Последний император - Пу И

Мой отец к этому времени уже окончательно стал сторонником поддержания существовавшего положения. Жить бы мне тихо и спокойно в Запретном городе, а ему ежегодно получать свои обычные 42 480 лянов серебра, и он был бы доволен. Поэтому он так легко поддался нажиму Департамента двора. Однако отец вовсе не обладал тем искусством убеждения, на которое так надеялись в Департаменте. Повторяя слова наставников, он не мог какими-либо новыми доводами убедить меня, и я одной фразой поставил его в тупик:

— Ведь в резиденции вашего высочества давно уже установлен телефон!

— Это… это… но… Но это не одно и то же, что у вашего величества. Лучше об этом поговорить дня… дня через два.

Я вспомнил, что косу он перестал носить раньше меня, телефон установил раньше, не разрешил мне купить автомобиль, а сам купил, и в душе был очень доволен.

— Как это, император не одно и то же? Что, у меня даже и такой свободы нет?! Не согласен! Установить, и все! — Я обернулся к евнуху: — Передать Департаменту двора — чтоб сегодня же был телефон!

— Хорошо, хорошо, — закивал отец, — хорошо, хорошо, установить…

Вместе с телефоном прислали телефонную книгу. Листая ее, я решил поразвлечься. Наткнувшись на фамилию известного певца Пекинской оперы Ян Сяолоу, я снял трубку и назвал номер. Когда мне ответили, я, подражая интонациям актеров Пекинской оперы, продекламировал:

— На сцену вышел Ян Сяолоу?

В трубке я услышал смех и вопрос:

— А кто вы? Ха-ха!..

Не дождавшись конца фразы, я повесил трубку. Тут же я сыграл такую же шутку с известным клоуном Сюй Гоуцза. Потом позвонил в ресторан "Дунсинлоу" и велел привезти роскошный ужин по ложному адресу. Позабавившись так некоторое время, я вдруг вспомнил о докторе Ху Ши, о котором только что упоминал Джонстон. Мне захотелось послушать, каким голосом разговаривает этот автор "Пикника на берегу реки", и я назвал его номер. Так получилось, что подошел к телефону он сам. Я спросил:

— Вы доктор Ху Ши? Прекрасно. Угадайте, кто я?

— Кто вы? Что-то я не могу узнать…

— Ха-ха! Можете не отгадывать. Я скажу. Я — Сюаньтун!

— Сюаньтун?.. Это ваше величество?

— Верно. Я император. Теперь я услышал ваш голос, но я еще не знаю, как вы выглядите. Будет свободное время — заходите во дворец, чтобы я имел возможность посмотреть на вас.

Эта случайная шутка действительно привела его во дворец. Джонстон рассказывал мне, что Ху Ши специально навестил его, чтобы убедиться в подлинности телефонного звонка, ибо он не смел и надеяться, что "его величество" позвонит ему по телефону. Он тут же узнал у Джонстона процедуру посещения дворца, понял, что я не заставлю его отбивать земные поклоны и что характер у меня неплохой.

Наша встреча, происшедшая по воле прихоти, длилась всего около двадцати минут. Я спросил его о назначении байхуа и о том, где он бывал за границей и т. д. Когда Ху Ши ушел, я просто перестал думать о нем. Меня мало беспокоило, как восприняли эту личную встречу с "новым человеком" князья и особенно наставники, которые теперь стали чувствовать себя со мной все более неспокойно, а мне они становились еще более неприятными. К этому времени я уже несколько раз бывал за пределами Запретного города. Началось с того, что я выразил желание лично совершить обряд жертвоприношений на могиле моей матери. Преодолев неимоверное сопротивление, я добился этой частички свободы, но она лишь разожгла аппетит. Мне стали противны эти трусливые, придурковатые чиновники, и летом 1922 года моя решимость уехать за границу возросла. Мои разногласия с князьями достигли продела, когда я официально высказал идею поехать на учебу в Англию. Это было не то, что установка телефона. Князья не уступали ни на йоту. В конце концов даже больше всех сочувствующий мне дядюшка Цзай Тао разрешил мне только приготовить дом в Тяньцзине на территории английской концессии, где я мог бы, укрыться в случае крайней необходимости. Не имея возможности выходить открыто из Запретного города, я стал просить помощи у Джонстона. Как я уже писал выше, последний был против моей поездки за границу, считая, что время для нее недостаточно подходящее. Поэтому, набравшись терпения, я стал выжидать удобного момента и одновременно готовился к побегу. У меня появился верный друг, искренне желавший помочь мне, — мой младший брат Пу Цзе.

В то время я и Пу Цзе действительно были настоящими, близкими друг другу братьями. Наши настроения и помыслы были еще более схожи, чем наша внешность. Пу Цзе тоже всей душой стремился вырваться из своего семейного круга и найти свой путь. Все мечты и надежды он связывал с заграницей. Его и мое окружение мало чем отличались одно от другого.

Пу Цзе был моложе меня на год, но о жизни знал больше меня. Главное — он мог свободно бывать в городе, для чего ему достаточно было дома сослаться на визит во дворец. Прежде всего нам необходимо было запастись деньгами. Мы решили самые дорогие надписи, картины и антикварные изделия, якобы подаренные мною Пу Цзе, вынести за пределы дворца и собрать в моем доме на английской концессии в Тяньцзине. В течение полугода, уходя после занятий домой, Пу Цзе ежедневно уносил с собой большой сверток с надписями, картинами, старинными предметами, причем лучшими из лучших. В то время Департамент двора и наставники вели учет каллиграфических произведений и картин, и я по составленным ими спискам выбирал самые ценные. Редкие книги, изданные в Сунскую и Минскую эпохи и находившиеся в зале Сичжаожэнь дворца Цяньцингун, также были похищены нами и перевезены в Тяньцзинь. Общее количество вывезенного составляло свыше 1000 настольных свитков с иероглифами и картинами, свыше 200 различных стенных свитков и отдельных листов из альбома, свыше 200 редких ксилографов Сунской эпохи. Когда в тринадцатый год республики я покинул дворец, Комитет по восстановлению цинского двора при проверке дворцового хозяйства обнаружил список подарков для Пу Цзе. Список был перепечатан и опубликован. И выяснилось, что среди подарков было много редчайших книг, дорогих шелков и драгоценностей, которые в большинстве своем оказались вывезенными за границу. Из вещей, перевезенных в Тяньцзинь, несколько десятков были позднее проданы. После образования марионеточного государства Маньчжоу-Го советник Квантунской армии японец Ёсиока перевез все эти ценности на Северо-Восток. Что с ними было после капитуляции Японии, я не знаю.

Следующий этап нашего плана предполагал тайный побег из Запретного города. Достаточно мне было выйти за пределы дворца и прибыть на территорию Посольского квартала, как ни князья, ни республиканские власти уже ничего не смогли бы поделать. Джонстон посоветовал нам установить сначала связь с дуайеном дипломатического корпуса голландским посланником Удендайком, с тем чтобы тот мог заранее подготовиться принять нас. Этот совет я получил от Джонстона в марте 1923 года — двенадцатого года республики. А еще за девять месяцев до этого он был противником моей поездки за океан. Я не знал ни того, почему он изменил свое мнение, ни того, о чем он договаривался с дипломатами из Посольского квартала. Благодаря его советам я обрел большую уверенность, и это меня вполне удовлетворяло. После того как Джонстон по моей просьбе познакомил дипломатов с моим намерением, я сам поговорил с Удендайком по телефону, а затем послал Пу Цзе посетить голландскую миссию, Удендайк в разговоре по телефону обещал мне помочь и лично договорился обо всем с Пу Цзе. Он не мог послать автомобиль непосредственно во дворец, машина должна была ждать у ворот Шэньумэнь. Самым трудным для меня было проскользнуть через ворота, все же остальное не представляло проблемы. Удендайк брал на себя ответственность за все — от пищи и крова в первый день до того момента, когда моя нога ступит на английскую землю и я войду в ворота английской школы. Мы наметили конкретный день и час моего выезда из дворца.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});