Адвокат инкогнито - Наталья Борохова

Он вернулся домой, когда Виктория уже спала.

На следующий день, не сказав ему ни слова, жена собралась и уехала в университет, не спрашивая его, на какое время назначено заседание. Аркадий решил, что и к лучшему. Принял душ и переоделся в ту одежду, которую ему подготовила супруга.

Идти одному в суд было непривычно. Он словно лишился вдруг опоры. Раньше, сидя в зале на скамье подсудимых, Аркадий спиной чувствовал ее присутствие, и это ощущение придавало ему силы. Но теперь его злила собственная зависимость, а еще больше злил тот холодок страха, который помимо воли охватил его сердце, парализовал волю.

«Черт! Еще немного, и я превращусь в бабу», – с досадой подумал Соболев, подходя к залу. Волноваться не было никаких оснований. Сегодня должны допросить еще нескольких свидетелей обвинения. Дубровская говорила, что они не подошли даже к середине процесса и что до заключительных речей прокурора и защитника пока далеко. Тем более – до приговора. Тогда откуда у него эта непонятная оторопь, словно именно сегодня решается его судьба?

Аркадий с раздражением подумал, что во всем виновата, конечно, Виктория, которая своей мелочной опекой превратила его едва ли не в тряпку. Он был несказанно рад, когда секретарь объявила, что начало процесса задерживается. Причину не сообщили, но, впрочем, ему было и неинтересно. Будь бы его воля, он до конца дня сидел бы здесь в коридоре, на одной скамье с Дубровской, и слушал длинные истории из ее адвокатской практики.

В конце концов их все-таки завели в зал.

– Судебное заседание откладывается ввиду болезни потерпевшей, – сообщил председательствующий. – Она просила не рассматривать дело в ее отсутствие. Но, может быть, у вас будут иные соображения?

Дубровская повернулась к Аркадию.

– Я думаю, ее просьбу нужно поддержать, – сказал тот со столь явной радостью, что все взглянули на него с изумлением. – Женщина болеет, нельзя же ей отказывать в такой малости, – пояснил он чуть менее уверенно. – Ведь для нее это важно.

– Ну, если у защиты возражений нет, суд постановляет судебное заседание отложить…

У Соболева было такое чувство, словно ему объявили начало каникул. Он ощущал грандиозное облегчение, хотя и понимал, что перерыв – не более чем временная передышка. Здоровье Кисловой, конечно, улучшится, и процесс пойдет своим чередом.

– А что будет, если она вдруг умрет? – спросил он Дубровскую, и та «утешила» его, сказав, что в его жизни ничего не изменится.

«Черт с ней, пусть живет», – решил про себя Соболев. Но, выходя из здания суда, все же подумал: что ж такого могло приключиться с вредной бабой, что она даже не смогла прийти в суд?

Идти ему было решительно некуда. Дома его так рано не ждали, да и объясняться с Викторией совсем не хотелось. К друзьям его тоже не тянуло. Он не способен был говорить сейчас на отвлеченные темы. Весь его мир сузился до размеров судебного зала, и все то, что выходило за пределы процесса, казалось ему мелким и несерьезным. О чем он будет говорить с приятелями? О женщинах? Не дай бог! У него, кажется, успела выработаться аллергия на весь слабый пол. Кажется, их создал Господь специально для того, чтобы доставлять мужчинам как можно больше неприятностей! Говорить о музыке, кино и автомобилях тоже не хотелось. Какое ему дело до преимуществ последней модели «Лексуса», если на зону его повезут в обыкновенном милицейском автозаке? Оставалось только колесить по городу и кружками пить черный кофе. Хотя был еще один вариант…

Соболев сразу и не понял, куда он направляется. Вернее, считал, что едет куда глаза глядят. Шумные проспекты остались позади, центральные кварталы уступили место спальным районам. Рассосались дорожные пробки, и ехать стало легче. Нужная ему улица находилась на самой окраине, там, где на многоэтажные дома налезал частный сектор. Дом под номером семнадцать стоял на отшибе. Окнами в березовую рощу. Здесь дышалось свободнее, а малышня вовсю каталась на санках, не боясь попасть под случайный автомобиль. Должно быть, люди сюда добирались только на автобусе.

Аркадий оставил машину на крошечном пятачке рядом со стойками для бельевых веревок. Усмехнулся, подумав, что такой раритет уже давно исчез из дворов современных домов. Кому теперь придет в голову развешивать свои простыни во дворах, когда почти у каждого есть балкон и автоматическая стиральная машинка?

Удивительно, но он безошибочно помнил даже номер нужной квартиры, хотя не пытался запомнить его наизусть. Здесь жила Кислова…

Она открыла после первого же звонка. Странно, но она даже не спросила, кто это, хотя глазка в ее двери не было.

– Аркадий Александрович? – В голосе ни грамма изумления. Казалось, она ждала его. – Проходите, пожалуйста. Ступайте прямо в кухню. Я на минутку, только переоденусь.

Она не поинтересовалась, где он взял ее адрес. Конечно, это было сделать проще простого через отдел кадров, Соболеву там вряд ли бы отказали. Но он запомнил ее данные еще тогда, когда вдвоем с адвокатом изучал материалы дела.

Аркадий прошел на кухню и сел на табурет. Словно он зашел к старой приятельнице на чай с плюшками. Странно, но жилище, где жила Кислова, его враг по определению, выглядело весьма неплохо. Ему неприятно было осознавать, но здесь ему показалось уютнее, чем у себя дома. Виктория со своими дизайнерскими изысками вытравила из квартиры ту особенную атмосферу, которая делает дом домом. У них было все, как в модных журналах: первоклассные материалы, мебель под заказ, дорогая сантехника и кухня с начинкой, как у космического корабля. Обстановка выглядела стильно и дорого, но начисто лишена тепла и уюта. Он чувствовал себя там, как в дорогом номере роскошной гостиницы. Хорошо, но не дома.

У Кисловой все было по-иному. На окнах висели простые ситцевые занавески в мелкий цветочек. На стене тикали часы в виде птичьего домика, и Аркадий сообразил, что через небольшое отверстие появляется кукушка. Над кухонным столом, на крючках, ровным рядком расположились полотенца, прихватки и другие полезные мелочи. Как приятно, должно быть, пить чай из чашек с золотым ободком и огромной розой на боку, а из пузатой сахарницы брать ложками сахар и не задумываться, повредит ли организму сладкое. Ко всему прочему, в кухне изумительно пахло пирогом, и Аркадий почувствовал дикий голод – сегодня он пропустил обед.

Кислова вышла к нему в розовом домашнем костюме, сшитом из мягкого и чуть пушистого материала. Конечно, это добавило объема ее из без того полной фигуре, но Соболеву женщина показалась даже привлекательной, такой же домашней и уютной, как ее кухня в цветочек. Она была похожа на мягкую игрушку, которую маленькие мальчики так любят брать с собой в постель. Последнее сравнение несколько смутило Аркадия Александровича.

– Вы заболели? – спросил он чуть хрипло.

– Немного простыла, – ответила Софья. – Думаю, что к концу недели все пройдет. Вы будете чай?

Такое начало ему понравилось. У Виктории в последнее время появилась скверная привычка сначала обсуждать проблемы, а уже потом спрашивать, голоден ли муж.

– Не откажусь, – кивнул Соболев. – Честно говоря, я не обедал.

– Тогда для начала я угощу вас борщом, а после попьем чайку с пирогами. Как вам такая программа?

– Звучит замечательно.

На самом деле ситуация выглядела немного странно – он собирался пить чай у женщины, которая намеревалась отправить его в тюрьму.

Но Кислова не рассуждала на эту тему, просто вынула из холодильника кастрюлю с неизменным цветком на боку, половником налила в большую миску борщ и поставила ее разогревать на плиту.

– Я считаю, что микроволновые печи вредят здоровью, – заметила она.

А Соболев удивился: Кислова заботится о его здоровье? Да он бы сам всего пару дней назад без особого душевного трепета подложил бы ей в пищу цианистый калий.

Борщ оказался изумительным. Густого красного цвета, со сметаной и с зеленым луком вприкуску (Виктория непременно сказала бы ему свое «фи!» и напомнила, что есть лук и общаться при этом с людьми – большое свинство). Пироги были тоже выше всяких похвал. Софья предложила ему несколько с разными начинками, и он умял их все, уже не думая, что ест из рук своего врага. При этом пил ароматный чай, который Кислова, оказавшаяся великолепной хозяйкой, тут же заварила из всяких травок.

– А я знала, что вы придете, – сообщила она, когда гость, сытый и разомлевший, откинулся на спинку углового диванчика.

Соболев пожалел, что женщина начала говорить о деле. Ему хотелось просто сидеть на этой небольшой кухоньке, пить чай с душицей и слушать, как завывает за окном декабрьский ветер.

– Мне приятно, что вы сегодня не предлагаете мне денег, – сказала Софья.

Честно говоря, он даже не успел объяснить ей цель своего визита, не то что заговорить о деньгах.

– Боюсь, после нашего последнего разговора у вас сложилось обо мне превратное впечатление… – продолжила Кислова.