Святослав. Болгария - Валентин Гнатюк

– Ты обещал нам золото и несметные сокровища после взятия града Константина, один храм Софии стоит многих богатых градов!

– Так подите и возьмите сей Царьград, коли столь прытки! – взъярился в ответ русский князь.

Кенде Чобо, в сердцах стеганув плетью вороного койсожского коня, вместе с охоронцами ускакал к своим тьмам. Вскоре они сняли шатры и ушли, злобно понукая взятых в сём походе рабов, в основном греческих монахов, купцов и женщин. По пути они ещё пограбили те византийские и болгарские города, которые не были защищены крепостями и не имели вооружённых гарнизонов. Через два дня после того снялось и усталое воинство Святослава, получив сполна дань за два лета и откуп на каждого павшего воина, что полагалось по Русской Правде родичам погибшего. Цимисхий через посланников уверил Святослава, что отныне они друзья, что Византия не будет помышлять против россов и даже позволит им оставаться в Болгарии, только просит их, как друзей, не совершать набегов на византийские полисы и убедить не делать этого ужасных мадьяр и пачинакитов. Святослав обещал исполнить просьбу.

Едва скрылись из глаз русские полки, облегчённо вздохнул град Константина, обрадованный тем, что избежал нападения ужасных скифов, и благодарил за то своего мудрого императора. Сам же Иоанн Цимисхес велел Варде Склиру немедля отправляться в Каппадокию на подавление восстания Варды Фоки.

В это же время в Константинополе был избран новый патриарх – монах Василий.

Глава 7

Святилище бога Загрея

Угрюм и невесел был князь Святослав, возвращаясь после похода на град Константина. Недоволен он был сим походом, хоть получил со спесивого Цимисхеса дань за два года, которую тот ещё недавно даже и обсуждать не хотел, не то чтобы платить. Слабо утешала лишь мысль, что пройдёт лето-другое, он соберёт силы и доведёт задуманное до конца. Одолеет изворотливого Цимисхеса и посадит на византийский престол своего названого брата Калокира. Тогда не станет течь из коварного Царьграда на Русь вражья отрава, которая незримо отсекает в душе нити-связи с самыми дорогими людьми – сыновьями, матерями, братьями, воинскими побратимами, со смертью которых всё большая тяжесть ложится на его плечи, порой кажется, что невмочь более нести то бремя. Снова и снова вставали перед очами мужественные и умелые вои – Инар, Боскид, верный Славомир… Помнились очи Улеба и изменников, коих недавно казнили. Совсем как когда-то Олешу и Журавина. Горше нет участи, чем за предательство лишать жизни своих…

– Княже, – негромко молвил ехавший рядом Соболь, – кажется, мимо того монастыря проезжаем, где древнее капище. Там ещё странная жрица была, что едва себя не порешила…

– Предслава, – ответил князь и вдруг, не говоря больше ни слова, повернул коня к дороге, ведущей в гору. Охоронцы и стременные последовали за ним.

Жрица встретила их шагов за сто перед капищем. На сей раз она была спокойна, как будто ждала гостей. В белом льняном одеянии с тонким узорным шитьём, с перевязью под грудью, с витым очельем на русых волосах и небольшой сумой в руке. Святослав сделал знак всем остановиться. Соскочив с седла, не глядя, привычно бросил повод стременному, который поймал его на лету. Святослав подошёл к Предславе. Он многое хотел поведать ей, но, когда меж ними осталось не более шага, вдруг ощутил, что ничего говорить не надобно: Предслава, как истинная жрица, не слова чует, а сердце и душу.

– Рада видеть тебя в священную ночь Загрея, князь, – молвила она негромким грудным голосом. – Пойдём!

– Возвращайтесь, – повелел князь охоронцам и стременным.

– Но, княже… – забеспокоился охоронец.

– Я под божеской защитой! – решительно молвил Святослав. – Ступайте!

– Спускаемся ближе к подножию, – негромко распорядился Соболь, заменивший в княжеской охране верного Славомира, – сюда только одна тропа ведёт, внизу есть площадка, там и станем дозором, мимо никто не проскочит.

А князь пошёл с Предславой к капищу. Святилище как бы растворялось в быстро густеющих сумерках, теряя границы в наступающей темноте. Жрица, взяв Святослава за руку, ввела его через некое подобие каменных врат почти на середину площадки. Трижды обходя посолонь, а потом противосолонь вокруг недвижно стоящего воина, она произносила какие-то слова-заклинания на неизвестном наречии. Затем жрица подошла совсем близко, протянув перед собой раскрытые длани, и Святослав почувствовал вокруг себя некое невидимое упругое пространство, очерченное её руками. Раз, другой, она как бы пробовала преодолеть это пространство, но оно не поддавалось.

– У тебя сильная защита, – молвила она, – сердце в броне хранит тебя от Смерти, но и от Любви… – И жрица свела ладони над головой князя.

Святослав невольно поднял очи вверх и с изумлением узрел над собой и вокруг ярчайшую звёздную россыпь. Здесь, на вершине горы, звёзды были повсюду, яркие и сверкающие, как огромные чистые адаманты. От неведомого ощущения огромности звёздного мира у Святослава слегка закружилась голова, и ему пришлось шире расставить ноги. А жрица меж тем громко с напряжением произнесла какие-то непонятные три слова и, сведя пальцы гибких рук, как бы пронзила упругий кокон над его головой, а потом с видимым напряжением «разорвала» его, будто развела в стороны створки раковины или половинки скорлупы грецкого ореха. И князь ощутил в сей миг, что небо «потекло» в него, растекаясь внутри бесконечным звёздным океаном. В сознании всё кружилось и вертелось, как от доброй чары вина, Святослав с великим трудом удерживался на негнущихся ногах, а вокруг царило беспредельное чёрно-звёздное живое Небо. Откуда-то издалека, или изнутри, или отовсюду он продолжал слышать незнакомые, и в то же время понятные слова, произносимые мягким грудным голосом, идущим, казалось, от бесконечной вселенной, в которой всё едино. Прямо перед собой он узрел две звезды, и не сразу понял, что это глядят на него дивно сверкающие очи жрицы.

– Теперь ты открыт Отцу-Небу и Матери-Земле, и мы можем в светлый праздник их единения вознести им хвалу и жертву, возьми! – Она протянула князю два изумительной красоты золотых сосуда с высокими горловинами. На одном переплетались, будто живые, виноградные гроздья, оливковые ветви, хмель и другие растения и плоды, а сосуд с вином имел вид сосновой шишки и даже, как показалось Святославу, источал тонкий аромат хвои. Он удивлённо принюхался.

– Мы издревле добавляем в вино сосновую смолу, чтобы оно не скисало и долго сохраняло свои целебные свойства, – пояснила на ходу Предслава.

– Я слышал, так делают греки.

– Виноделию, божественным гимнам Орфея, празднованию Диониса-Загрея греки научились у наших далёких предков, когда пришли на эти земли, только они не разумели глубинной сути сих таинств. Потом приняли нового бога, а наши храмы разрушили, – печально заметила дева.

Следуя за жрицей, которая тоже несла два таких же дивных старинных сосуда, Святослав прошёл к огромному камню с выбитой на нём стопой Бога. Предслава снова заговорила торжественно и мелодично на незнакомом языке, но он понял смысл высоких слов благодарности и почтения, обращённых к небесному владыке. Потом они изливали в четыре каменные чаши, выбитые в жертвенном камне, содержимое сосудов, – это было молоко, вино, вода и оливковое масло. Струйки потекли по каменным желобкам в одно большое жертвенное углубление-чашу перед Великим камнем, смешиваясь в единый жертвенный напиток. Жрица снова говорила на малопонятном языке, а потом для Святослава повторила последние слова на болгарском: – Прими, Отец Загрей, чистую жертву от сердца и трудов наших в благодарность за дар великий Любви, посредством которой ты оплодотворяешь Землю своим небесным семенем! Слава тебе!

Затем они повторили жертвоприношение у камня Матери-Земли, восславив её за рождение всего сущего, и смотрели, как жидкости вытекали из каменных чаш, стремясь вниз по каменным желобкам, и, смешиваясь воедино, наполняли углубление перед камнем, на котором была высечена божественная стопа Матери.

Жрица извлекла серебряную чару и излила туда из каждого сосуда, смешав жертвенные подношения, как дважды перед этим. Запахи оливкового масла, молока и вина, отдающего сосной, витали над капищем. Когда же, по примеру жрицы, князь поднёс сосуд к своему лику и полной грудью несколько раз вдохнул необычный аромат, то почувствовал удивительную лёгкость в теле и мыслях. Они по очереди пригубили из чары, сотворяя хвалу и благодарность Отцу-Небу и Земле-Матери. Жертвенное питьё растеклось по уже охмелевшему от созерцания небесной бесконечности сознанию и телу князя, и Святослав уже не мог точно сказать, где грань между явью и волшебством. Они снова оказались в середине древнего капища. Сняв очелье, жрица закружилась вокруг князя, то приближаясь, то удаляясь. Длинные русые волосы жрицы при этом иногда на мгновения скрывали её чудный лик. При вращении схваченное перевязью под грудью льняное одеяние, состоявшее из двух половин, разлеталось в стороны, и в свете луны мелькали очертания точёных ног и округлых бёдер жрицы.