Пружина для мышеловки - Александра Маринина

– При чем здесь русский язык? – ошеломленно спросил Олег.

– А при том, что ты даже слово «эмпирический» не можешь правильно написать, а все туда же, все в эмпиреях витаешь.

Зураб Самсонович Шаламберидзе, по его собственному утверждению, сидел на том совещании рядом с Личко, и когда начальник в неописуемом раздражении кинул Олегу документ, не удержался и заглянул в него. Слово «эмпирический» было подчеркнуто толстым красным карандашом, а первая буква «и» исправлена на «е». «Эмперический». То есть не эмпирика и не эмпиреи, а вовсе что-то третье, причем разницы между первым, вторым и третьим начальник, совершенно очевидно, не чувствовал. Олег вдруг начал хохотать, хохотать громко, неудержимо. Он не мог остановиться, и ему пришлось выйти из кабинета, в котором проходило совещание. Все присутствующие сочли, что у него истерика, что у парня плохо не только с головой, но и с нервами, после чего за Олегом Личко прочно закрепилось прозвище «Наш Псих», которое употребляли исключительно за его спиной. В глаза его, конечно, так не называли, но относиться начали с насмешливой опаской.

Где-то в июне, если Зураб Самсонович не ошибается, Личко вдруг сказал:

– Хотите, я угадаю, где и когда будет следующее похищение ребенка маньяком?

Все посмеялись, а Личко назвал район Москвы – Бабушкинский – и примерную дату: от пятого до восьмого июля. Никто не принял его слова всерьез, только пальцем у виска покрутили, мол, Наш Псих в своем репертуаре. Восьмое июля миновало, никаких убийств детей не случилось, и самые злопамятные припомнили-таки самонадеянное высказывание Олега. Над ним стали открыто издеваться и требовать, чтобы он как проспорившая сторона выставил отделению ящик коньяку. Одиннадцатого июля в одном из подвалов на окраине Москвы был обнаружен труп шестилетней девочки, которую кто-то увел из детского сада, расположенного в Бабушкинском районе. Это никого в тот момент не насторожило.

– Да ладно, чего там, просто случайно угадал. С датой же он не попал. Все это пальцем в небо, знаете ли, – говорили сослуживцы.

– Я ошибся в расчетах, – твердил Личко. – Теперь я учту эту ошибку. Но ведь я ошибся всего на три дня…

Он похудел, осунулся, глаза ввалились и стали совершенно безумными. Он был рассеян, погружен в себя и, как сказали бы специалисты, неадекватен. Мог часами сидеть молча, не отвечая на вопросы, не произнося ни слова, за своим рабочим столом и что-то писать, а то вдруг взрывался криком или хохотом в ответ на совершенно безобидную реплику кого-то из товарищей по работе.

В конце августа он заявил:

– Следующий труп будет четырнадцатого сентября. Ребенка заберут из школы в Черемушкинском районе. Я все точно рассчитал, ошибки быть не должно.

– Слушай, шел бы ты, а? – посоветовали ему коллеги. – Достал ты уже всех своей наукой. Если ты такой умный – иди на оперативную работу, а нам тут голову не морочь, и без тебя хлопот по горло.

Вечером 14 сентября в службу «02» поступил сигнал от женщины, дочь которой, первоклассница, не вернулась из школы, расположенной в Черемушкинском районе. Милиция кинулась искать девочку. Нашли ее на рассвете, 15 сентября. Умерла она накануне.

И вот тут кто-то сообразил:

– Это не может быть случайностью. Олег не угадывает.

– А что же он делает? – возразили ему. – Не хочешь ли ты сказать, что он изобрел революционный метод поимки маньяков?

– Он знает точно. Потому что он сам и есть – тот маньяк. Он всех нас держит за идиотов и водит за нос.

И припомнилось все: внезапные перепады настроения, длительные периоды молчания, сменяющиеся истерическими выпадами, безумные горящие глаза, неадекватное поведение, нестандартные суждения и многое другое. Даже «невежество» и «богадельню» сюда приплели, теперь каждое лыко было в строку.

Начальник отделения немедленно связался с руководством МУРа, тот пообещал довести информацию до исполнителей. Обещание свое он, видимо, выполнил очень быстро, потому что уже через несколько часов фотографию Олега Личко предъявляли всем подряд жителям того микрорайона, где находилась школа. И нашлось несколько человек, которые твердо заявили: да, этого молодого симпатичного мужчину они видели сидящим на скамейке неподалеку от школы два дня назад, когда пропала девочка. Они совершенно одинаково и независимо друг от друга описали его одежду – серую модную куртку с накладными карманами и клапанами и голубой джемпер. Эту куртку и этот джемпер знали все коллеги Личко, он ходил в них на службу, а в милицейскую форму, как и многие, переодевался в кабинете.

Еще через час Олег Личко был задержан.

Вот, собственно, и все, что поведал Мусатову старенький Зураб Самсонович. Что из всего этого правда, а что – домыслы? Про «эмпЕрические эмпиреи», наверное, правда, выдумать такое невозможно. И про «болото ломброзианства» тоже. А вот насчет безумных глаз и неадекватного поведения – это еще вопрос. Когда нам говорят, что у человека выявлено психическое заболевание, многие из нас невольно начинают «вспоминать» разные факты, это подтверждающие. Пока не знали о болезни – думали, что милое чудачество, а то и вовсе внимания не обращали, а уж когда узнали, тогда все и выстроилось в линеечку.

Так все-таки, убивал Личко этих шестерых детишек или не убивал? И что такого сделала Елена Шляхтина?

– Знаешь, убивать детей, чтобы доказать свою научную правоту, это еще хуже, чем быть просто сумасшедшим, – с горечью произнес Мусатов. – Я думал, смогу доказать, что Личко был нормальным человеком, а получается, он был монстром, чудовищем. Я у Шаламберидзе был в понедельник, сегодня уже воскресенье, неделя прошла, а я все хожу как прибитый. Мне кажется порой, что я даже спину выпрямить не могу, до того тяжело.

– Погоди, Андрей, не гони волну. Дай подумать.

Пока я слушал его рассказ, мне казалось, что где-то «жмет». Моим мозгам было неудобно, как ногам в тесных жестких ботинках. Что-то не так, что-то не сходится. Но понять, что именно, я никак не мог. Чтобы отвлечься, я приступил к своей части отчета и поведал Андрею о соображениях по поводу самоубийства Елены Шляхтиной.

– Теперь слово за тобой, – сказал я, – как ты решишь, так и будет. Искать следователя, который вел дело? Если он еще жив, конечно.

– Ищите, – вяло ответил Мусатов.

Я понимал, что весь он сейчас под впечатлением того, что узнал о Личко, и какая-то там Шляхтина его заботит меньше всего.

– Но это будет стоит денег, – напомнил я.

– Я заплачу.

Он вытащил из кармана конверт и протянул мне.

– Раз уж мы с тобой встретились…

– Что это? – не понял я.

– Семенову передай. Это гонорар за архивное дело. А за следователя сейчас деньги отдавать?

– Нет, когда найдет. Мой друг Семенов авансы не берет, только гонорар за выполненную работу.

Мне ужасно хотелось спросить, как развиваются его отношения с Юлей, доволен ли Юлин папа или у него есть основания беспокоиться. А что такого? Просто поинтересоваться, по-дружески.

Но я не стал.

* * *

Лев Александрович Аргунов давно уже помирился с женой и вернулся из квартиры на Маросейке домой, на Рублевку. После той страшной находки, обнаруженной накануне Нового года, больше ничего особенного не происходило, и он решил, что все в очередной раз обошлось. Никто из милиции к нему больше не приходил, и он немного успокоился, хотя с нервозностью окончательно справиться так и не сумел, что, само собой, не ускользнуло от внимания сотрудников фирмы «Баунет».

Секретарь Лара с утра уже несколько раз напоминала Аргунову, что к нему на прием просится начальник юридической службы, но Льву Александровичу было не до него, он занимался улаживанием отношений с поставщиками сырья, которые почему-то на исходе зимы решили взбунтоваться и ужесточить условия договора, готового к подписанию, казалось бы, еще две недели назад. В самом конце рабочего дня Аргунов попросил Лару принести чаю с бутербродами.

– Лев Александрович, Черных вас весь день ждет, – снова напомнила она. – Он просил сказать, что у него что-то срочное.

– Ладно, – он обреченно махнул рукой, – скажи, чтобы зашел.

Начальник юридической службы «Баунета» по фамилии Черных был маленьким юрким человечком с густыми каштановыми волосами и идеально правильными чертами лица. Настолько правильными, что его невозможно было запомнить с первого взгляда, да и со второго тоже. Ни одной индивидуальной особенности, за которую мог бы зацепиться глаз. Он обладал совершенно замечательно походкой, настолько плавной, ровной и быстрой, что казалось, будто он не шагает, а катится на роликах. Благодаря крошечному, меньше метра шестидесяти, росту он производил впечатление некоторой игрушечности, что в совокупности с походкой дало сотрудникам основания за глаза называть его Механическим Мышонком.

Черных вкатился в кабинет уже через две минуты.

– Лев Александрович, у меня плохие новости, – начал он серьезно. – Если вы не в настроении – лучше скажите сразу, я не стану портить его вам еще больше. Но вопрос безотлагательный.