Сознающий ум. В поисках фундаментальной теории - Дэвид Чалмерс

Данная позиция не может быть поддержана какой-либо аналогией, так как нужные для этого аналогии отсутствуют[88]. Мы уже видели, что аналогии с необходимостью таких положений, как «вода есть Н2O», «Геспер есть Фосфор» и т. д., проваливаются, так как эти примеры требуют одного-единственного пространства миров. В самом деле, если какие-то миры логически возможны, но метафизически невозможны, то кажется, что мы никогда не смогли бы узнать об этом. По предположению эта информация недоступна априори, а апостериорная информация является информацией только о нашем мире. Она может содействовать локализации нашего мира в пространстве возможных миров, но трудно понять, как она могла бы давать информацию о протяженности данного пространства. Любые тезисы о дополнительных ограничениях метафизической возможности казались бы произвольными допущениями; с тем же основанием можно было бы допустить метафизическую невозможность того, что выпущенный из рук камень мог бы двигаться не вниз, а вверх.

Данная позиция, кроме того, ведет к ad hoc умножению модальностей. Если принять ее, то мы должны были бы признавать четыре вида возможности и необходимости утверждений, даже если оставить в стороне естественную модальность: возможность и необходимость в соответствии с первичными и вторичными интенсионалами, в пространстве логически возможных или метафизически возможных миров. А если говорить о возможности не утверждений, а миров, то у нас оказалось бы три объективных класса возможных миров: логически возможные миры, метафизически возможные миры и естественно возможные миры. У нас есть серьезные основания верить в существование первого и последнего из этих классов, но очень мало оснований допускать третий, особый метафизический класс.

Тот, кто считает зомбийный мир логически возможным, но метафизически невозможным, должен ответить на ключевой вопрос: почему Бог не мог бы создать зомбийный мир? Естественно предположить, что при создании мира Бог в силах сделать всё, что является логически возможным. Но защитник метафизической необходимости должен говорить либо то, что, хотя такая возможность существует, Бог не мог бы создать его, либо то, что, хотя Бог мог бы создать его, он тем не менее метафизически невозможен. Первое положение совершенно необоснованно, а второе абсолютно произвольно. И если говорить о втором положении, то аргумент против материализма в любом случае сохранит свою силу; после фиксации физических фактов о мире Богу надо будет сделать и еще кое-что.

Но даже если принять это воззрение, во многих существенных отношениях оно будет очень похоже на тот дуализм свойств, который я отстаиваю. Согласно этому воззрению, дело по-прежнему будет обстоять так, что существование сознания нельзя будет вывести из физического знания, так что сознание не будет допускать редуктивного объяснения. И, как и прежде, мы будем нуждаться в изначальных связующих принципах для объяснения супервентности феноменального на физическом. Единственное различие между этими воззрениями состоит в том, что соответствующие психофизические принципы окажутся фундаментальными «законами необходимости», а не законами природы. В плане любых объяснительных моментов при построении теории мы остаемся там же, где и дуализм свойств; различие, по сути, сводится к онтологическим предпосылкам.

Представляется, что единственной реальной мотивацией в пользу данного взгляда может быть спасение материализма любой ценой — возможно, исходя из представлений о проблематичности дуализма. Но такой материализм кажется гораздо более загадочным, чем его дуалистическая альтернатива. Привлечение базовых «метафизически необходимых» принципов, ограничивающих пространство возможных миров, вводит гораздо более проблематичный, а на деле гораздо менее натуралистичный элемент, чем простое допущение добавочных естественных законов, постулируемых дуализмом свойств. В конечном счете задействование новой степени необходимости — это такое ad hoc допущение, которое приводит не только к решению проблем, но и к появлению неменьшего числа новых проблем. Эта позиция спасает материализм ценой объявления совершенной тайной вопроса о том, как сознание могло бы быть физическим[89].

Когнитивные ограничения

Это последняя возможность для материалиста, допускающего представимость зомбийного мира, но желающего спасти материализм. Обсуждавшаяся выше позиция предполагает, что материалист признает полную когерентность понятия зомби, даже для существа с максимально развитыми рациональными способностями, но тем не менее отрицает его метафизическую возможность, приходя, таким образом, к «двухслойной картине» логически и метафизически возможных миров. Однако материалист может также попытаться показать, что эта кажущаяся представимость обязана своим существованием некой ущербности нашего разума, так что если бы мы были более продвинутыми в интеллектуальном плане, мы увидели бы, что такое описание мира в конечном счете не является когерентным. Согласно этой позиции, подобный мир не оказывается даже логически возможным; и мы ошибочно верим в его логическую возможность просто из-за ограниченности человеческих когнитивных способностей. (Так можно интерпретировать взгляды Макгинна (McGinn 1989).)

Можно было бы попробовать подкрепить эту позицию аналогией с необходимостью ряда сложных математических истин, выходящих за пределы возможностей нашего математического постижения. Если наши математические способности алгоритмизируемы, подобные истины должны существовать (по теореме Геделя), но даже если нет, то они тоже вполне могут существовать. (Примером могла бы быть гипотеза Гольдбаха или, скажем, континуум — гипотеза или ее отрицание.) Эти истины необходимы, даже если не могут быть познаны нами априори, и они не основаны на сочетании априори познаваемых и эмпирических факторов, подобно крипкеанским необходимостям. Не может ли импликация от физических к феноменальным фактам оказаться подобной необходимостью, неким образом выходящей за пределы наших способностей модального постижения[90]?

Эта аналогия, однако, несовершенна. Когда речь идет о математике, наши модальные рассуждения оставляют вопрос открытым; наши интуиции представимости ничего не говорят нам об обоих вариантах. Хотя в слабом смысле и можно допускать «представимость» ложных положений — имея в виду, что они, насколько это нам известно, ложны, — но это не тот смысл, который позволяет представлять мир, где они неверны. В случае же с зомби вопрос не остается открытым: кажется, что мы ясно можем представить мир, в котором данная импликация не проходит. Для спасения материализма возможность этого мира должна быть исключена — несмотря на то, что о ней надежно свидетельствуют наши модальные способности; но в случае с математикой отсутствует даже намек на возможность примера подобного исключения кажущегося возможным мира. И любой провал между представимостью и возможностью, на который мог бы ссылаться здесь материалист, опять-таки должен был бы быть провалом sui generis, не подкрепленным какой-либо аналогией в других областях[91].

Конечно, материалист мог бы решиться на этот шаг и заявить о sui generis когнитивной ущербности. Для этого он должен был бы признать, что все аргументы в главе 3 ложны по непостижимым для нас причинам. Не говоря уже о том, что такая позиция рисует картину колоссальных заблуждений наших интуиций представимости, ведомых нашим несовершенным разумом, она также предполагает, что более умная Мэри на основе физической информации действительно могла бы узнать, каково это — видеть красное, и что можно осуществить такой анализ (к примеру, структурный или функциональный) феноменальных понятий, который подкреплял бы импликацию от физических к феноменальным фактам, хотя оценка правильности этого анализа выходила бы за пределы наших возможностей.

И хотя нельзя отрицать, что любой философский аргумент мог бы оказаться неверным вследствие когнитивной ущербности, при отсутствии серьезных оснований считать так подобное возражение выглядит совершенно искусственным. Как и раньше, главным его мотивом кажется желание любой ценой сохранить материализм. Такой путь всегда должен рассматриваться как последняя возможность, к которой можно прибегать лишь после признания неспособности ответить на серьезные аргументы, указывающие на наши ошибки, а также бесперспективности разработки альтернативы материализму. Если нам удастся найти серьезную и удовлетворительную альтернативу, мотивы занимать такую позицию исчезнут[92].