Лед и пламя - Маргит Сандему

Вильяр почувствовал, как кровь прилила к его сердцу.

— Священник, — продолжала мать. — Он, конечно, уже не так молод. Он — вдовец, но его дети — взрослые и покинули гнездо, так что Белинда не будет им в тягость. Он же будет проявлять о ней заботу, научит ее благовоспитанности и здравому смыслу, чего ей, к сожалению, не хватает.

Вильяр почувствовал, что все в нем закипело. Он едва мог выдавить из себя:

— Сожалею! Но из этого супружества ничего не выйдет.

— А в чем дело?

Белинда тоже подняла голову и вопросительно посмотрела на него. Он глядел на нее и пытался собраться с мыслями. Картина Белинды в объятиях этого незнакомого пастора-старика наконец пробудила Вильяра.

Белинда? Его Белинда, которой ему не хватало каждый Божий день, с тех пор как она уехала!

— Да, сожалею. Но я как раз собирался идти к вам сразу после похорон и просить руки Белинды. Но если она уже сказала «да»…

У Белинды перехватило дыхание.

— Я этого не сделала! Я этого не сделала, — сказала она, запинаясь. — Они сказали «да» от моего имени, но я не хочу! Вильяр, будь так добр, возьми меня. Будь так добр, сделай это!

Она бросилась к нему и спрятала лицо у него на груди. Вильяр обнял ее, и ему показалось, что это было самое чудесное, что он испытал за всю свою жизнь.

— Это самое скверное… — начала было мать Белинды, в то время, как отец прошептал на ухо своей супруге слово «Гростенсхольм!». На секунду у нее отвалилась нижняя челюсть, затем улыбка медленно показалась на лице.

— Да, если это так… тогда мы, пожалуй, можем поговорить с добрым священником… Скажем, в чем дело. Что Белинда уже помолвлена, но мы не успели сообщить… Да, наш дражайший зять, это, пожалуй, самый счастливый день…

Ее муж многозначительно закашлял, и она вспомнила, что это были поминки, и проглотила конец фразы. Вильяр продолжал стоять, держа Белинду в объятиях. Он не мог выпустить ее. Ему казалось, что он получил все богатства мира.

— Да, вам нечего опасаться того, что у вас, господин Линд, появятся бездарные дети. Потому что для Белинды большим несчастьем была родовая травма, это сказала повивальная бабка. А другие наши дети — просто светила!

Сольвейг и Эскиль наблюдали этот эпизод и видели по лицу сына, что надвигается буря. Сольвейг поспешила подойти к ним.

— Белинда, — сказала она и крепко обняла девушку. — Так приятно! Так приятно, добро пожаловать в нашу семью.

— Да, — сказал Эскиль, — лучшего выбора Вильяр и не мог бы сделать!

— Не правда ли? — вставила мать Белинды. — Именно об этом я всегда твердила: Белинда — выдающаяся девушка. Подобных ей нет на свете! А теперь она станет хозяйкой Гростенсхольма! Подумать только! Наша девочка!

Но так не получилось. Это произошло, когда Вильяр отправился в Гростенсхольм, через день после того, как ему открылась страшная правда. Прислуга вышла к нему во двор, плачущая и перепуганная.

— Господин Вильяр, мы не знаем, что делать, — сказал повар. — Мы больше не можем здесь жить!

— Что случилось? — сказал Вильяр. — Почему же?

— Здесь словно наступил ад, — ответил слуга. Было излишне расспрашивать, в чем дело.

— Но здесь же теперь должно быть спокойно! Когда это началось?

— С тех пор, как мы вернулись сюда с похорон. Это началось почти незаметно. А затем становилось все хуже. Теперь мы не можем больше оставаться в доме. Может быть, вы, господин, знаете, что это такое?

— Да, я это знаю. В течение многих лет у нас были невидимые гости на чердаке. Но они должны были покинуть дом вместе с Хейке, они это обещали ему! Я должен войти и посмотреть.

В большом холле было тихо. Затем он услышал в углах шепот и шушуканье.

— Вы меня слышите, серые люди? — крикнул он так, что его голос эхом отдался на парадной лестнице. — Я — новый владелец Гростенсхольма. Что вы теперь здесь делаете? Вы должны были покинуть дом вместе с Хейке, таков был договор.

Старое здание ответило полной, безжалостной тишиной. Затем на лестнице появилась фигура. Длинный повешенный мужчина с куском веревки на шее. Он спустился вниз не до конца, а остановился на середине лестницы. На его лице была вкрадчивая улыбка.

— Мы не видели, как гроб господина Хейке выносили из Гростенсхольма.

Где-то послышалось хихиканье.

— Но Хейке мертв и похоронен, — твердо сказал Вильяр. — Уходите теперь отсюда!

— Соглашение было не таким. Господин Хейке отправился в долгую дорогу. Но он ничего не говорил о дороге на кладбище!

— Его гроб выносили из Линде-аллее.

— Откуда мы это можем знать?

Любопытные лица выглядывали из-за стропил наверху. Впрочем, лица ли? Тут были существа, которым он даже не мог подыскать название. Но демонов было не видно. По углам слышались шепот и шуршание. Вильяр понял, какую огромную ошибку совершил он и другие домочадцы.

— Но вы появились днем, — воинственно крикнул он. — Так что вы знаете! Вы знаете, что Хейке больше нет! Где Тула? Я хочу поговорить с ней.

— Тулу теперь ищи-свищи. Она никогда больше не вернется сюда. Она была вашей.

Повешенный произнес последние слова с насмешкой, смешанной с уважением. Демонов, очевидно, боялись, в том числе и среди серого народа. Его голос стал вкрадчивым:

— Вильяр Линд из Людей Льда, ты не понял? Гростенсхольм теперь наш, только наш!

Вильяр наклонил голову, как животное, которое дразнили.

— Вы никогда не собирались оставить Гростенсхольм!

Ответ был очень прост:

— Да, никогда.

Тут ничто бы не помогло. Даже если бы гроб Хейке вынесли из этой двери.

— Сатанинская нечисть! — закричал Вильяр. — Вы знаете, что нам нужно кое-что, что спрятано на чердаке.

— Ты не сможешь это достать, — язвительно сказал удавленник. — Ты не из «великих».

— Но я хочу вступить во владение моим домом.

— Попробуй, — засмеялся тот.

Теперь Вильяр знал, что все бесполезно. Он и Белинда никогда не смогут жить здесь. Хейке много раз получал предупреждения. С серым народом шутить было опасно. Вильяр повернулся назад. Прислугу он взял с собой в имение Линде-аллее. Здесь он кратко рассказал о случившемся и предоставил на какое-то время Эскилю позаботиться о людях из усадьбы Гростенсхольм. Сам же он забрал Белинду, бывшую в гостях у его матери, отвел ее в свою комнату. Он был так расстроен, так обескуражен, что не мог сделать больше. Но Белинда поняла его своей интуицией.

— Согрей меня, Белинда, — прошептал он, уткнувшись лицом в ее волосы. — Дай мне твоего тепла. Это — единственный светлый проблеск, который я сейчас вижу среди всех этих несчастий! Мне холодно, Белинда! Мое тело сотрясает мороз, моя душа кажется холодной и мертвой. Ты — самое прекрасное, что у меня теперь есть!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});