Химия чувств. Тинктура доктора Джекила - Бет Фантаски

Учитель поднял руку, но я оказалась проворнее и порезала ему лицо прямо под глазом. Он взвыл от боли, из раны хлынула кровь, я снова замахнулась, чтобы перерезать ему горло.

— Джилл, нет! — Тристен схватил меня за руку и повернулся к учителю. — Не уподобляйся ему. Остановись — ради меня!

Я дышала тяжело и прерывисто, пристально глядя на него. Я жаждала полного возмездия. Но мне важнее было вернуть любовь Тристена. Я не хотела больше видеть в его глазах такой страх и ужас. И я бросила осколок.

— Джилл... — Тристен внимательно смотрел мне в глаза, и я понимала, что в них он все еще видит меня. — Не убивай его.

Мистер Мессершмидт сидел на полу, съежившись, и скулил, а пламя у нас за спиной разгоралось все больше, оно уже перекинулось на шторы. Мама изо всех сил старалась высвободиться и кричала: — Джилл! Беги на улицу!

Но для меня все как будто бы замерло, весь мир вращался вокруг нас с Тристеном.

— Джилл, поцелуй меня, — сказал он, взяв меня за руки. — Поделись со мной раствором.

Я покачала головой:

— Нет, Тристен. Я даже не знаю, действует ли он...

— На меня подействует. Ты прекрасно это знаешь. Я же Хайд.

Зверь надвигался на нас, он не торопился прикончить нас всех — он хотел дать Тристену последний шанс слизнуть хоть каплю раствора с моих губ. Краем глаза я заметила его полную нетерпения кривую улыбку.

— Джилл, поцелуй меня, — повторил Тристен. — Поцелуй меня на прощание. А потом беги спасать свою маму.

— У нас ведь больше нет раствора, — ответила я. — Ты не сможешь вернуться...

— Ничего страшного, Джилл.

Я покачала головой с еще большей уверенностью:

— Нет.

— Я тебя люблю, — сказал Тристен. — Я очень сильно тебя люблю.

Как я хотела услышать эти слова. И хотя нам обоим грозила смерть, я вдруг почувствовала ничем не объяснимое умиротворение.

— Я тоже тебя люблю, — ответила я. — И буду любить тебя вечно.

— Тогда сделай это, — велел он.

Я думала, что никогда уже не буду подчиняться Тристену Хайду, но как я могла сопротивляться, когда он наклонился ко мне и прильнул ко мне губами? Я осознавала, что снова вселяю мрак в его душу, превращаю его в чудовище, но в моем поцелуе была такая нежность и желание, и на миг мне показалось, что мы с ним представляем собой единое целое. Как будто у нас на двоих была одна жизнь и одно дыхание, и как будто его сила стала и моей силой, не важно, остался ли он человеком или превратился в зверя. На миг я стала частью Тристена, а он — частью меня.

Потом он меня отпустил, и я кинулась спасать маму, а Тристен Хайд повернулся к отцу, который ждал, стоя в горящем доме.

Эпилог

Джилл

— Я рада, что ты поехала со мной, — сказала я маме, беря ее за руку.

— Я беспокоюсь, как ты будешь в этом городе. — Она покачала головой. — Тут небезопасно. Ты уверена, что хочешь тут жить? Ты могла бы подождать годик и заново подать документы в Смит.

— Все будет хорошо, — заверила ее я. — На кампусе Нью-Йоркского университета все тихо, да и Тристен всегда будет рядом. А в Смит я больше не хочу.

Мама посмотрела на меня — с тех пор, как сгорел наш дом, ее взгляд всегда был грустным и взволнованным. О случившемся мы не разговаривали, но вся эта история оставила свой след на ее лице.

— Не уверена, что присутствие Тристена меня успокоит, — сказала она. — Город очень большой.

— Меня чудом взяли на художественное отделение, да еще и стипендию предложили, — напомнила я. — Я буду тут учиться,

— Твой стиль так изменился. — Морщина у мамы на лбу стала еще глубже. — Картины стали такими мрачными. Я очень за тебя волнуюсь...

— Мам! — Я сжала ее руку. — Все хорошо.

Нас перебили редкие аплодисменты, я посмотрела на сцену и замерла в предвкушении и волнении, которые испытывала всегда, когда появлялся Тристен.

Он улыбнулся небольшой аудитории и сел за кабинетный рояль, закрыл глаза и начал играть.

Я зачарованно смотрела на него — как и все, кто его слышал. Он уже завоевал в Нью-Йорке некоторую славу. Он переехал сюда после смерти отца, бросив школу, и никогда не сожалел о своем выборе.

Школа все равно была не для него. Его место было здесь, на сцене. Пройдет немного времени, и он начнет играть в более солидных местах, в больших залах. И хотя ему лишь недавно исполнилось восемнадцать, его западающие в память прекрасные и мощные произведения уже начали замечать лучшие музыканты города.

Мама наклонилась ко мне и прошептала:

— Джилл, он действительно очень хорош.

Это было еще слабо сказано. Тристен сидел, склонившись над роялем, его пальцы двигались быстро и уверенно, а светлые волосы сверкали в свете прожекторов. Я осмотрела слушателей, и мне было приятно видеть, что они заворожены его оглушающей музыкой не меньше, чем я.

Я вновь повернулась к нему и прижала пальцы к груди, нащупав обручальное кольцо, которое я носила на цепочке под блузкой. Маме Тристен нравился, но она его все-таки опасалась и сильно возражала против того, чтобы мы обручались так рано, но я уже несколько раз чуть не потеряла Тристена — и хотела, чтобы нас связывали самые тесные узы, узы закона и церкви.

И Тристен этого хотел. Нет, настаивал.

Я улыбалась в темноте зала. Когда Тристен Хайд на чем-то настаивал... Мне все еще сложно было ему отказывать.

Согнувшись над инструментом, Тристен играл крещендо, и я чувствовала, как вся аудитория напряглась, и думала о том, что бы они сказали, если бы узнали, какой ценой он заплатил за этот талант.

Той ночью... Раствор не подействовал и на Тристена.

Мы не могли понять, что пошло не так. Или у меня на языке осталось стишком мало, или содержимое пузырька уже выдохлось.

То, что произошло между ним и его отцом в нашем горящем доме, дело рук только самого Тристена.

Он так и не рассказал мне, что же случилось после того, как я вытащила маму на улицу. Огонь полностью уничтожил тело доктора Хайда, так что расследования не было.

Иногда я смотрела на Тристена и гадала, использовал ли он какое-то оружие или убил его голыми руками. Но для меня было важно лишь то, что из захваченного огнем дома вышел Тристен, спотыкаясь и задыхаясь от дыма. И упал на землю во дворе. Его лицо, руки и одежда были все в саже. Невозможно было понять, есть ли на нем кровь.

Нет, события той ночи навсегда останутся для меня тайной. Но я знаю, что они снова приоткрыли темную сторону его души или породили какую-то новую тьму — и он снова обрел композиторский дар.

Считал ли он, что заплаченная цена была слишком высока? Я не задавала ему этот вопрос, несмотря на нашу любовь. Я чувствовала, что он не смог бы ответить, даже если захотел бы.

Я ощущала волнение сидевших вокруг меня слушателей — порожденная силой зла прекрасная мелодия, в которой Тристен раскрыл перед ними свой внутренний мир и свою душу, подходила к триумфальному завершению.

Когда он доиграл, некоторое время толпа ошеломленно молчала, а Тристен сидел, низко склонив голову, — он старался прийти в себя, как и в тот вечер, когда играл в моем старом доме. Потом раздались аплодисменты, кое-кто из слушателей даже поднялся.

Тристен тоже встал и тепло улыбнулся:

— Спасибо.

И он ушел за кулисы, но тут же вернулся и направился в зрительный зал. Люди старались дотронуться до него, привлечь его внимание, словно он уже был звездой, но он, вежливо извиняясь, шел ко мне, не сводя с меня глаз.

— Я рад, что ты пришла, — сказал он, целуя меня в губы.

Я дождаться не могла, когда мы останемся наедине, чтобы поцеловать его покрепче. Интересно, когда-нибудь его прикосновения перестанут вызывать во мне такой трепет?

Нет.

— Было чудесно, — сказала я.

— У тебя предвзятое мнение, — поддразнил меня он. Глаза его сверкали. Потом он повернулся к моей маме: — Рад вас видеть, миссис Джекел. Мне приятно, что вы пришли.

— Тристен, — мама вежливо кивнула, — я тоже рада тебя видеть.

— Нам пора на вокзал, — сказала я, глядя на часы. — Время поджимает.

— Конечно. — Тристен взял меня за руку и повел к выходу. — Идем.

Когда мы вышли на улицу, он поймал такси, и до вокзала мы ехали молча. Я, как обычно, смотрела из окна, выискивая пухлого человечка со шрамом под глазом, который на его лице оставила я. Когда той ночью приехали пожарные, мистер Мессершмидт воспользовался воцарившейся суматохой и исчез.

Нам всем хотелось бы знать, куда он делся. На тротуарах Манхэттена народу было полно, я всматривалась в эту толпу, думая, что он вполне мог бы попробовать скрыться в городе, где проживало восемь миллионов человек. А если я его найду?.. Я, честно говоря, не знала, что бы я сделала.

— Приехали, — объявил Тристен.

Он вылез из машины и открыл перед нами дверь. Потом расплатился с водителем, отказываясь от денег, которые ему пыталась вручить мама, несмотря на то что, возможно, в ближайшие дни ему придется обойтись без ужина. Он унаследовал все, чем владел его отец, но денег этих не трогал, предпочитая пробиваться самому. Он хотел положить начало новому роду Хайдов.