Братья. Джон Фостер Даллес, Аллен Даллес и их тайная мировая война - Стивен Кинцер

остаться на посту госсекретаря или стать верховным судьей.

"Он устранился сразу и безоговорочно", - писал Эйзенхауэр в своих мемуарах. Он сказал: "Я с детства интересовался дипломатическими и иностранными делами нашей страны. Мне очень приятен намек на то, что я мог бы подойти на должность верховного судьи, но я уверяю вас, что мои интересы связаны с обязанностями моей нынешней должности. Пока Вы довольны моей работой здесь, я не заинтересован ни в какой другой".

Решение Фостера остаться на посту госсекретаря открыло путь к назначению Эрла Уоррена председателем Верховного суда. Если бы он решил иначе и покинул Госдепартамент, Аллен, несомненно, продолжил бы реализацию антиарбензовского проекта. Разделил бы другой госсекретарь его увлечение - это интригующий вопрос, на который не может быть ответа.

* * *

Пока Аллен строил планы, Фостер неустанно предупреждал американцев об угрозах, исходящих от враждебного мира. Он осуждал Советский Союз, "красный Китай" и ползучий нейтрализм. В Европе он отвергал все предложения о демилитаризации или нейтральных зонах, а вместо этого работал над перевооружением Германии и укреплением НАТО.

Сформировавшийся почти полвека назад на базаре Парижских мирных переговоров, где государственные деятели торговались за судьбы наций, и сформированный десятилетиями деловой дипломатии, Фостер принял традиционное определение мира, который имел значение: Европа, США и пара восточноазиатских держав. Националистические страсти, охватившие Азию, Африку и Латинскую Америку, были чужды его опыту. Он считал его угрожающим, но никогда не пытался понять его на свой лад, вне контекста холодной войны.

В конце 1953 года Фостер сопровождал Эйзенхауэра на Бермудские острова для встречи на высшем уровне с премьер-министром Франции Жозефом Ланьелем и поразительно слабым Уинстоном Черчиллем. Атмосфера была напряженной. Сталина не было в живых уже восемь месяцев, и временно исполняющий обязанности советского лидера Георгий Маленков рассылал предложения о мире. Черчилль и Ланиель предложили провести еще одну встречу на высшем уровне, на которую был бы приглашен Маленков. Фостер был категорически против и заблокировал эту идею.

"Этот парень проповедует, как методистский священник", - жаловался Черчилль в частном порядке. "Его кровавый текст всегда один и тот же: что из встречи с Маленковым не может получиться ничего, кроме зла. Даллес - это страшная помеха. Десять лет назад я мог бы с ним справиться. Но и сейчас я не побежден этим ублюдком. Меня унизило мое собственное разложение".

С Бермудских островов Фостер отправился в Европу, чтобы заявить о своем отказе от переговоров, но его визит лишь углубил трансатлантический раскол. Он вызвал бурю протестов во Франции, предупредив, что если Национальное собрание страны не ратифицирует договор о создании нового военного союза с наднациональной армией под названием Европейское оборонное сообщество, то США начнут "мучительную переоценку" своих обязательств перед Западной Европой. Эта угроза сразу же стала ложной - реальной перспективы отказа Вашингтона от Европы не было, но многие во Франции были возмущены. В последней попытке спасти договор Аллен дал одному из своих осведомителей, члену французского кабинета, полмиллиона долларов на подкуп членов ассамблеи. Этого оказалось недостаточно. Опасаясь, что воинственность Фостера может вновь подтолкнуть Европу к войне, ассамблея отклонила договор, и Европейское оборонное сообщество так и не было создано.

"Риторическая дипломатия, использованная для того, чтобы побудить союзников сплотиться перед лицом советской угрозы, на самом деле поставила под угрозу единство западного альянса", - заключил спустя годы историк Государственного департамента Крис Тадда. "Стремясь представить европейские интересы как часть более широкой схемы противостояния советской угрозе и повышения безопасности свободного мира, Эйзенхауэр и [Фостер] Даллес вместо этого ослабили уверенность европейцев в своей способности обеспечить эту безопасность. Европейская общественность и пресса сопротивлялись попыткам Вашингтона "просветить" их и гневно реагировали на все попытки Соединенных Штатов заставить Европу последовать их примеру".

Менее чем через месяц после того, как Фостер придумал концепцию "мучительной переоценки", он представил вторую фирменную фразу: "массированное возмездие". Это, предупредил он в своей речи перед старыми друзьями из Совета по международным отношениям, то, что Соединенные Штаты готовы обрушить на Москву в ответ на провокацию в любой точке мира. Это тоже прозвучало как пустая угроза, поскольку никто не верил, что США начнут ядерную войну из-за пограничной стычки. Кроме того, это была неточная транскрипция слов Фостера, поскольку на самом деле он угрожал "массированной ответной мощью". То же самое произошло и с третьей фразой, с которой он навсегда ассоциируется: "откат" коммунизма. Он предпочитал называть свое поощрение антикоммунистического восстания "освободительной политикой". В любом случае это тоже было риторикой, как показала его неспособность поддержать восставших рабочих в Восточном Берлине. Все три понятия, которые американцы напрямую ассоциировали с Фостером, - откат назад, мучительная переоценка и массированное возмездие - были лишены серьезного смысла. За годы его правления Соединенные Штаты никогда активно не стремились к "освобождению" стран, находящихся под властью коммунистов, не рассматривали возможность "переоценки" поддержки Западной Европы и не были готовы применить ядерное оружие в ответ на локальную войну по доверенности.

Фостер осознавал разрыв между своей риторикой и реальным положением дел в американской внешней политике. Это его не беспокоило, поскольку он считал, что представление Советов как неумолимого зла - это способ обострить страх людей и тем самым повысить их готовность и национальное единство. Эйзенхауэр согласился с ним. На публике оба человека настаивали на том, что они открыты для возможности заключения соглашений с Советским Союзом, но на самом деле они считали, что любое существенное соглашение невозможно. Фостер заявил Совету национальной безопасности, что переговоры по разоружению - это "операция по связям с общественностью". Эйзенхауэр призвал госсекретаря выступить с предложениями, которые будут "действительно привлекательны как для нашего народа, так и для всего мира", но они согласились, что это не должны быть действительно новые шаги - только старые предложения в "разных упаковках", перевязанных "разными цветными ленточками".

"Восприятие того, что СССР использует переговоры для того, чтобы привлечь общественное мнение к американской неуступчивости и оказать давление на США с целью заставить их пойти на негарантированное ядерное разоружение, заставило американских политиков отнестись к советским предложениям как к простой пропаганде", - пишет один из историков. "Американские чиновники полагали, что, приняв советское предложение, они добавят респектабельности советскому руководству и повысят престиж Москвы. С их точки зрения, согласие с советской инициативой было равносильно пропагандистскому поражению перед мировым общественным мнением..... Задачей становилось обойти противника в борьбе за общественное мнение; позиции выдвигались скорее для того, чтобы завоевать общественное признание, чем для того, чтобы проложить путь к компромиссу за столом переговоров".

В первые годы своего правления Фостер