Росомаха: Оружие Икс - Марк Черазини

– Несмотря на прежние протесты Логана, на его борьбу с нами, я знаю, что мы оказали ему большую услугу, – заявил Профессор. – Его глубинные звериные потребности вот-вот превзойдут его самые примитивные мечты… На службе у нас, конечно.

Он повернулся к Корнелиусу.

– Можете теперь его выключить, доктор.

Корнелиус вернулся к своему компьютеру, а Кэрол Хайнс заняла прежнее место за клавиатурой своего. Они оба стали готовить системы к отключению энергии.

На экране Логан упал на колени и стоял, покачиваясь, его когти скользнули обратно в свои ножны. Затем, не издав ни звука, он рухнул лицом в окровавленный снег, словно марионетка, которой перерезали ниточки. Ноги задергались, будто в предсмертной агонии, Логан перевернулся на спину и застыл среди окровавленных волчьих внутренностей.

– Смотрители? – произнес в микрофон Корнелиус.

– Слушаю, – ответил Катлер напряженным голосом: он был под впечатлением сцены, которую наблюдал из бункера.

– Внесите Логана внутрь.

Но Профессор вдруг шагнул вперед.

– Прошу вас, отмените этот приказ, Корнелиус.

Корнелиус удивился отмене приказа, но благоразумно не стал спорить с Профессором. Лучше использовать дипломатичный подход.

– Отмена…

Затем Корнелиус повернулся.

– Простите, Профессор, – начал он. – Я думал, мы на сегодня закончили.

– Мы закончили.

– Тогда что?

Профессор повернулся спиной к экрану и пошел к выходу.

– Оставьте Логана на ночь на улице! – крикнул он через плечо. – Мне нравится идея оставить его лежать в собственной крови. Ему необходимо стать единым целым с внутренним содержанием своей славной победы.

– Но там минус десять градусов, – запротестовал Корнелиус. – Зимний день совсем короткий, солнце уже начало опускаться за горы.

– Тем лучше. Пусть закаляется, а? – Профессор остановился у двери и снова повернулся к Корнелиусу: – Вы можете следить отсюда за показателями его жизнедеятельности, не так ли?

– Да, конечно, – ответил Корнелиус.

– Прекрасно. Тогда мы многого добились сегодня. Доброго вечера всем вам.

– Вы сейчас являетесь гостями временного военного правительства. Хоть вы и западные угнетатели…

Профессор слышал этот жесткий голос. Авторитарный. Настойчивый. Резкий сигнал рожка спартанской бравады.

Не беспокойте меня сейчас. Слишком много дел, чтобы отвлекаться на древнюю историю.

Он проработал всю ночь, потом весь следующий день. Когда снова настала ночь, он вернулся в свою высокотехнологичную берлогу, чтобы просмотреть непрерывно поступающие данные. Сон был иллюзией, далеким оазисом, который не обеспечивал ни отдыха, ни покоя. Вместо этого он сидел, выпрямившись, на своем командном кресле, как сидел бесконечное количество дней.

– По окончании допроса вас обоих выпустят. Ничего не случится с вами и с вашим ребенком, если вы будете… всецело сотрудничать.

Раздраженный Профессор швырнул очки на консоль. Тонкие, красные линии испещрили белки его глаз, подобно линиям дорожной карты. Он потер лоб длинными пальцами.

Я знаю, что прав…

Страх – это главное.

Управляя страхом Логана, можно управлять и его агрессией. Управляя агрессией, вы сможете управлять им самим. А тогда вы получите идеальную машину для убийства. Идеальную защиту…

– Не бойтесь за своего мальчика… Он уцелеет, если вы нам угодите. Я слышал, он очень умный, ваш сын. Будет жаль, если с ним что-нибудь случится… с вами обоими.

Уходите.

Только после того, как я получу от твоей матери то, что мне нужно, мальчик. После того, как она доставит мне удовольствие…

Лица снова окружили его, словно волки, описывающие круги вокруг Логана. Жестокие. Кровожадные. Яростные. Насмехающиеся. А одно лицо особенно…

Полковник Отумо.

В восемь лет Профессор был низкорослым и жилистым для своих лет. Его отец был известным эпидемиологом, мать – наследницей огромной бизнес-империи Ванкувера. Они приехали в Африку творить добро, помогать беднякам, лечить больных.

Благородные чувства, зря потраченные на дикарей…

Отец находился где-то в джунглях, прививал детей жителей отдаленных деревень. Они с матерью остались в столице, примитивном бывшем колониальной городке, построенном на берегу мутной африканской реки. Во время отсутствия отца военный переворот вверг эту западноафриканскую страну в кровавый хаос.

Бледный, испуганный, он в ту ночь цеплялся за юбку матери. Дрожа за своими слишком большими очками, глядя на танки, едущие по пыльным улицам, на солдат, избивающих безоружных мужчин и женщин. Он слышал крики, видел панику, ощущал запах горящих деревьев и зловоние от облепленных мухами раздутых трупов, гниющих на тропической жаре.

Когда пришел день, объявили военное положение. Полицейских и бюрократов свергнутого режима арестовали и согнали на стадион. Расстрельные команды трудились весь день и всю следующую ночь.

В ту вторую ночь тонкую дверь отеля выломали. Топот тяжелых сапог по деревянным полям, выбитые замки, избитые или убитые слуги и служащие отеля. Он побежал в комнату матери в поисках защиты. Полковник Отумо уже явился со своими солдатами.

Высокий. В бежевой форме, свежей и отутюженной. Солдат.

Отец говорил ему, что солдаты как полицейские – люди, которым можно доверять. Уважаемые. Они здесь для того, чтобы служить и защищать.

– Где ваш муж, западный доктор?.. Такого ответа недостаточно… какова ваша причина приезда в нашу страну?.. Нет, это ложь. Вы представляете преступные интересы североамериканских колониальных властей, бесполезно это отрицать…

Сначала эти мужчины вели себя довольно цивилизованно – больше всего Отумо, учившийся в Оксфорде, с хорошей речью, он одинаково красноречиво мог обсуждать поэзию Уильяма Блейка, историю Британии, марксистскую экономику и методы пыток. Но очень скоро вежливая беседа стала очень грубой.

Восьмилетний мальчик почти не понимал разворачивающиеся события. Он видел, что солдаты ведут себя грубо. Громко кричат, а мать плачет и боится их.

Когда день опять превратился в вечер, солдаты увели мать. Она поцеловала его и велела ему быть храбрым… сказала, что скоро вернется к нему и останется с ним. Он с плачем и криком попытался пойти за ней, но другие солдаты рассмеялись и сбили его с ног ударами ружейных прикладов.

После этого он лежал на полу, а из другой части отеля до него доносились в ночной темноте рыдания матери, ее мольбы, потом крики. А тем временем солдаты… делали с ним какие-то вещи. Вещи, которых он не понимал. Они что-то делали с его телом, от чего было так больно, что он постарался уйти в себя и оказался очень далеко. В огромной пустыне, один. То, что с ним происходило, не могло происходить, и поэтому он наблюдал, будто сквозь стекло, или в объектив фотоаппарата, или глазами другого человека.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});