Зеленые млыны - Василь Земляк

— Вы с ней в законном браке?

— В законном. В глинской церкви венчались. Крест целовали. Восемь сыновей, как желудей, насыпала мне. Один помер, пятеро уже под ружьем, а. двое вон погнали гусей в поле. Валько и Михась. Нет, Михась и Санько, то есть Сашко.

Гуси, едва выбравшись на стерню, закричали и полетели. За ними — Михась и Санько.

— Уже в жир пошли. Одного сегодня зажарим на ужин. Один, два, три… пять… одиннадцать… девятнадцать. А было двадцать девять. Семь гусаков и двадцать две гусыни…

— Немцы могли забрать.

— Немцы? Не знаете вы Приси. Клянусь Вавилоном, что она держит этого картофельного жука на гусятине. Петушков уже сожрал и перешел на гусятину.

Л к А ведь было целых семнадцать петушков! Ну, Прися, берегись! Для кого война, а для кого мать родна! Вы только поглядите на них… Убей меня бог, если они не целуются… Я пошел…

— Товарищ Голый! Не смейте! — остановил его Тесля,

— Но вы же сами видели, что там творится.

— Да, видел. Но вы здесь не один. Вы отвечаете еще и за мою жизнь.

— Тогда я крикну! Ветер как раз в их сторону. Они услышат.

— Услышат не только они…

Набрав ведерко картошки, Прися хотела нести его в погреб, но «картофельный жук» опередил ее, взял ве дерко и понес сам. Прися оперлась на лопату, задумалась. Может, вспомнила Явтушка…

— Го го го! — заорал Явтушок.

Прися встрепенулась, огляделась: никого.

«Картофельный жук» вернулся с пустым ведром, теперь она копала, а он собирал. Через несколько кустов они снова поцеловались над ведерком. Без объятий, а так, словно бы ненароком, как дозволяет огородный этикет.

Явтушок зашатался — это было уже выше его сил — и упал без сознания. Тесля рассмеялся, думая, что Явтушок играет, но тот не подавал никаких признаков жизни, лежал бледный, зубы ему свело — это заставило Теслю поспешно набрать из Чебреца фуражку воды и плеснуть Явтушку в лицо. Опомнясь, Явтушок сел, раздвинул лозу и увидел обоих — жену и того — у костра, там же, на огороде; они пекли картошку. Прися достала из огня картофелину и принялась играть ею, как девочка мячиком, — так она ее остудила, разломила пополам, одну половину попробовала сама, другую — он.

— Как хотите, товарищ Тесля, а я пойду. Картошка готова, сейчас начнут обедать, а после обеда от них добра не жди. Пойду порешу Присю. Нет, сперва его, а потом ее.

Тесля схватил Явтушка за ворот, усадил на землю.

— Вы этого не сделаете. Вавилон не должен знать, что вы вернулись. Каждую минуту здесь могут появиться люди Вайса.

Явтушок ожил. Было бы чудесно, если бы явился сам капитан Вайс и схватил «картофельного жука» на месте преступления. Тесля как будто прочитал эти мыс ли спутника.

— Надо как то предупредить этого чудака на картошке. Я уверен, что он из пленных. Может, мне пойти? Меня же здесь не знают…

— Правильно! — воскликнул Явтушок. — Идите. Ска жите ей, что я здесь. А этого люцифера гоните в три шеи.

Тесля форсировал Чебрец, угодил в топь, из которой едва выбрался, прошел мимо конопли, кое где уже собранной, потом по стежке меж сухих подсолнухов поднялся на гору. Прошел прямо во двор, остановился у погреба с кирпичным входом и поманил туда сборщиков картофеля. Они оставили на огороде ведерко и лопату. Ксан Ксаныч сперва растерялся, подумав, уж не Явтушок ли этот незнакомец, ведь о смерти Явтушка на Синюхе он выдумал, а самого Явтушка в лицо не знал, только читал Присе его письма с фронта. Письма были пустенькие — про гусей, цыплят, свинью, но Ксан Ксаныч читал их Присе в своей редакции — про любовь, верность, счастье, и читал возвышенно, как и надлежит читать письма с фронта любимой жене. Прися всякий раз плакала, растроганная…

— Это он? — спросил Ксан Ксаныч.

— Нет, нет, первый раз вижу. Они подошли. Тесля поздоровался.

— Вам кого? — спросила Прися. — Прися Варивоновна? Это вы?

— Я буду. Я.

— А это кто? — Тесля показал на помощника. Прися улыбнулась.

— Ксан Ксаныч… Мой примачок…

— Так… Вы почему очутились тут, па чужом огороде? И в чужой одежде? И с чужой бабой, черт подери?

— Ее муж погиб на Синюхе…

— Ну да, погиб, и мы…

— Выдумки, Прися Варивоновна. Ваш муж жив здоров, сидит в лозняке и ждет вечера. Сюда каждую минуту могут явиться немцы, и я советую вам, любезный, немедленно убира ться отсюда…

— Ой, господи! Родной мой Явтушок! Зовите ж его Где, в каком лозняке?

— Вон в том. В красном. За Чебрецом.

— Ксан Ксаныч! Ну чего вы стоите? Бегом ведите его сюда. Обед готов, водка есть. А за то, что человек собрал картошку, только спасибо сказать…

— Пошли, — сказал Тесля и повел Ксан Ксаныча в лозняк.

Картошка в костре поспела, Тесля разгреб лопатой жар и набрал в карманы горячей картошки — для Явтушка. Ни сам Вайс, ни его люди в Вавилоне не появлялись. Но Тесля был беспощаден: весь день продержал Явтушка в лозняке — пусть поостынет, чтоб не натворил дома бед. Ксан Ксаныч бегал с корзинкой туда и обратно; за обедом, который длился до ночи, они с Явтушком помирилидь, а когда старшина стал читать на память письма Явтушка с фронта, автор их прослезился, а там уж белые усы сошлись с черными…

Глава ВТОРАЯ

Ксан Ксаныч тогда же перебрался к Соколю кам, и уже на следующее утро Явтушку пришлось с ним поздороваться, и притом как можно любезней — сосед есть сосед. Ксан Ксаныч ответил так, словно видел Явтушка впервые, словно обо всем было позабыто за одну ночь — солдат солдата поймет лучше родного брата. Весь день он копал картошку с Даринкой на ее огороде, чувствуя себя неплохим хозяином. Явтушок не имел к нему никаких претензий, только выговаривал Присе, что та, не успел муж погибнуть на войне, уже завела себе примачка, да еще намного моложе и намного красивей своего супруга, а это досадно. Теперь, видя его с Даринкой, Явтушок все сплевывал в сердцах и бубнил свое: «Э, все вы одним миром мазаны. Хотел бы я только увидеть, как поведет себя Лукьян, застав Ксана с Даринкой на картошке». Но Лукьян не появлялся, а Ксан Ксаныч все увереннее утверждался там как хозяин. Покрикивал па Даринкиных детей, по вечерам созывал уток с пруда на свой лад (пуль, пуль, пуль, пуль!), принялся перекрывать крышу, которую Лукьян совсем не чинил, словно не думал больше жить под нею. Одним словом, осел надолго и основательно, верно, решил и зимовать в Вавилоне и даже подружился с Явтушком. Однако новые власти заметили его и прислали за ним Савку Чибиса. Ксан Ксаныч в управу не пошел, наскоро собрался в дорогу, и только его видели. Даринка с неделю потужила о нем, сама дошивала крышу, сама покрикивала на детей и даже уток звала, как ушедший: пуль пуль пуль пуль пуль! И вот этого Явтушок не мог стерпеть, выбегал во двор и кричал Даринке: «Ты как зовешь вавилонскую утку, пуль тебе в пуп?!» Да как закричит по утиному: тась тась тась тась! — тут не то что свои, чужие утки причаливают к берегу. А потом спросил о Ксане Ксаныче: «Нету?» — «Нету. Видно, домой подался…»

Но Явтушок и без нее догадывался, куда мог податься Ксан Ксаныч. Скорей всего к Пилипу Живому в Рогачин. Это соседний с Глинским район. Дело в том, что после исчезновения Ксана Ксаныча бесследно исчез и Пустовойт, староста, присланный из Глинска самим гебитскомиссаром. Напуганный загадочным исчезновением старосты, гебитс прислал в Вавилон шефа гестапо Рихтера. Тот нитку за ниткой размотал весь клубок и добрался до особы Ксана Ксаныча. Кто такой, откуда пришел, куда подевался? Явтушок на допросе уклонялся, как мог, но под угрозой смерти вынужден был во всем признаться. Да со страху так разболтался, что едва не погубил Присю. Спасло бедняжку разве то, что знакомство со старшиной состоялось у нее еще до прихода немцев — он был у них на постое, когда здесь стоял фронт, а потом, бежав из плена, совершенно случайно очутился здесь, пробыл недолго, потому что скоро вернулся ее Явтушок, законный муж, вот этот самый, готовый со страху и отца родного погубить. Не будь Рихтер немцем, Явтушок ни за что не стерпел бы такого оговора со стороны супруги, дал бы ей как следует, но при чужеземце только показал из под полы кулак, побагровев от ярости. Бесило его еще и то, что для нее настоящий герой — Ксан Ксаныч, хоть Явтушок и очутился в плену намного позже, чем старшина.

— Вы с ним спали? — поинтересовался Рихтер.

Прися Не знала уже, что и говорить. Бросила на чужеземца взгляд, мол, господь с вами, разве я могу при Явтушке признаться? Но Явтушок, видя, с кем имеет дело, сказал за нее:

— А разве ваши немки не спят с чужими старшинами?

— Спят…

Рихтер засмеялся, и это, пожалуй, спасло Присю. Ее отпустили. Даринку же почему то н вовсе не потревожили, только велели Явтушку день и ночь следить за ее хатой и, как только появится Ксан Ксаныч (а он непременно появится, заверил Рихтер), немедленно доложить об этом ему, Рихтеру. И только ему, никому другому. Явтушок согласился.