Нежность к ревущему зверю - А Бахвалов

Обменявшись предположениями, Лютров и Гай убедили Немцова сделать контрольный полет, чтобы провести балансировку самолета со всеми ошибками заводского экипажа. Немцов согласился, но потребовал установить на борту "С-44" самописцы.

- Как бы ни были убедительны ваши рассуждения, нельзя делать выводы без объективных данных.

Через три дня, рано утром, Лютров оторвал от полосы новенький "С-44" и взял курс в зону испытательных полетов.

Скороподъемность, послушание, хорошо оберегаемая тишина в кабине, безупречность отделки каждой мелочи и почти осязаемая надежная упругость крыльев - все говорило о мощи, молодости и отличной маневренности, корабля.

В два этапа набрав высоту, Лютров принялся старательно проделывать манипуляции балансировки самолета в продольном и поперечном отношениях.

Руль поворота. Выключить гидроусилители. Выждать, определить поведение машины. Дать импульсы на машину триммеров... Прибавить, убавить. Выждать. Включить гидроусилители.

Элероны. Выключить гидроусилители. Выждать. Импульсы на триммеры. Убедиться в отсутствии отклонений в направлении полета. Включить гидроусилители.

Руль высоты. Выключить гидроусилители. Выждать. Работа триммерами. Включить.

Хорошо. Теперь включить в работу все гидроусилители, выждать при нейтральном положении штурвала по усилиям. Проследить за поведением самолета. Внимательней... А теперь несколько скольжений. Развороты. Влево, вправо... Штурвал на себя. Машина вела себя безукоризненно.

- Ну что, Гай, начнем не по правилам?

- Начинай, Леша.

Не выключая гидроусилителей, Лютров на большой угол сместил триммер руля высоты.

- Выключай гидросистему!

- Держи штурвал.

Самолет, точно надломившись, резко пошел вниз. Еще до того, как машине удалось набрать скорость, Лютров убрал триммер и, придерживая вместе с Гаем отяжелевший штурвал, вывел "С-44" в горизонтальный полет.

...После расшифровки ленты самописцев в кабинете директора начался последний разговор. Пошептавшись о чем-то с бритоголовым, как буддийский монах, директором, Немцов сказал Лютрову:

- Слушаем вас, Алексей Сергеевич. Легко сказать "слушаем"! А что говорить, когда и так все ясно, и каждое твое слово прозвучит приговором сидящему напротив Трефилову.

Лютров, как мог, кратко рассказал о полете и, стараясь избегать местоимений, перечислил причины, которые создали аварийную обстановку.

Выйдя из кабинета директора, Гай подошел к Трефилову и, делая вид, что не замечает его косящего взгляда, сказал доверительно:

- Ничего не поделаешь, дорогой мой! Пойми: невыявленная причина заставляет подозревать наличие каких-то дефектов в конструкции, а что это значит для КБ и для нашего брата, сам понимаешь, не мне тебе говорить.

Трефилов ничего не ответил и ушел, не попрощавшись.

- Надо же так глупо потерять машину!.. - сокрушался Гай. - У меня из головы не выходит разговор Долотова с Трефиловым. Помнишь, я говорил тебе?

- Долотов не считал, что нужно "давать шанс человеческим слабостям", а?

Вечером к ним в номер зашел Немцов. Он только что говорил по ВЧ из кабинета директора завода с Главным и доложил ему о результатах разбора аварии. Соколов попросил передать трубку директору и "в очень сильных выражениях настаивал на отчислении с завода виновных".

- В конце концов это справедливо.

С этим нельзя было не согласиться, но говорить об этом не хотелось.

- Николай Сергеевич очень раздражен, - продолжал Немцов. - На базе неприятность. На этот раз что-то с бесхвосткой.

- Витюлька!.. - выдохнул Гай.

Они вернулись утром следующего дня и, едва выбравшись из самолета, предоставленного им директором завода, спросили у механиков на стоянке о состоянии Извольского.

- Жив! Ногу повредил, говорят, два ребра, зубы, что ль... Вообще, побился. В госпитале сейчас.

Эх, Витюлька, Витюлька! Что с тобой стряслось на этот раз?

Маленький, изящный, как танцор-подросток, он был не лучшим летчиком, но отличным парнем. До смешного крохотный рядом со своими дюжими коллегами, он носил самые малые роста летного обмундирования, да и те были для него чересчур свободны.

Его отец, профессор, руководитель филиала Академии наук, известный среди специалистов трудами по ботанической географии, не без боли сердечной предоставил единственному сыну право выбрать из других авиационный институт, не преминув высказать своего сожаления об отсутствии у Витюльки влечения к флоре земли. Но насильно мил не будешь, и на семейном торжестве по случаю успешной сдачи вступительных экзаменов отец пожелал сыну успехов на пути, "начатом в России Жуковским, Чаплыгиным и... другими, весьма почитаемыми в научном мире людьми".

Чаплыгина из Витюльки не получилось.

На третьем курсе он впервые сел в кабину спортивного самолета, и не столько по собственному побуждению, сколько из чувства солидарности с друзьями. Но если для остальных студентов факультета механики занятия в аэроклубе не пошли дальше спортивного увлечения, то для Витюльки это было только начало. Серьезность его любви к авиации сказалась даже в скоропалительной женитьбе, которая была не столько "сердечным следствием", сколько влечением характеров; избранница Витюльки постигала вместе с ним летное дело.

Может быть, были и другие - особые - мотивы этой его увлеченности: подчиняя своей воле ревущую громадину, легко расстаешься с обидным для юноши представлением о собственной мужской неприглядности...

Окончив институт и положив в карман рядом с дипломом инженера-механика новенькое удостоверение летчика-спортсмена, Извольский на радостях разошелся с женой, "мужеподобной особой, лишенной тормозящих центров", по словам профессора, "не стеснявшей себя ни в выражениях, ни в действиях" в затяжной войне против свекра и свекрови.

Идя в этом навстречу родителям, Витюлька взамен рассчитывал получить согласие "предков" на перемену профессии: он уже тогда задумал стать летчиком-испытателем.

Решение сына стать летчиком расстроило профессора, находившего подобное занятие "уделом людей, может быть и смелых, но не более", и мечтавшего видеть сына пусть не естественником, но ученым, а не "ремесленником-аэронавтом". Но жертва сына, поступившегося личным счастьем ради покоя родителей, обезоружила отца. Профессор, может быть, и не смирился в душе с его новой привязанностью, но не мог не согласиться, что упорство, с каким сын шел к своей цели, само по себе достойно уважения.

Проработав два года инженером-механиком на фирме Соколова, Извольский всеми правдами и неправдами пробился в слушатели школы летчиков-испытателей, которую и закончил со свидетельством, где значилось, что Виктор Захарович Извольский - летчик-испытатель четвертого класса.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});