Смотри, но не трогай - Татьяна Никандрова

сока. У меня ничего из этого нет, да и пачка таблеток с глюкозой осталась в другой сумке. Но, может, нечто похожее есть у других?..

Понимаю, что с точки зрения этики рыскать в чужих вещах – форменное безобразие, однако иного выхода я не вижу. Когда вопрос о здоровье стоит ребром, приходится жертвовать приличиями.

Перебарывая нравственный протест, принимаюсь заглядывать в рюкзаки, сумки и карманы сложенных на кровати курток. Чего я там только ни нахожу: косметика, презервативы, документы, деньги. Во внутреннем кармане одного плаща вообще обнаруживается кулек с ношеными носками. Но ни конфет, ни сладких напитков нет. Тотальный голяк.

Разочарованно выдохнув, подхожу к мансардному окну и кручу ручку. Мне снова не везет: оно отворяется только на ширину режима проветривания – снизу и сверху одновременно. Так просто отсюда не вылезешь. А если и вылезешь – под ногами лишь покатая черепичная крыша. Спускаться по такой – сомнительный квест.

Просовываю голову в образовавшуюся щель и смотрю вниз. В лицо ударяет прохладный воздух, пропитанный запахами осени.

- Помогите! – надрывая голосовые связки, кричу я. – Кто-нибудь! Помогите!

Напрягаю слух, но по перепонкам бьет лишь музыка, играющую на первом этаже дома. Она безумно громкая, поэтому надежда на то, что меня кто-нибудь услышит, ничтожно мала.

Снова повторяю свой зов о помощи и внезапно ощущаю сильное головокружение. От греха подальше отшатываюсь от окна и мешком оседаю на кровать, прямо в месиво распотрошенных мной курток.

Картинка перед глазами плывет и мажется. Светильник, на котором я пытаюсь сфокусироваться, кажется каким-то неоднородным. Его контуры подозрительно дрожат.

Это нехорошо. Это очень нехорошо!

Тру веки. Про себя считаю до десяти, пытаясь отвлечься, но ничего не выходит. Сердце разгоняется еще сильнее. Ладони становятся влажными. Знобит. К горлу подкатывает тошнота, а где-то в животе вихрем закручивается болезненный спазм, состоящий из голода и волнения.

Сцепив зубы, поднимаюсь на ноги и, слегка пошатываясь, бреду к своей валяющейся на полу сумке. Достаю глюкометр и вновь замеряю уровень сахара. Критически низкий. Раньше я никогда не наблюдала таких значений. Никогда. Поэтому едва ли представляю, что ждем меня дальше…

Мне становится холодно, и я хочу закрыть распахнутое окно, но внезапно осознаю, что не могу подняться с пола. Тело словно рассинхронизировалось с мозгом и перестало реагировать на его команды. Руки не слушаются, ноги не держат. В голове – парализующий туман.

Провожу тыльной стороной ладони по влажному лбу и заваливаюсь набок. С каждой секундой мне все труднее держать баланс. Я нуждаюсь в опоре. Мне так дурно, что даже отрезвляющая паника уходит на второй план.

На первый выходит мрачная меланхолия.

А что, если я умру? Вот так вот случайно и нелепо. В одиночестве. Отсеченная от людей, способных мне помочь, лишь двумя лестничными пролетами.

Боже, это будет невероятно печально… Я ведь столько всего не успела сделать: не прыгнула с парашютом, не побывала в Корее, не лишилась девственности, не получила свой заветный красный диплом. Я только-только начала жить, и тут такой облом…

Жестокая ирония. Абсурдная драма.

Интересно, кто устроил мне такую подлянку? Я всегда стараюсь верить в хорошее в людях, но в данной ситуации все указывает на Тимура. Он уже проворачивал нечто подобное, воруя мои вещи из раздевалки, так что эта выходка вполне в его стиле.

Зачем он так? За что? Я ведь искренне старалась понять, простить и не нарываться… А он опять нанес удар, который имеет все шансы стать решающим. И последним…

Нет, разумеется, Тимур не знал, что его «шутка» обернется для меня настоящей трагедией. Запереть человека в комнате – что такого? От этого еще никто не умер. Да, унизительно. Да, бессердечно. Но не смертельно, верно?

Думаю, именно так Алаев и рассуждал.

Как же жаль, что на этот раз он фатально ошибся. ___

Глава 40

Тимур

Расслабленно прикрыв глаза, в такт музыке барабаню пальцами по мягкому подлокотнику дивана. Оказывается, пофигзм – это лишь вопрос кондиции. Если не отпускает, значит, мало выпил. Если гигантские личные проблемы наконец скукожились до размера точки, значит, это оно. То самое состояние синтетического равнодушия и сомнительного кайфа, в погоне за которым люди становятся алкоголиками и наркоманами. Скользкая дорожка. Но в определенные моменты единственно возможная.

Леры нет в поле моего зрения уже около часа, но я стараюсь не думать, где она, с кем и чем занимается. В сущности, это не играет никакой роли. Важно только то, что будет потом, после нашего откровенного разговора. Услышит ли она меня? Поймет? Я наконец созрел и, как видите, даже набрался для храбрости. Так что осталось только ждать, когда она замаячит на горизонте.

Мимо меня проносится взбудораженный Никитос, и в мозгу щелкает отрадная мысль, что Леры рядом с ним нет. Значит, все это время они не трахались в одной из гостевых спален наверху. Я хоть и обещал себе не париться по этому поводу, но все равно парился. Даже несмотря на алкогольное отупение, представлять их вместе неприятно. Прям как ножом по сердцу.

– Я вижу, тебе лучше, – мурлычет Веро, ласково перебирая мои волосы.

– Угу.

– Может, в комнату пойдем? Приляжем? – заглядывает мне в лицо.

– Зачем? – приподнимаю бровь.

– Не знаю… Отдохнем.

– Я не устал, – отсекаю решительно. – И у меня есть одно важное дело.

Лениво блуждая глазами по залу, снова натыкаюсь на Матвеева. Он выглядит так, словно его петух в жопу клюнул: переминается с ноги на ногу, растерянно чешет затылок и как-то нервно озирается.

– Какое еще дело? – пальцы Веро замирают на моей макушке.

– С Грановской хочу поговорить.

Есть решения, которые ты принимаешь сам. А есть такие, которые формируются автоматически. Как бы без твоего участия. Просто в какой-то момент понимаешь, что не можешь поступить иначе. Без вариантов. Это похоже на прозрение. На внезапное обнажение истины.

– Эм… Знаешь, Тим, а она уехала, – огорошивает Ланская.

– Как уехала? – резко распрямляю спину. – Когда?

– Не так давно, – пожимает плечами. – Так что, думаю, нам стоит немного поспать. У тебя вон, глаза слипаются.

Несколько секунд раздумываю над услышанным, а затем нехотя киваю. Веро права, я уже довольно долго и, как выяснилось, бессмысленно борюсь с дремотой. Походу, поговорить сегодня – не судьба. Что ж, сделаю это завтра. Тем более, некоторые умники убеждены, что утро вечера мудренее.

Поднимаюсь на ноги и, ловя равновесие, шаркаю по