Жемчуг проклятых - Маргарет Брентон

— Не затянутся.

— Ваша милость?

— Я ведь тоже охотница, — сказала Лавиния и печально усмехнулась. — Когда-то была.

Поднявшись, Хант понимающе ей поклонился.

— А шкатулка вам понравилась? — ни с того ни с сего спросил он.

— Какая шкатулка?

— Та, которую мисс Тревельян вам принесла.

После всего услышанного едва ли что-то еще могло всколыхнуть миледи, но эта новая обида кольнула сердце. Похоже, юная протеже перезнакомилась со всем городом, включая этого мерзавца, и обходит своим вниманием разве что хозяйку Мелфорд-холла.

— Я не виделась с мисс Тревельян более двух недель, — произнесла Лавиния сухо. — Ничего она мне не приносила.

— Неужели? Как любопытно, — заметил мистер Хант, прикрывая за собой дверь.

Глава Шестая

1.

Самая счастливая ночь в их жизни перетекала в утро. На горизонте появилось заспанное, озябшее солнце и нехотя протянуло по небу лучи, словно служанка, что просыпается на своем чердачке и, откинув одеяло, касается босыми ступнями обжигающе-холодного каменного пола. Повздыхав, Агнесс надела платье и попрощалась с Ронаном. О том, чтобы он проводил ее до пастората, не могло быть и речи. Рабочий люд встает ни свет ни заря, а если кто-нибудь заприметит племянницу пастора в сомнительной компании, скандала не избежать. Но всю дорогу Агнесс слышала, как шуршат кусты вдоль обочины и поскрипывает хворост — давешнее происшествие так насторожило Ронана, что он решил не выпускать Агнесс из виду. От его молчаливого присутствия становилось жутковато: казалось, что через чащобу ломится зверь, огромный и неуклюжий, и как бы Агнесс ни хотелось окликнуть его, она побоялась услышать в ответ рык.

Когда лохматая изгородь из ежевики сменилась изящно остриженными кустами жимолости, Агнесс подобрала юбки и помчалась сломя голову. Из кухонной трубы уже вился дымок, но Агнесс рассчитывала, что миссис Крэгмор слишком занята стряпней, чтобы патрулировать задний двор. А горничные ночуют не в пасторате, а в коттедже своего отца-причетника. Вот бы их опередить! Задыхаясь, она влетела в калитку, низко пригнувшись, юркнула под окнами кухни, стремглав пересекла двор и припала к упругой от плюща восточной стене.

Сердце билось громко и гулко, и при каждом ударе корсет, еще влажный, больно впивался в ребра. Ох, если мистер Линден застигнет ее в таком виде — от мятого платья пахнет тиной, в спутанных волосах вместо лент переплелись водоросли. Ни дать ни взять, Офелия восстала из пруда, куда «она пришла, сплетя в гирлянды крапиву, лютик, ирис, орхидеи» (о том, что «у вольных пастухов грубей их кличка, для скромных дев они — персты умерших» наша героиня не догадывалась — в семейном издании Шекспира эти строки были благоразумно опущены). Она попыталась изобразить взгляд загадочный в своей отрешенности. «Розмарин это для воспоминания, а троицын цвет это для дум». А наперстянка тогда для чего? Этого Агнесс не знала. Да и взгляд у нее получался не безумный, а, скорее, виноватый.

Крыльцо пустовало, что отчасти ее обнадежило, дверь тоже подалась без скрипа, и Агнесс скользнула в прихожую. Прищурилась, привыкая к полумраку, и мгновение спустя разглядела у лестницы две белые тени. От неожиданности тени расплескали воду в ведрах, свисавших с коромысел.

— Мисс Агнесс?

— Ранехонько ж вы встали.

— Я… купалась. Да! Ничто так не укрепляет здоровье, как омовения на восходе.

— В одеже? — вытаращилась на нее Дженни.

— Неужели ты считаешь, что леди станет купаться нагой. Пристойно ли это? — пристыдила ее Агнесс.

Сняв коромысла, сестры подошли поближе, дабы оценить ущерб платью и прикинуть, чем придется отстирывать бурые пятна на подоле — солью, винным камнем, нашатырем или какой-нибудь особой смесью, за которой нужно идти на поклон к миссис Крэгмор. Судя по их ужимкам, они никак не могли сообразить, огорчаться ли им дополнительной работе или восхищаться барышней, на фоне которой обе выглядели такими здравомыслящими.

— Ну, ладно, мисс, к завтрему постираем, — протрубила Дженни, и Агнесс тут же на нее зашипела — не хватало еще разбудить ректора.

— Нету его, — успокоила ее Дженни. — Два часа как ускакал на домашние крестины. За ним ажно из Бороубриджа приехали.

Агнесс едва не заверещала от счастья, но вовремя устыдилась, ведь домашние крестины, в отличие от обряда в церкви, означали, что ребеночек не жилец. В любом случае, допроса за завтраком ей удалось избежать. На радостях она попросила горничных согреть воды для ванны, но их оторопелое молчание указало на чрезмерность ее просьбы. Миссис Крэгмор скорее оттяпала бы себе мизинец, чем позволила транжирить горячую воду во вторник утром, когда ей найдется и более практичное применение. Что мисс Агнесс потребует в следующий раз? Корону со скипетром?

Пришлось наспех протереться губкой, балансируя в фарфоровом тазике, расписанном голландскими пейзажами, но таком тесном и неудобном. Плеснув воды в лицо, Агнесс вздрогнула. В памяти всплыли события той ночи — склизкие когти обхватили ее за лодыжку и тянут в воду, от внезапного холода замирает сердце, как она бьется и мечется, как вокруг вскипает тьма, затекая ей в рот и уши, вытесняя из нее все слова и молитвы, все, кроме желания жить. А потом ничего. А потом прикосновение чего-то скользкого и бесконечно мягкого — волосы Ронана скользят по ее щеке, его губы высасывают из нее тьму. Сквозь слипшиеся ресницы она пытается рассмотреть его лицо, но оно подернуто зыбью, расплывается и двоится, и оттого кажется, будто в его глазах нет белков, одни лишь черные зрачки. Как у животного. Но об этом она ему никогда не скажет.

Вычесав из волос засохший ил, Агнесс наспех стянула их в пучок и с тяжелым сердцем выдвинула ящик платяного шкафа. Она собиралась совершить преступление. Не настолько тяжкое, как, например, ношение бриллиантов до обеда, но тоже весьма серьезное — надеть воскресное платье в будний день. Что поделать, если другого нет? Слишком уж близко она познакомилась вчера с дядюшкой и любые вещи, связанные с ним хотя бы опосредованно, заставляли ее вспыхивать от стыда. Как разозлился бы мистер Линден, узнав, что они с Ронаном обнаружили в его спальне. Наверное, так почувствовал бы себя поэт-лауреат, если бы кто-то отыскал его детские вирши, где он рифмовал «овечки» и «свечки». Мистер Линден — лицо духовное, а у духовных лиц наперстянка в спальне не растет. Наверное, это неприлично и противоестественно.

К платью она подобрала старую вязаную шаль, надеясь, что в коконе зеленый шелк будет незаметен. Тем не менее, торговки, расставлявшие на площади корзины с фруктам, поджимали губы, когда мисс Тревельян проходила мимо, а миссис Билберри, в чей дом она направила стопы, побледнела при виде зрелища, совершенно несообразного вторнику.