По льду (СИ) - Кострова Анна

— Как же ты не поймешь, что это имеет самое прямое отношение! Кто-то хочет нас рассорить! Разве тебе это не ясно? — Александр Юрьевич расстегнул пару пуговиц белой рубашки. От напряжения его захватило легкое удушье.

Николай рассмеялся, словно сумасшедший. С насмешкой воззрился на отца, пытавшегося прикрыться семейными узами, от которых ничего не осталось.

— Тогда он большой глупец, раз думает, что у нас семья.

— Я повторю вопрос, — пропустив язвления мимо ушей, утверждал отец. — Как этот снимок попал к тебе в руки?

Николай сдался: противиться уже не было сил.

— После встречи с Аней я возвращался домой. Остановился на перекрестке, чтобы подышать. Какой-то мотоциклист подбросил белый конверт в салон машины. Вот и все.

— Запомнил номера? — всполошился Александр Юрьевич. — Нам нужно его вычислить.

— Нет, — сухо ответил Коля. Кто это был, тревожило его меньше всего.

— Ладно, разберемся, — Александр Юрьевич цокнул и перевел тему. — Лучше скажи мне, эта девчонка поведала тебе, как именно Морозов получил компанию?

Николай взбесился. Отец с такой легкостью перевел тему, будто бы обвинение в убийстве матери нисколько не всколыхнуло его. Быть может, для Александра Юрьевича выходка неизвестного и была сущим пустяком. Но не для Коли, который до сих пор не знал правды.

— Я ничего не скажу, пока ты не объяснишь. Я хочу знать, как умерла моя мать, — продолжил давить Николай. Он желал выйти из этого кабинета с выжатой правдой. Даже если истина будет с ложкой дегтя.

— Вот упрямец! — крикнул Александр Юрьевич. — Боюсь, тебе не понравится.

— Уж я сам решу. Взрослый как-никак.

— Я не имею никакого отношения к смерти Веты. Это был несчастный случай. Она просто выпала из окна.

— Выпала или ты ее толкнул?

— Выпала сама! — повысил голос отец. — Я бы не посмел! Мы с ней разговаривали. Она сидела у открытого окна. Ночи в июле жаркие, сам знаешь. Она была неосторожна, качнулась и… Я не успел отреагировать. Это произошло внезапно.

— Тогда почему же вы все скрывали от меня эту правду? Что же в ней такого?

— Я очень сильно люблю твою мать, чтобы вспоминать об этом, — в глазах Александра Юрьевича впервые стояли слезы.

— Мы поэтому переехали в новый дом?

— Да. Теперь ты веришь мне?

Николай не ведал, верить ли отцу. Между ними был такой холод, что хрупкая нить доверия покрылась коркой льда и трещала. Хвататься за эту нить было бессмысленно, но Коля попытался. Он видел слезы горечи в глазах отца. Тот бы не посмел соврать. Не так искусно. Не про Вету.

— Аня ничего не сказала мне, — выпалил Коля, получив ответ на свой вопрос.

Литвинов-старший стер катившуюся по щеке слезу и мгновенно изменил тон. Не надтреснувшим, как минуту назад, а грубым голосом он сказал:

— Я не для этого тебя посылал к ней!

— А я тебе не посыльный! — Николай обогнул отца и направился к выходу. Ему катастрофически необходим был свежий воздух и покой, чтобы события сегодняшнего дня уложились у него в голове. — Из-за тебя я обидел человека, который не стоит этих слез! Хочешь правду — узнай ее сам. У тебя достаточно связей, — он развел руки в стороны.

— Даже здесь ты полная бездарность, — махнув рукой, сказал Литвинов-старший.

— Но я хотя бы человек, и у меня есть чувства.

Прогремел гром. Тучи над Кальварийским кладбищем стали сгущаться, и дождь вот-вот норовил пролиться на землю. Несколько деревьев, возвышающихся над могилой Веты, всколыхнулись. Листья сорвались с ветвей и, словно в танце, закружились в воздухе. Николай от внезапности вздрогнул.

— Как же так вышло, мама? — сиплым голосом спросил Коля. — Зачем же ты так неосторожно сидела у открытого окна? Почему же отец не успел? Если бы ты только была рядом, я был бы счастлив… Тебе бы понравилась Аня, и не случилось бы ссоры ни с ней, ни с отцом. Эх, если бы только…

Рингтон мобильника вытянул Николая из монолога. Коля выудил разбитый телефон из кармана. Он так и не заехал в магазин техники за новым. Хотя поползший паутиной экран волновал его в меньшей степени. Прочистив горло, он принял вызов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Слушаю, Сергей Петрович.

— Николай, ты сегодня заглянешь на лед? — спросил Звягинцев. На той стороне послышались скольжения. Тренер был на льду, как обычно это бывает перед тренировкой.

Уловив скрежет коньков, Николай ощутил, как сердце сжалось в болезненном спазме. Тоска по льду, утихшая на короткое время, снова вернулась. Сглотнув подкатывающий к горлу ком, он произнес:

— Я скоро буду.

— Хорошо. Не забудь зайти к Евгении Александровне. Без допуска на лед не выпущу, — бросил Сергей Петрович напоследок и отключился.

***

— Какие люди! Литвинов собственной персоны, — пропел Ильин, когда Николай вышел на площадку. «Лисы» приветственно застучали клюшками и прокричали протяжное «О-о-о».

Сергей Петрович собрал команду вокруг себя и объяснял план тренировки. Тренер обернулся, когда Петя позволил себе вольность, и едва заметно улыбнулся. Он тоже был рад тому, что капитан теперь в строю.

— Опаздывать нехорошо, капитан, — сказал Звягинцев, схватившись за козырек кепки.

— Простите, Сергей Петрович. Евгения Александровна задержала.

Тренер кивнул головой и жестом в виде вытянутой руки пригласил Литвинова на тренировку. Николай, будучи уверенным в стойке на коньках, ступил на лед, но лезвие скользило так, что Колю потянуло назад. Он расставил руки в стороны и наклонился вперед, пытаясь балансировать. Не думал он, что разучится стоять на коньках за такой короткий срок. Возможно, его тело просто отвыкло от физической нагрузки. А, возможно, дело было в его расшатанном эмоциональном состоянии.

Николай раскраснелся: ему было стыдно. Вся команда воззрилась на него с удивлением и легкой насмешкой, будто бы Коля был шутом. И на какой-то миг он ощутил себя не в своей тарелке, словно вернулся на пятнадцать лет назад, когда отец впервые привел его лед. Он старался не смотреть им в глаза и, достигнув равновесия, молча подъехал к Леше. Опустился на правое колено и перевел взор на Сергея Петровича.

— Итак, впереди очень важный матч. Соперники настроены решительно, поэтому прошу от вас максимальной концентрации на тренировочном процессе, — говорил тренер.

— Рад тебя видеть живым и здоровым, — прошептал Миронов. Широкая улыбка застыла на его лице.

— Взаимно, — поглядывая на тренера, ответил Коля. Он смолк, заметив, как хмурится взгляд Сергея Петровича.

— Отставить все разговоры! — буркнул Звягинцев. — Начинаем с разминки.

Звук тренерского свистка заставил «Лисов» подняться с колен и разомкнуть круг. Один за одним по направлению часовой стрелки они закружили по льду. Для команды эта была ничего не значащая разминка, простая обыденность. Но Коля каждое движение ощущал по-другому. Утвердившись на коньках, он скользил по льду так, как никто другой: плавно наращивая темп, словно растягивая удовольствие. От скрежета собственных коньков его накрыло состояние полного умиротворения. Он снова в строю. Он дома.

Кружа по площадке, они разминали кисти и руки, поочередно меняя положение клюшки: забрасывали ее то вперед, то назад, чуть прогибаясь; делали повороты корпусом. К каждому разминочному действию Коля подходил с энтузиазмом, словно оказался на льду впервые. Хотя так и было: в силу долгого отсутствия ему казалось, будто бы он растерял технику. Наверстать упущенное хотелось быстрее.

Когда с разминкой было покончено, «Лисы» приступили к дриблингу. Контроль шайбы с переносом веса с одной ноги на другую дался Коле на ура, как и последующие упражнения. Все это время его внимание было приковано исключительно к тренировочному процессу. Но стоило звонкому голосу Ани раздаться на площадке, как Николай потерял предельную концентрацию и застыл в состоянии анабиоза. Он словно погрузился в вакуум, и слова тренера не долетали до его ушей. Он будто бы слушал, но не слышал. Просто смотрел на трибуны, где сидела Аня и всячески избегала зрительного контакта. А если и случалось так, что их взгляды встречались, то Костенко выглядела холодной и суровой.