! я устал! я полягу посплю в мягких лестных травах! в зеленых нежных травяных постелях одеялах!.. в луговых овсяницах!..

Тут так дурманно сонно сладко пахнет полевым анисом и диким укропом! так спать хочется! такая ночь окрест! такая Русь окрест!..

И нет путей стезей в ливне в дожде! и нет огней!..

И если я не утонул в реке — то усну утону изойду в травах ливневых Руси… Иииии…

Эй эй эй…

Эй Русь! еще один твой сын неслышно безвестно канул средь полей средь травяных глухих пустынь зыбей!..

Эй! эй! эй!..

Где там помощь на ночной Руси?.. Егда её и в денной Руси нет…

Эй! эй!.. затонул заснул еще один русский бедный малый червь человек… Ей! ей!..

И Тимур-Тимофей стал в травах и уже не было страха в душе его и он в последний раз огляделся окрест, перед тем как лечь и уснуть забыться навек в травах…

…Ах, горька тленна жизнь… Ах, сладка вечна смерть… — шептал безнадёжно поэт опускаясь в вечные травы и становясь травой…

Но тут неподалеку от себя — невысоко над травами — увидел он льдистый узкий зыбкий огнь огонь…

…Изба что ли?.. Деревня что ли?..

Но огонь медленно шел двигался над травами.

Свеча? Факел? Светоч? Лампа?..

Странно дивно, что не гибнет не гаснет она в ливне…

И тут Тимур-Тимофей вспомнил адов кромешный прожектор и содрогнулся…

Но этот огонь зыбкий кроткий текучий кочует движется живет зовет над травами.

Тогда Тимур-Тимофей пошел на огонь.

И тут иль показалось ему иль вновь явилась пробилась узкая тропа в мокрых несметных травах и идти стало легче в море трав.

И огонь кочующий стал ближе.

И тут неслышно возрос явился из беспробудных трав из недр тенет травяных человек в военной гимнастерке, в галифе с красными генеральскими лампасами и в хромовых сапогах.

И как многие русские люди, он, помочившись в травах, на воле, забыл застегнуть ширинку галифе и оттуда выпали явились как гроздья несметные виноградные осенние жухлые его громадные ядра-орехи и малый скудный дитя корень-фаллос.

И он сказал:

— Я был на земле генерал-академик Николай Илья Нострадамус сладострастник. Более всего на свете белом я любил Тирана Руси Генералиссимуса Сталина и свою жену Агафью-Сорейю-Лебедь — сладострастницу задострастницу персиянку лоноужаленную.

Но Тиран умер, а жена меня из дому изгнала, ибо у неё было бешенство матки и у неё в матке жил улей пчел вечножалящий и полюбовник воитель потаковник армянский Арсений Араратский пчел ея изгонял но они восстанавливались возрождались яро, а у меня был скудный редкий веник фаллос…

Тогда я сотворил Бомбу ННН, чтоб отомстить всем человекам на земле и чтоб Бомба сия угомонила угодила в агафьину матку пчелиный рой таящую…

Но я сильно смертно облучился на испытаньях и умер и сошел в ад в его подземные несметные нефтяные океаны…

И я там бродил по горло по очи в тяжкой нефти а по брегам зазывно спело ласково плодово бродили тучнозадые курчаволонные нагие девы жены…

Но их нетронутые лядвеи ноги бедра икры были спутаны спеленуты скованы железными цепями и нельзя было разомкнуть их и разлучить раздвинуть раскинуть их ноги и постичь почать растревожить разорить разбередить их сладчайшие невинные тишайшие блаженные тайные медовые гнезда…

…О Господи! и на всякого грешного человека есмь ад свой…

Но я бродил в нефтяной гуще подземной тьме вечной ночи ада, но уповал но помнил слова Христа об овце заблудшей…

Но уповал…

И там в аду я встретил возлюбленного своего Тирана Иосифа Сталина….

И он бродил по брегу нефтяного маслянистого необозримого безбрежного океана в дряхлом мундире Генералиссимуса покрытом зловонными нефтяными пятнами жалящими и скалился и ухмылялся…

И в руках у него был коробок серных сибирских спичек и трубка и он хотел зажечь спички и от них нефтяное адово море, где брели томились грешники, и сладострастно мычал…

Но сырые спички не горели в чадных нефтяных ползучих испареньях, и не мог он зажечь нефтяное смоляное удушливое тоскливое море и пожечь адов народ, как жег и убивал он земных человеков, и оттого маялся и страдал и сказал мне:

— Николай-Герострат, сюда бы твою Бомбу Н!.. Айяй-яй!.. Вах!..

Есть ли надежда у находящихся в аду — вот главный вопрос человечества…

…О Боже! Милость Твоя необъятна и она простирается и над адом…

Да… Да?..

Но уповал я. Уповал и в аду.

И сегодня я увидел огнь…

И он проходил чрез беспробудные безысходные толщи гущи слои недра земли!..

И звал и светил…

И я вышел из ада из ночи подземной кромешной на огнь явившийся…

И я вышел из ада на землю родную мою, а тут ливень, а тут воды многие…

И я иду за огнем моим и боюсь страшусь, что ливень погасит его, хотя не погасили пропустили его недра земли…

И Тимур-Тимофей поглядел в дожде смертном на Николая-Герострата творца адовой солнечной Бомбы ННН…

И вся его гимнастерка и галифе с генеральскими лампасами и хромовые сапоги были в смоляной жирной нефти и дождь не мог смыть нефть эту и лишь скользил по ней тунно щедро тщетно и Николай Герострат был похож на дьявола кромешного.

И он был адов дьявол.

Но и дьявол уповал надеялся!..

Божий бедный заблудший человече как все на земле этой…

И под землёй…

И Тимуру-Тимофею стало жаль его в этих несметных мокрых хищных травах косматых гривастых змеиных…

И тут поэт вспомнил притчу о Ходже Насреддине, которую сотворил придумал он некогда в бухарской чахлой блошиной придорожной чайхане…

…Ходжа Насреддин стал старым. И стал часто болеть. То голова болит, то зубы, то сердце, то живот, то кости ноют страждут по ночам…

Скелет болит… Старость — это когда ты понимаешь — из чего ты составлен!.. Айя!..

И тогда Ходжа Насреддин надел новый халат и пал на колени в поле и обратился к всемогущему Аллаху:

— О Аллах! зачем ты так сложно сотворил человека? Зачем столько органов и костей человеку? нельзя ли было попроще составить человека?..

Тут проезжал ученый муж мулла на осле и услышал мольбу Ходжи Насреддина. И он сказал:

— О Ходжа Насреддин! Я тоже часто думаю — зачем столько частей костей органов человеку?…

Нельзя ли было составить его проще?..

Ну, скажем, из двух частей: головы и фаллоса?.. А?..

Тогда Ходжа Насреддин поглядел на него, встал с земли и сказал:

— Ты прав, о ученый мулла! Но зачем тебе к такому фаллосу еще и голова? А?..

И Тимур-Тимофей вспомнил притчу свою и поглядел в дожде на сирого сутулого жалобного ученого мужа Николая-Герострата и улыбнулся ему и возлюбил его и пошел с ним…

И они шли в дожде и огонь зыбкий трепетный шел впереди них..

И привел их в дубовую золотистую рощу, о которой мечтал грезил поэт в диком глиняном текучем топком гибельном поле поле поле…

И в роще ливень был тише и глуше…

И там Тимур-Тимофей и Николай-Герострат увидели черный осмяглый дуб, под которым некогда два беспутных пианицы убили и зарыли Поэта, сотворившего поэму-молитву о Пришествии Иисуса Христа на Русь безбожную.

И там все еще стоял самодельный намогильный крест и на нем жили вырезанные ножами слова: «Есть Бог на Руси. Есть честь на Руси. Есть поэт на Руси»…

Да…

…О Господи! но у какого дуба зарыты захоронены они?..

Господь укажи!..

А ведь у человека одна жизнь, и много смертей…

И поэт тонул в реке, и убивали пулями его, и резали ножами его, и зарывали в землю…

А вот он бредёт живой в травах?..

О Боже… Живой ли?..

А Русь тысячу раз убивали — а Она живая!..

Воистину живая и вечная!..

Да!..

…И там под дубом тлел худой мутный неохотный костер из сырых дубовых ветвей…

И у костра на палой золотой листве сидели Крестители Родители Творители Радетели Руси, Гости дальные древлие святые живые вечноживые, пришедшие на Её Праздник Тысячелетия Крещения.

И там были Володимер Первокреститель…

И святой Авва Иоанн Лествичник…

И Святой Афанасий Афонский…

И блаженный целитель Руси Святой Пантелеймон…

И Авва Иоанн Кукузель покровитель мускусных коз…