Вернон Господи Литтл. Комедия XXI века в присутствии смерти - Ди Би Си Пьер

– За мной не застрянет. А откуда ты узнала, что у меня сегодня день рождения?

– При-вет! Да весь мир уже в курсе, когда у тебя день рождения.

Реальность того, что происходит, начинает колокольчиком позванивать у меня в голове. Тейлор здесь. Я нашел домик на пляже, а теперь сюда приехала Тейлор, с деньгами. Предмет особой гордости: я не поддался всплеску гормонов радости, от которых обычно хочется нюхать цветы или пороть всякую хуйню вроде: «Я люблю тебя». Я держусь мужиком.

– Ты еще не видел, где мы с тобой теперь живем, – говорит Тейлор и тянет меня по улице от магазина. – Если тебя, конечно, пустят в приличное место – с виду ты вылитый индеец.

– Ты заказала номер в гостинице?

– Комната на двоих, так что веди себя прилично – ты, серийный.

Я становлюсь неподатливей на ходу.

– Погоди, я тоже нашел такое место, ты просто не поверишь – на пляже, в джунглях…

– Ффу! Это, типа, с пауками и тараканами? Ф-фуу!

– Ты не смотрела «Против всех шансов»?

– Верн, господи, я уже, типа, заплатила за номер. Ну и ладно. Пока мы идем, я соображаю: если я хочу чувствовать себя свободно и не думать, как себя с ней вести, нужно просто-напросто не забывать, что проблем у меня выше крыши. Ты можешь оставаться самим собой только тогда, когда терять тебе нечего, поняли, в чем суть? Вот какую истину я для себя усвоил. Оно, конечно, может показаться не бог весть каким гениальным открытием, но, поверьте, не так-то это просто, когда твои мечты вдруг ни с того ни с сего начинают сбываться. Обратите внимание: тут же чувствуешь, как где-то на заднем плане обозначается восторг онаниста. И как нам всем прекрасно известно, стоит только об этом подумать – и ситуация усугубляется вдвое. Отсюда вывод: потенциальная ебанутость при совпадении мечты и действительности прямо пропорциональна количеству времени, потраченному на построение этой мечты. Е=МТ? Что означает: я могу обосраться в любой момент. Или, на хуй, облеваться.

На ней белые шортики. Не могу вам сказать, видна под ними линия трусиков или нет, потому что они такие, знаете, жатые, что ли. И очень может быть, что одна из этих складочек как раз и залегла вдоль искомой линии. Еще на ней персикового цвета футболка с маленьким скорпиончиком на груди, а поверх футболки – довольно плотный жакет. Ее длинные загорелые руки и ноги так присобачены к телу, что просто дух захватывает. Но вот жакет со всем этим как-то не вяжется. Она видит мое недоумение и улыбается.

– В самолете кондиционеры работали как в холодильнике.

К отелю, одному из самых больших, мы подходим уже затемно. Она затаскивает меня в холл, где оказывается тьма-тьмущая народу, и все на нас смотрят. Голова у меня как-то сама собой уходит в плечи. Все кругом начинает казаться чужим и непривычным, как будто ты попал в огромную такую витрину, где полным-полно манекенов, а движешься ты один. Хотя как раз я-то и не двигаюсь. Я просто стою и помалкиваю.

Тейлор берет у портье ключ, и голос у нее становится томным, не то от усталости, не то наоборот – что вероятнее.

– Давай-давай, нам наверх, тебе понравится, пойдем.

Я смотрю на ее идеальный носик, и кожу, и волосы. Она улыбается кривой такой улыбочкой, какой-то уж очень озабоченной, и берет мою руку. Или, вернее, сперва только пальцы, самые кончики, а потом ласково пробегает по ним до самой ладони. И меня словно молнией прошибает – с громоотводом между ног. Мы заходим в кабину лифта и поднимаемся к ней в номер. Чудесный номер, с видом на всю бухту. Под истошно-белыми лампами в ванной поблескивают маленькие бутылочки шампуня.

– Добро пожаловать домой, – говорит она.

Потом вынимает из мини-бара несколько маленьких бутылочек текилы – а я стою посреди комнаты, как хуй с горы, – и сворачивается клубочком на той кровати, что ближе к окну. В том букете запахов, что льется в комнату сквозь кондиционер, сквозит запах кожи на руке, если лизнуть ее языком, запах, за которым просыпается целый выводок других, смачных запахов, вроде запаха эластика, влажного, но заскорузлого от песка и солнца; соленых губ, чей вкус – мускус и уксус. Я разгоняю их рукой и иду к кровати. Волосы у нее пахнут солнцем, все правильно, так и должен пахнуть день летних каникул; и на ощупь твой шестнадцатый день рождения, наверное, должен быть именно таким – пушистым, простым, свободным. Вот только дома сейчас сидит моя матушка, думает про то, что сегодня мой день рождения, и безнадежно пытается отогнать ненужные мысли. Может быть, даже заказала мой любимый торт, заранее, когда я еще был дома, просто для того, чтобы повесить где-то впереди конфетку. Я представляю себе, как этот торт одиноко стоит на столе, а над ним льет слезы моя старушка. «Господи, ты же промочишь его насквозь, и он отклекнет!» – непременно скажет Пам. Даже от того, что на самом деле все не так, что, вероятнее всего, они сидят сейчас в «Барби Q», даже от этого на душе у меня начинают скрести кошки. Должно быть, накатившая волна каким-то образом коснулась и Тейлор, потому что Тейлор бросает мне бутылочку текилы.

– На, глотни.

Я неловко ловлю ее на лету.

– Тей, раз уж ты приехала, я сразу хочу тебе сказать, что никаких убийств я не совершал. И ты будешь свидетелем – хорошо?

– Тпру, эй, притормози. Я не хочу даже, типа, ну, ты понимаешь, да? Я просто приехала к тебе, и все.

– Но если на суде, в смысле, если вдруг…

– Ты что, решил мне весь кайф обломать, а, киллер? – Она похлопывает ладошкой по простыне возле своего бедра. – Иди-ка к Тей-Тей, ты, преступный элемент.

Тейлор поднимает бутылочку, и мы оба роняем на грудь по глотку текилы. Я вытягиваюсь на кровати так, словно на поясе у меня два заряженных кольта. Она тянется к мини-бару, чтобы подхватить пару бутылок пива; для этого ей приходится наполовину слезть с кровати, и на секунду в воздухе застывает ее напрягшаяся попка. Линия трусиков. Бикини. Меня будто ножом полоснули поперек души. В мечтах на грани сна и яви я всегда вижу нас с ней вдвоем, наедине, в каком-нибудь укромном и замкнутом месте – но еще ни разу мне не хватало наглости представить себе, что мы вдвоем в роскошном гостиничном номере. Всегда это или кусты какие-нибудь, или поле, и она поглощает, всасывает меня в себя, как амеба, в коловращении вкуса поцелуя, и бедер, и губ, чье дыхание сушит выступившие на моей коже бисеринки пота. Где-то на заднем плане маячила возможность оказаться с ней вдвоем в запертой комнате, но я ни разу в жизни… Вплоть до нынешнего момента.

После четвертой я лежу, опершись на руку, и у меня такое чувство, будто сегодня мой день рождения. Алкогольные напитки в этом смысле – вещь просто незаменимая. Тейлор сбрасывает свои кожаные сандалии, и одна отлетает аж за телевизор. Она смотрит на меня совершенно стервозным, лисьим взглядом и принимается водить пальцем но горлышку бутылки.

– Вернон, расскажи мне, как оно все было – на самом деле.

Тоненьким таким голоском, голосом маленькой девочки.

Что я там говорил насчет недоумения и тревоги? Она перекатывается ко мне поближе, и вот уже нас разделяет один-единственный дюйм ее дыхания, с запахом спиртного и отдаленным намеком на привкус сыра. Мы не касаемся друг друга, мы просто висим на волоске и впитываем химические данные, как две дрожащие собачонки. Потом, подобно электротоку, кончик ее носа касается моего, оголенный провод оголенного провода. Мы растворяемся во рту друг у друга, моя рука находит округлость ее ягодицы, окатывает, обтекает, палец чертит линию вдоль края трусиков – не цепляет, не пытается поддеть, просто скользит и дразнит, все выше, чувствуя, как по краям ее отчаянного сопротивления начинает меняться климат: все ради Верна.

– Ты жестокий, ты зверь, – говорит она. – Скажи, что ты убил ради Тейлор.

Ее шепот становится ниточкой в кружеве, волокнистом, набухшем отчаянным внутренним жаром. Она, как змея из старой кожи, выпутывается из шортов и, передернув ногами, отправляет их на пол, к мини-бару. Трусики – Последний Рубеж. Я прячу лицо, когда морщинки у нее на холмике сами собой исчезают, и разворачивается тугая и плотная плоть, и движется мне навстречу, и заставляет мою руку выдавливать сквозь шелк чудесный нектар, целые лагуны нектара, который сочится через эластик и струйкой сбегает по ее бедру.

– Садист, господи, убийца, ммм, господи…

Она пытается сомкнуть ноги, она извивается изо всех сил, но не тут-то было, ей со мной не справиться, потому что я весь горю, и горю тем сильнее, чем больше она стесняется своей пахнущей мускусом влаги. Я оттягиваю в сторону плачущие навзрыд трусики и оказываюсь лицом к лицу с шелковистой дельтой, посреди которой возвышаются влажно поблескивающие островки плоти, и бисеринки пота на волосах, и пряные струйки запаха откуда-то изнутри и снизу; оливки, молотая корица и коктейль из крови с красным перцем. Она сдается, побежденная, и во всей Дикой Природе не остается ни одной нераскрытой Тайны. Ее ноги сгибаются в коленях и поднимаются вверх, и она принимает в себя мой язык, мой палец, мое лицо, она брыкается и стонет, ее возбужденные складки-манжетки-стиснутые-десны всасывают меня в пахучую мокрую истину по ту сторону трусиков, денег, правосудия и грязи, и прожигают в моем мозгу следы: как кислота сквозь масло. Пальцем в небо, и Люси в ёбаном небе с алмазами.