Багдадский вор - Андрей Белянин

– А ты кито такой? – послушно переключился принц.

– Скромный книжный червь, извечно дерзающий увидеть в Коране всю мудрость Аллаха, дабы донести его слово людям, и ваш верный раб, мой господин!

– Тьфу, даже слушать противно… Ходжа, хочешь, я тебя «Интернационал» петь научу?

– Отвали, Лёва-джан. Не мешай мне окучивать мотыгой мудрости этот юный дуб. Джамиля, а не покормишь ли ты нашего усталого героя? Там вроде ещё плов оставался и хурмы немного…

Как только молодые люди вышли, он вновь обратился к принцу, ожидающему его с самым высокомерным выражением лица. Домулло чуть повёл плечами, словно бы сбрасывая последние сожаления о неизменности человеческой глупости и чванства, а потом неторопливо заговорил. И речь его текла так певуче, что благородный Мумарбек Кумган-Заде развесил оттопыренные уши, боясь даже вздохом помешать столь дивному рассказу.

– Преклони свой слух, о юный повелитель моей души, и выслушай самую горькую и чудесную песню из всех, что когда-либо произносили уста правоверного. Пусть же сердце твоё наполнится храбростью, ум вооружится терпением, а уста сомкнутся, дабы ни одним вздохом сочувствия или возгласом гнева не прервать нить моего повествования. Узнай же, что дом, в котором ты находишься, вовсе не дом, а волшебный дворец! Что доставлен ты сюда не грязным, недостойным наглецом на хребте беспородного осла, а могучим дэвом на благородной спине крылатого коня Ак-Магарака! Что девушка в платье простолюдинки – величественнейшая и прекраснейшая пэри Востока, принцесса Самрагадд эй-Зуль-Зуль, чей славный отец является вдовствующим падишахом многих земель на Юге и Западе! Я же, его скромный визирь и советник, посредством злых чар превращённый в тихого уличного мудреца… О, не верь глазам своим! Ибо обманчива вуаль Зла, накинутая врагом мусульман на всё, что дорого Аллаху! Ты же есть единственный избранник судьбы, истинный принц великой Армении, достойный сын своего рода, воин, отмеченный благосклонностью Всевышнего, и карающий меч в его деснице! На твоём челе – печать мудрости мудрейших, твоя рука тверда подобно граниту, твоё сердце пылает огнём и не ведает страха, а твоя душа переполнена милостью к страждущим, рабам твоим, ищущим спасения в твоей благословенной тени. Всё ли ты понял, о светоч моих мыслей?

– Кито, я?! – опомнившись, закашлялся юноша, постучал себя кулаком в узкую грудь и яростно закивал. Ходжа торопливо остановил парня, всерьёз опасаясь, что его цыплячья шея не перенесёт столь активных упражнений.

– Готов ли ты взойти на престол зятем падишаха? Жениться на прекрасной принцессе и сотне её рабынь? Поселиться в золотом дворце с серебряными фонтанами? Иметь у себя в услужении могущественного дэва и волшебного скакуна?

– Да, да, да! – От нетерпения у молодого Петросяна едва не бежала слюна. – Всё давай, всё минэ, всё бэру…

– Но хватит ли тебе духу сразить своим дамасским клинком восьмерых худосочных демонов пустыни, под чьей властью мы вынуждены пребывать в этих гнусных личинах?

– Восэмь?! – поджав губки, призадумался принц. Его миндалевидные глаза подернулись матовой пеленой, губы шевелились, а левая рука, что-то пересчитывая, загибала пальцы на правой. – Нэт… Восэмь – это нэт. Многа…

– Ну, может быть, не сразу восемь…

– Дыва! – предложил княжеский отпрыск, видимо, гены неумолимо брали своё. Домулло трижды помянул шайтана и внёс контрпредложение:

– Пусть их будет хотя бы шесть, иначе твоя слава великого воина и храбреца пошатнётся в глазах всего мира.

– Тры! – ещё раз подумав, решил юноша. – Нэ надо славы, пусть – тры… Я – сказал!

Ходжа посмотрел на него, как сытый эскимос на варёный ананас, примерно с той же степенью недоумения и сострадания. Кажется, разговор грозил затянуться, плавно переходя в банальный торгашеский спор.

Покупатель требовал скидок и гарантий, продавец почти готов наплести всё, только бы получить деньги вперёд. Оба гнули своё, у каждого были свои интересы, прийти к разумному соглашению становилось всё труднее и труднее. Если бы Ходжа Насреддин (как, впрочем, и почти каждый босяк Багдада!) не вырос на шумном восточном базаре – конструктивный диалог накрылся бы жирным крестиком. А так, после долгой торговли, криков, воплей, слез, взаимных оскорблений, оба спорщика в конце концов ударили по рукам. Всеобщая удовлетворённость сделкой заключалась в следующем: Мумарбек Кумган-Заде обязался избавить заколдованных мусульман от пяти злых гулей за соответствующую плату: дворец золотой – 1 шт., волшебный конь, летающий над облаками, – 1 шт., вакантный трон падишаха Юга и Запада – 1 шт., прекрасные румийские рабыни – 100 шт. оптом. Принцесса и дэв в общий список не вошли. Как именно можно было претендовать на трон, не женившись на принцессе? Очень просто – фиктивный брак! Идею подбросил закормленный Оболенский, на пару минуток вырвавшийся из-под опеки признательной Джамили. Хотя доныне на Востоке фиктивные браки не практиковались, да и по сей день не практикуются, но в тот момент всё прошло как по курдючному жиру.

Хозяйственному принцу очень уж хотелось заполучить всё и сразу, поэтому он предпочёл поверить. Что, впрочем, не помешало ему потребовать составления двустороннего договора и принесения клятвы на Коране. Насреддин подобную клятву дал охотно – в случае превращения их всех в кого следовало герой непременно получит своё. Или схлопочет… или огребёт… кому как нравится.

Время уже двигалось к мягкому, тёплому вечеру… А вечер на Востоке короткий, как первый поцелуй застенчивой девушки, томный, словно её дыхание, и нежный, как тонкая, пульсирующая жилка на её девственной шее… (Это не руководство для начинающих вампиров, это эротика!) Гули обещались зайти после полуночи. Полчаса у наших друзей ушло на координацию планов действий, а потом работа закипела…

Глава 43

Как надену паранджу, так с мужчинами хожу!

А когда её сниму – где мужчины? Не пойму…

Жалостливая песня.

Багдад гудел, как растревоженный улей! Впрочем, нет… Это банально, так уже каждый второй пишет. Багдад гудел, словно Литинститут при вступительных экзаменах на самой коммерческой основе… О, гораздо лучше! И главное, куда точнее обрисовывает действительность. Если уж каждый начинающий прозаик или поэт втихую мнит себя гением, то что же бывает, когда эти гении скапливаются в ограниченном пространстве, по пятьдесят человек на место?! Нечто подобное творилось и на центральном багдадском базаре. Только и разговоров, что о неуловимом Ходже Насреддине и его спутнике, отчаянном Льве Оболенском. Правда, настоящее имя знали немногие, большинство предпочитало называть его просто, по-домашнему – наш Багдадский вор. После достопамятной ночи Бесстыжих Шайтанов (чуть не написал Длинных Ножей!) весь народ высыпал на улицы, во всех переулках, в любой чайхане, на каждом углу люди шумно обменивались последними новостями. Те, в свою очередь, быстро приобретали статус слухов и сплетен, грозя в самое ближайшее время стать анекдотами и даже легендами… Навеки осмеянные Далила-хитрица и её дочь, мошенница Зейнаб, были вынуждены экстренно переехать в далёкий горный кишлак к знакомым. Там ещё можно было как-то укрыться от позора, а здесь им в лицо хохотал любой уличный босяк. (Хотя лично мне, как современному человеку, не совсем понятно, где тут конкретное осмеяние и ради чего съезжать? Впрочем, готов согласиться и с тем, что в средние века чувство юмора на Востоке здорово отличалось от теперешнего. Например, вид хромого человека вызывал у прохожих сдержанные смешки, а встреча на площади лилипута или карлика – взрыв неуправляемого хохота! Любое уродство, болезнь, вынужденная травма были смешны уже по своей сути. Но, простите, отвлёкся…) Короче, багдадцам страшно понравилось, что в их среде нашлись шустрые ребята, нащёлкавшие по носу двум заносчивым бабам. То, что попутно по тюбетейкам досталось и благородному Шехмету с племянником, вызывало не смех, а скорее уважение. Оба были ещё вполне в силе, оба обладали достаточной властью, чтобы эту силу применить, и особо подшучивать над «хозяевами» города не рисковал никто. Втихомолку гоготали, но явно – нет… Больше всего скользких шуточек досталось, кстати, самому эмиру, великому и справедливому Селиму ибн Гаруну аль-Рашиду. Так как именно он ввёл в городе жесточайшие законы против воровства, методично претворяя их в жизнь посредством отрубания рук и смертной казни. То есть тот факт, что, несмотря ни на какие репрессии, в столице появился настоящий Багдадский вор, немыслимый и вездесущий, било по эмирскому престижу сильнее македонского тарана. Многие усматривали в этом перст самого Аллаха, но и многие, скептически качая головами, говорили, что в дворцовую тюрьму уже вовсю волокут пойманных индусов, лекарей, астрологов, дервишей и всех подозрительных лиц, под чьё описание подходит титул «спецагент». Стражники лютуют вовсю! Как бы ни был ловок этот голубоглазый Багдадский вор, его всё равно непременно поймают и казнят. Оболенский правильно делал, что почти не выходил из дома. Ну, почти не выходил… Разве что пару раз, по особой нужде. Нет, не подумайте ничего такого, просто было необходимо кое-что подукрасть. Причём Ходжа настаивал на минимуме, потому как грабить приходилось простых горожан. Лев не стал спорить, но на базаре, не удержавшись, посетил-таки лавку богатого торговца овощами, где затарился на полную катушку. В смысле, оторвался от души… Встречные восточные мужчины только восторженно цокали языками, глядя на то, как широкоплечая ханум почти двухметрового роста, отфыркиваясь из-под паранджи, легко несёт в мускулистых руках два здоровенных баула! Босоногие мальчишки, вереща, неслись следом, седобородые аксакалы бормотали под нос что-то о «женщинах, берущих слишком большую волю», а круторогие тягловые волы смотрели ей вслед с явным одобрением. Ворота Оболенскому открывал неизменно улыбчивый Ходжа Насреддин:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});