О нем и о бабочках - Дмитрий Липскеров

– Внебрачный сын?

– Он мой половой член, сказал. И привел исчерпывающие доказательства. Он часть меня, а потому выполнял мои супружеские обязанности. Он Верочку и так, и туда… То есть я их выполнял – и со стороны смотрел одновременно… Признаться, испытал доселе неизвестные ощущения. Вроде бы и ревность лютая, а вместе с ней мозг так возбудился!..

– Ну, это распространено довольно, – подтвердил андролог. – Особенно у пресытившихся классическим сексом… Но все равно: человек – твой половой член?!

– Именно.

– Может, скорее это что-то нервическое?.. Иллюзия? Галлюцинация?

– Я нормален.

– Не сомневаюсь. – Сытин дошел до аптечного шкафа и, достав коробку, передал Иратову.

– Что это?

– Это тестостероновый гель. Будешь втирать его в грудь по утрам.

– И зачем? Мой половой член отделился от меня, как модуль от космической станции, и действует теперь автономно.

– Слушай, Якут! Кто здесь врач?

– Ты.

– Тестостерон нужен прежде всего для мозга! Чтобы соображать! Мыслить! Наличие тестостерона делает нас мужчинами. Доминантами! Ты думаешь, почему женщины не способны рационально мыслить? А потому, что у них тестостерона мизер!

– Давай, – согласился Иратов, снял рубашку, выдавил гель на ладонь и втер его себе в мощную грудь.

– Если будешь ложиться на женщину, надо его смыть. А то у нее на груди волосы попрут, как сорняки! Ха-ха-ха!

– Зачем мне на нее ложиться?

– И то правда… Так что насчет бизнеса? Беспроигрышная тема…

– Ты помнишь, зачем я приходил?

– По поводу фаллоимитации.

– Назначай операцию!

Иратов шел к офису пешком. Городом владела оттепель, отовсюду сочилось, и легкие ботинки Арсения Андреевича утопали в холодной жиже. Параллельно следовал его автомобиль.

Интересно, подумал Иратов, а у водителя моего есть член? Или тоже потерялся? Он хотел тотчас расспросить об интимном, но здесь с ним поравнялся человек, которого Арсений Андреевич тут же признал. Он видел его в толпе зрителей Большого театра. Ему еще тогда показалось, что человек сказал на английский манер имя его жены – «Верушка»…

– Здравствуйте, господин Иратов! – поздоровался фрик.

– Мы знакомы?

– Если только заочно.

Из открытого в машине окна водитель окликнул босса, спросив того, все ли в порядке.

Арсений Андреевич махнул рукой: мол, нормально.

– Вам что-нибудь от меня нужно?

– Собственно говоря, нет. Уже нет.

– Тогда что было нужно?

– Помните, давно, лет двадцать пять назад, вы дали указание убить человека, невесть откуда прознавшего ваши тайны?

– Я никогда…

– Да прекратите! Я не из органов, ничего не пишу. Ваши люди меня почти убили!

– Не убили же… Да, вспоминаю, судя по всему, это вы нагадили в мой тайник?

– Не отказываюсь.

– А за что, простите, такая ненависть?

– Нет, ненавидеть я не умею. Просто во мне присутствует ощущение правильности происходящего.

– О боже! Вы что, из церкви?

– Упаси Господь!

– Тогда кто?

– Вы не поймете… Кстати, я знаю про все ваши проблемы.

– Да? И какие же такие проблемы?

– У вас нет детородного органа, и вашу жену Верушку удовлетворяет ваш отделившийся половой член по имени Эжен. Я ничему во Вселенной не удивляюсь…

– Сейчас еще скажете, что вы мои яйца!

– Помилуйте!.. Недостоин такой чести.

– И то радует!

– Я бы мог вам отомстить за все, что вы понаделали в этой жизни, даже сделал бы это с удовольствием двадцать пять лет назад, но вы покинули родину, перебравшись в Израиль, а затем в США. Кстати, у вас действительно еврейские корни?

– Действительно. Бабушка моего отца еврейка…

– Ага… Судя по всему, вы не захотели стать евреем?

– Нет. Мне больше по душе американский стиль жизни.

– Жизнь еврея не стиль!

– Да как скажете, я не религиозен, хотя и знающий.

– Как можно знать и не быть религиозным?

– Да вот так случилось… – Иратов остановился, замедлился и его спутник. – А у вас у самого член есть?

– Нет, и не было никогда.

– Так чего ты мне мозги здесь полощешь?

– Зачем вы так? Я же к вам с приличиями, а вы…

– Чем ты лучше меня?

– Нас невозможно сравнивать. Я вообще другая субстанция!

– Ну да, конечно… У тебя члена нет, известно, по высоким причинам! – Иратов усмехнулся. – А у меня исчез за грехи мои…

– Так у меня с момента создания его не было! Не предусмотрен!

Иратов уже видел свое офисное здание и терял интерес к разговору с фриком:

– Есть у вас что-нибудь еще для меня?

– Скорее, это у вас что-то имеется для меня.

– Что же?

– Об этом в следующий раз!

– Ну и слава богу! – Арсений Андреевич улыбнулся странному субъекту. – Я пришел, мне надо работать! – и запрыгал по сухим островкам в сторону подъезда.

– На всякий случай – меня господином Е зовут! – крикнул фрик вдогонку.

11

Хочу продолжить рассказ о судьбе отказного сына Иратова, усыновленного девушкой Дашей, ибо он имеет непосредственное отношение к предстоящему будущему. Эта молоденькая буряточка оказалась сильной духом и ни разу не сорвалась на маленьком Иосифе, как бы трудно с ним ни было. Она даже ни разу не пожаловалась сторонним о том, как ей приходится тяжело. Может, ночами она и плакала в подушку от отчаяния, но слабость эта случалась крайне редко. За такое мужество в интернате девушку уважали, директор прибавила к зарплате семь рублей, коллеги помогали задаром, и жизнь как-то шла своим чередом. Иосиф подрастал и в ответ на любовь приемной матери давал ей взамен свою красоту и ясность взора, за которым не было мысли. Мозг мальчика не погиб окончательно, его разум соответствовал трехлетнему развитию, зато половая сфера сохранилась стопроцентно. Иосиф не ходил под себя, был приучен к унитазу, за что всякий раз получал поощрение в виде печенья или конфетки. А когда мальчик забывался и писал просто на стену, Даша журила его, пригрозив не читать на ночь. Тогда Иосиф брал тряпку и убирал за собой.

В основном Даша читала ему стихи Бродского с потертой рукописи самиздата, доставшейся в наследство от матери. Смысла текстов Иосиф не понимал, но этим был тождествен своей матери, для которой все тонкие течения поэзии нобелевского лауреата были также сокрыты, лишь мелодика стиха рождала в ней душевную благодать. Ей казалось, что Иосиф Бродский – это ее отец, забывший свою книгу. Он не знал про существование Даши, так как его выслали из страны за тунеядство. Девушка по долгу службы часто бывала в интернатской библиотеке, где хранились книги детских поэтов, и здраво считала, что все эти Маршаки, Кушаки, Чуковские были высланы вслед за ее отцом за тунеядство, отлученные от Родины навеки. Девушка и сама считала, что стихи – это не работа, так, выплески настроений. Работа была у нее, у Даши, трудная и важная, с никому не нужным будущим, значит, бескорыстная, а потому она была уверена, что ее не уволят из интерната для умственно отсталых детей и подростков. Директор Белла Юрьевна с возрастом теряла свой сучизм, потихоньку слепла, а оттого дела в интернате шли худо – много воровали, и дети мерли сверх нормы значительно. Беллу Юрьевну отправили на пенсию, вручив грамоту «За доблестный труд», все на проводах плакали и обещали ежедневно навещать бывшую начальницу… За следующие пять лет, отпущенных Белле Юрьевне, никто так и не проведал ее. Господь прибрал ее поутру через минуту удушья после остановки сердца.