Наследство Валентины - Кэтрин Коултер

Джесси облизнула губы, но все же оказалась достаточно сообразительной, чтобы последовать его совету не открывать глаза. Однако ей необходимо узнать все. Поскольку Джесси готовилась к смерти и не сомневалась, что ни один человек не вынесет столь изощренных мук, она все же нашла в себе силы спросить:

– Ты покрыл меня, Джеймс? Все кончено? Я не опозорилась? И, когда умру, ты вспомнишь обо мне хотя бы с чем-то вроде нежности?

Джеймс потрясенно уставился на нее, но тут же быстро передвинул салфетку ей на глаза. Он просто не мог бы солгать Джесси, взгляни она на него хотя бы мельком. Не мог и все. Впрочем, точно так же, как и она ему, – Джеймс это знал. Что же делать?

– О Господи! Неужели все было так ужасно? Скажи мне правду. Со мной было столько хлопот? Хочешь, чтобы я уехала? Только вряд ли я способна на это – конец слишком близок, так что все к лучшему, верно?

– Ну... я бы не сказал, что все было так уж ужасно – совсем нет. И, Джесси, не волнуйся, я всегда буду вспоминать о тебе с любовью.

– Лжешь. Ты столько раз проклинал меня! Гораздо больше, чем своих лошадей.

– Возможно, но смерть смягчает и лечит боли и обиды. И образы прошлого постепенно подергиваются романтической дымкой. Клянусь, месяцев через шесть после твоей кончины у меня останутся только приятные воспоминания.

– Но как тебе удалось покрыть меня, не раздевая?

– Это оказалось совсем нетрудно. Ты так покорно и послушно исполняла все мои желания... Не помнишь, как ты хотела, чтобы я поскорее покончил с этим и наши отношения стали бы прежними?

– Последнее, что я помню, – как любовалась штокрозами и думала, что никогда не встречала таких ярких оттенков розового и красного. Все остальное стерлось. А теперь слишком поздно. Я так и умру девственницей, если не плотью, то по крайней мере духом.

– Ты очень милая девственница.

– Что ты хочешь сказать?!

– Я имею в виду, духовно.

– А мое тело... плоть... тебе понравилось? Или ты не любишь девственниц?

– Не забывай, что ты была чрезвычайно податлива, Джесси. Мне понадобились немалое искусство обольщения и решимость, чтобы все завершить как надо и доставить тебя в Кендлторп.

Джесси несмело подняла руку и коснулась воротника ночной сорочки:

– Ты раздел меня? Снял всю одежду и натянул ночную сорочку?

– Да, но должен же был кто-то устроить тебя поудобнее. Мы все-таки муж и жена, Джесси.

– Ох, Джеймс, мне это совсем не нравится. Я даже не помню, как ты снимал с меня амазонку там, на лугу... и как снова надевал. Ты даже стянул чулки и ботинки? Но как же заставил меня встать на четвереньки? Я, наверное, все время валилась на землю.

– Ну, во-первых, совершенно не обязательно при этом раздеваться догола. Иногда вполне можно оставить ботинки. Они выглядят очень соблазнительно, как, впрочем, и чулки с подвязками. Кроме того, Джесси, мужчины не обязательно берут женщин сзади, поскольку не во всем подражают лошадям.

– Кажется, я должна поблагодарить тебя за то, что ты сделал все быстро и так мастерски, что я абсолютно ничего не помню.

– И то, как я просил тебя довериться мне?

Ему показалось, что лицо Джесси мгновенно приобрело тошнотворно зеленый оттенок. Джеймс поднес тазик как раз вовремя. Девушка долго содрогалась от рвоты, пока он поддерживал ее голову, стараясь, чтобы волосы не лезли в глаза. Когда наконец ей стало немного легче, Джеймс сочувственно шепнул:

– Бедняжка, мне очень жаль. Прополощи рот. Теперь тебе станет легче, вот увидишь.

– Дай мне спокойно умереть, Джеймс, пожалуйста. Уходи. Я хочу испустить последний вздох в одиночестве. Попрощайся за меня с Эсмеральдой. Ты позаботишься о ней, хорошо?

– Клянусь.

– Прощай, Джеймс. И прости, что снова остаешься вдовцом из-за меня, но это к лучшему. – Джесси глубоко вздохнула и добавила шепотом: – Хорошо, что через полгода ты будешь вспоминать обо мне с любовью.

– Возможно, даже раньше.

Джеймс снова осторожно прикрыл Джесси глаза мокрой салфеткой, сложил ей руки на груди и поднялся.

Джесси застонала, и он подождал, пока дыхание стало ровнее – очевидно, она наконец заснула.

Миссис Кэтсдор уже ждала в коридоре.

– Как она, мастер Джеймс?

– Хочет умереть в одиночестве.

– Да, это как тьма перед рассветом. Такой отвар готовила моя бабушка. Она всегда утверждала, что мой дед не мог устоять перед искушением. Поскольку она не желала, чтобы муж отправился на небо, не протянув и года, волей-неволей пришлось изобретать что-нибудь и облегчать его мучения.

– И ваш дед протянул больше года? Миссис Кэтсдор философски пожала плечами:

– Совершенно верно, мастер Джеймс. Сейчас ему семьдесят два – во рту ни одного зуба, лыс, как колено, и пьет хуже ненасытного козла. Мы похоронили бабку лет двадцать назад. И нашли несколько бочонков этого зелья в подвале. Вот уже пять годков, как дед прикончил последний галлон.

– В вашей истории мораль довольно странная, вы не находите, миссис Кэтсдор?

– Я всегда так думала, мастер Джеймс, – вздохнула экономка. – Кстати, ваша жена непривычна к спиртному, верно?

– Да, но думаю, что полторы бутылки шампанского, которые она успела в себя сегодня влить, лет на десять отобьют у нее охоту к крепким напиткам.

– Именно это не уставал повторять дедушка, когда чувствовал себя особенно мерзко. Но все его обеты и клятвы дня не выдерживали.

Джеймс решил, что неплохо бы познакомиться с этим легендарным стариком.

– Пусть она хорошенько выспится, миссис Кэтсдор. Если проснется и захочет есть, не могли бы вы приготовить что-то такое, отчего бы ее не стошнило снова?

Экономка кивнула. Сам Джеймс был не слишком голоден, но ему нравилась овсянка миссис Кэтсдор, в которую та добавляла мед. Он съел целую чашку, прежде чем раздеться и лечь в постель рядом с бесчувственной женой. Однако перед тем как заснуть, Джеймс приложился ухом к груди Джесси. Сердце билось ровно и медленно.

– Вижу, ты еще не умерла, дорогая, – пробормотал он.

Глава 19

«Я жива», – подумала Джесси, почему-то довольная этим обстоятельством, и тут же ощутила невероятное облегчение, поняв, что чувствует себя далеко не так отвратительно и больше не испытывает желания отправиться на тот свет. Она осторожно подняла сначала палец, затем руку и заметила, что на ней по-прежнему была ночная сорочка, та, которую надел Джеймс вчера.

Но было ли это вчера? Яркий свет пробивался сквозь легкие муслиновые занавеси. Джесси вспомнила снадобье миссис Кэтсдор... Господи, как она страдала, считая несправедливым умирать с таким омерзительным вкусом во рту. Но не умерла! И Джеймс это прекрасно знал. Она вела себя, как последняя дура, а Джеймс позволил ей разыгрывать из себя идиотку. И сейчас наверняка утро. Да, да, конечно! Джесси еще не утратила способность соображать.