Леннар. Чужой монастырь - Роман Злотников

Альд Каллиера как прочитал его мысли. Он живо спросил у Неделина:

— Что, никого не узнаёшь? Я имею в виду тех, кто прилетел к нам с планеты. Видишь кого?

— Я вижу только двоих на большой опорной платформе и еще троих на малой.

— Я не о том, скольких ты видишь. Ну?

— Думаю, нет смысла гадать. Скоро и так все выяснится. Они одеты в длинные дайлемитские одежды. Разве разглядишь?

— Ну ладно, — отступился альд Каллиера, поглаживая свой длинный беллонский подбородок, — все равно выяснится… Смелые они, конечно, ребята: вот так запросто разворошить Нежные болота, к которым девять из десяти ближе чем на беллом и подойти не осмелились бы. И эти «дикие» гареггины, сожри меня свинья, выползают по ночам из своих прибрежных дыр, или где они там прячутся?

Бер-Ги-Дар между тем связался с Эльканом. Начальник исследовательской партии в этот момент, вооружившись плазмоизлучателем и портативным телепортером (чем-то напоминающим трость с мощным набалдашником и несколькими утолщениями по всей длине), пробивался по галерее, затянутой мощными серыми натеками. При этом у него и сопровождающих его людей не было никакой дыхательной аппаратуры, так что приходилось продвигаться на свой страх и риск. Вызов Бер-Ги-Дара застал Элькана за разглядыванием полуоткрытых двустворчатых дверей из матово поблескивающего металла. Известие о том, что появились Обращенные и требуют выдать Элькана, глава отряда встретил с потрясающим спокойствием. Вне всякого сомнения, он давно приготовился к такому развитию событий.

Ультиматум Обращенных был предъявлен в тот самый момент, когда лишь сам Элькан мог решить свою участь: пожелай он забаррикадироваться во вновь открытом древнем комплексе и обороняться до последнего, выковырять его оттуда живым было бы крайне затруднительно. А мертвым?.. Для этого стоявшему у пульта Бер-Ги-Дару требовалось лишь провести пальцем вдоль одной из сенсорных панелей, меняя контур силового поля. Все. Болота схлопнутся, взяв и Элькана, и его сопровождающих…

— Значит, Обращенные? — переспросил Элькан. — Хотят поприветствовать старого друга? Скажи им, чтобы обождали. Я дам ответ.

И, сказав это, он коснулся дверных створок, и они поплыли в разные стороны, словно и не было тех полутора десятков веков, на протяжении которых не прикасалась к ним рука человека. Перед Эльканом открылся длинный коридор, словно залитый мягким светом, нежно-сероватым, с розовыми прожилками. Серо-голубые стены слабо мерцали и напоминали стенки аквариума. Коридор убегал вдаль, не давая возможности оценить свою протяженность.

Элькан растянул губы в длинной саркастической улыбке и проговорил:

— Да, это оно и есть. Мне не приходилось тут бывать в пору, когда ЭТО только возводилось, но со мной моя интуиция ученого.

— Э-э-э, профессор Крейцер, это все замечательно, и ваша интуиция, и вообще, но, кажется, там, наверху, намечается заварушка, — забеспокоился нанотехнолог Хансен. — И без нашего участия как-то… не обойтись…

— Вы ведь тоже ученый, Хансен! — последовал презрительный ответ. — Познание для вас должно быть превыше страха за собственную жизнь! Или вы боитесь? Боитесь этих чужих, которые ожидают нас там, над поверхностью болот? Боитесь, что мы вступили сюда без дыхательной аппаратуры и подвергнемся смертельной опасности, если расконсервируем затопленную галерею? А вы, Элен? — повернулся он к Камара.

Француженка застыла у стены и смотрела вверх, в пролом, на разомкнувшиеся над головами могучие толщи Нежных болот, пропустившие сюда, в пучину, кусочек серого, тусклого неба.

В голосе Элькана определенно проскакивали упругие фанатические нотки. Если бы тут был Костя Гамов, он доступно и на прекрасном английском объяснил бы американскому специалисту, что этот тон не редкость у дяди Марка. И что всякий раз, когда он, дядя Марк, берет подобную ноту, жди беды.

_ Бер-Ги-Дар говорил, не убирая рук от распределительного пульта:

— Что нам делать, Элькан? Они требуют выдать тебя. Что нам делать, Элькан? — настойчиво взывал он.

— Мне нужно время. Мне нужна отсрочка. Неужели сейчас, когда я добрался до того, что хотел найти, они не пойдут на уступки личному другу Леннара? Не дадут небольшую отсрочку? Откажут? Хотя… ха-ха!.. они могут! Человек не меняется! Что им до великой жажды познания, даже если это познание может спасти целую цивилизацию, ИХ же собственную цивилизацию? В душе они остались все теми же монахами, мелкопоместными дворянами, писарями, купцами и крестьянами, какими были до примыкания к Обращенным. Кто во главе отряда?

— Альд Каллиера.

— А, этот тупой вояка, сын беллонского альдманна Каллиара, озерного владыки? Я его хорошо знаю. Собственно, он не постесняется последовать за мной и в ад, раз у него имеется приказ взять меня живым.

— Что ему сказать? Он требует дать ответ до того, как упадет факел.

— А, там, наверное, обычные штуки с замедленным падением? Кустарщина чистой воды, — сказал Элькан. — Хорошо!.. Сколько примерно будет падать этот дурацкий факел? Что? Так вот, передай альду Каллиере, что по истечении ровно вдвое большего промежутка времени я перейду под его мудрое покровительство. Так и передай. Эти беллонские альды любят грубо поданную лесть.

— Но как же так, профессор Крейцер?! — воскликнул капитан Епанчин. — Вы что же, так легко сдадитесь? Лично я бы…

— Капитан! Здесь другой мир, другие правила! Эти Обращенные опасны только для меня, потому что в свое время я грубо нарушил некоторые их законы. Для вас и для всех прочих они благо. Это единственные мало-мальски вменяемые люди во всем Корабле.

Говоря это, он быстрыми шагами следовал по открывшемуся коридору, а за ним едва поспевали Хансен и Элен Камара. Коридор шел по плавной синусоиде, на фразе про единственно вменяемых людей на Корабле фрагмент одной из изогнутых стен вспыхнул и отобразил общий план сооружения, в котором находились Элькан и его люди. Элькан бросился к экрану, на его лицо легли отсветы нежного голубоватого цвета, и он принялся водить пальцем по переходам и анфиладам, глаза его горели, и было видно, что сейчас он и думать забыл об ультиматуме Обращенных как о докучной, досадливой мелочи.

2

Основной транспортный отсек

Магистр Ихил открыл доступы к Четвертому уровню основного транспортного отсека.

Это означало, что сосредоточенная в землях Ганахиды, примыкающих к этому Уровню большого портного, группировка сардонаров может напрямую проникнуть в головные отсеки Корабля. И — при определенном стечении обстоятельств и уж конечно большой кровью — взять Центральный пост.

Магистр Ихил был предателем. В этом нет ничего удивительного: не он первый, пройдя обучение в Академии и миновав несколько ступеней посвящения, перебросился к врагам Обращенных, к сардонарам. Магистр Ихил посчитал, что довольно пребывал в рядах Обращенных, чтобы понять, что их стремление к высоким истинам и благоденствию каждого — суть тупик, иллюзия, что ничего хорошего из вечного стремления к совершенствованию не выйдет. Не бывает счастья дарованного, а сами люди не очень-то способны его достичь. Их волнуют иные, крайне прагматичные вещи, вздохнул магистр Ихил, уже уставший бороться за душу и тело каждого безмозглого крестьянина, за каждого тупоголового солдата, за отпавшего от Храма хитрого переписчика или ремесленника, которому пристала блажь податься в Обращенные. Для чего строить им мощные пищевые комплексы, способные каждого обеспечить едой, если все равно один съест меньше другого и останется недоволен так, словно он остался вовсе голодным? Что толку оборудовать медицинские лаборатории, в которых специально обученные кудесники Академии исцеляют самые запущенные недуги, от которых раньше умирали, и даже — о нелепость! — вставляют НОВЫЕ зубы, ничуть не хуже старых? Зачем это, если тут же будут нанесены новые увечья? Зубы зубами, а природу человека не изменишь, никак, и даже — в новых, куда более комфортабельных условиях, даже при наличии полностью здорового и вылеченного тела, новых зубов, нового и комфортабельного жилища и возможности говорить друг с другом на огромном расстоянии!.. Все равно за ними остается их семья, от которой оторваны многие из Обращенных, остается вся груда преданий и традиций, знакомых с детства. Все привычки и наклонности, вся система запретов, теоретически отброшенных Академией, но фактически оставшихся с каждым из уроженцев Корабля навсегда! Нельзя за несколько лет устранить последствия многовекового запрета Храма думать, совершенствовать, изобретать, творить. Запрета выделяться из толпы. Запрета избавляться от стадного чувства и пытаться стать лучше и выше, чище. Запрета обогащаться новыми знаниями, запрета отрываться от корней и отходить от того, чем веками занимались и промышляли твой отец, дед, прадед.