Приручить единорога (Странное предложение) - Айрис Джоансен

Жанна совершенно не помнила, что такого особенного она могла сказать Джоди, что разбудило в Сэнтине ревность и подозрения. Вряд ли их разговор был таким уж личным. Она, во всяком случае, была просто сильно расстроена, вот и все. Но Рафу, как видно, достаточно было самой малости. На протяжении всех двух с половиной недель, прошедших после ночи примирения, проведенной на диване в библиотеке, он вообще вел себя непредсказуемо и частенько взрывался по пустякам.

— Мы с Джоди очень хорошие друзья, — осторожно согласилась она, не желая навлечь на себя его гнев. — Мы вместе росли, а потом вместе учились в одном университете.

— Очень хорошие друзья, значит… — прошипел Сэнтин. — Первая любовь, первый поцелуй под звездным небом, первые объятия в сарае со старыми метлами и все такое… — Он шагнул к ней с грацией готовящейся к прыжку пантеры. — Я слышал, как ты обещала снова позвонить ему завтра! А я очень сомневаюсь, что даже самая любящая и почтительная внучка стала бы звонить своей бабке по междугороднему телефону каждые три дня, если бы у нее не было своего интереса. И я, кажется, знаю, в чем тут дело!

Подскочив к креслу, он схватил Жанну за обе руки и заставил подняться грубым рывком.

— Вы, похоже, решили болтать каждый вечер, да?

— Ты ничего не понимаешь! — дрожащим голосом выкрикнула Жанна, и ее глаза наполнились слезами. — Ничего такого между нами нет… Ничего, что ты себе вообразил, клянусь! Просто Джоди…

— Я не желаю ничего слышать о твоем Джоди, — перебил Сэнтин. — И не хочу, чтобы ты с ним разговаривала. Эти твои звонки в Оклахому должны прекратиться раз и навсегда.

— Нет! — Голос Жанны прозвучал так громко и резко, что брови Сэнтина удивленно поползли вверх. Одновременно она рванулась, пытаясь высвободить руки, но он держал ее крепко. — Эти звонки… являются частью нашего соглашения.

— Я разрешил тебе звонить только твоей бабушке, а не бывшим обожателям и поклонникам, — прорычал Сэнтин, с силой сжимая ее запястья. — Так что это ты нарушаешь наше соглашение. Тебе что, мало Доусона?

— При чем тут Пэт? Я с ним почти не разговариваю! — закричала Жанна, выходя из своей апатии. — Каждый раз, когда за столом я прошу его передать соль, я боюсь, что из-за меня он может потерять работу. В последнее время ты стал совершенно невыносим, Раф!

— В дневное время — возможно, но только не ночью, — с издевкой отпарировал он, кривя губы. — И покуда в постели я способен дать тебе все, чего ты ни захочешь, ты каждый раз прощаешь мне мое плохое поведение на людях. Что, разве не так?

— Не так! — От досады Жанна даже топнула ногой, и глаза ее яростно сверкнули. — Я не прощаю тебя. Ты превратил в ад и мою, и свою собственную жизнь, но я не понимаю — зачем? Это же бессмысленно, Раф! Прошедшие две недели должны были окончательно убедить тебя в том, что если я решу остаться, то вместе мы будем очень несчастны.

— Наша совместная жизнь будет совсем другой, — настаивал Сэнтин, мрачно глядя на нее сверху вниз. — Я знаю, что в последние дни меня было трудно выносить, но это только потому, что я не уверен… Если бы я твердо знал, что ты принадлежишь мне, я бы не ревновал тебя каждый час и каждую минуту. Тебе будет хорошо со мной, Жанна, — закончил он, запинаясь.

— А для начала ты запретил мне звонить бабушке? — язвительно осведомилась Жанна и, вырвавшись от него, сделала несколько шагов назад. — В последнее время мы даже не разговариваем друг с другом, Раф. Если бы я знала, что могу довериться тебе, я бы уже давно рассказала тебе о Джоди. Я рассказала бы тебе все, но я не в силах преодолеть железную стену подозрительности, которой ты от меня отгородился. С этим нужно что-то делать!

В глазах Сэнтина промелькнуло какое-то странное выражение. Будь Жанна поспокойнее, она без труда распознала бы боль и муку, но она была слишком расстроена, чтобы замечать чью-либо боль, кроме своей собственной.

— Иначе ничего не выйдет, — закончила она и, беспомощно пожав плечами, выбежала из библиотеки, не обращая внимания на властные окрики Рафа, звавшего ее по имени. Какое-то внутреннее чувство направило ее к входной двери, и опомнилась она только тогда, когда вымощенный мраморными плитами внутренний двор остался далеко позади.

Здесь, в самой гуще сада, она позволила себе замедлить шаг и слегка отдышаться. Деревья и кустарники обступали ее плотной стеной, и Жанна почти не думала о том, что за ней, возможно, наблюдают. Впрочем, ощущение одиночества было скорее всего обманчивым. Видеокамеры были расставлены по всей территории поместья, и бдительный взгляд охранников проникал в самые отдаленные его уголки. К счастью, этот вид наблюдения был профессионально-безличным, и Жанна уже научилась пренебрегать им. Другое дело — Сэнтин, который следил за каждым ее шагом и ревновал буквально ко всему…

Последние две с небольшим недели были невыносимо тяжелыми для всех обитателей замка. Даже слуги старались насколько возможно избегать встреч с Сэнтином, так как Раф вел себя точь-в-точь как раненый зверь в клетке, который кусает всех, кто к нему приблизится. Сравнение это было довольно точным, и хотя Жанне становилось неловко каждый раз, когда оно приходило ей на ум, ничего с собой поделать она не могла, да и не хотела. Жанна знала, что погибнет, если уступит Сэнтину, и настойчиво гнала от себя воспоминание о затаенной боли, которую она порой подмечала в его глазах, затуманенных слепой, не рассуждающей ревностью и гневом. Впрочем, ей тоже было очень нелегко. Например, сейчас ей было так скверно и так хотелось оказаться в его надежных, сильных объятиях, что она, наверное, согласилась бы купить это блаженство за любую цену, которую бы Раф потребовал.

В ее сегодняшнем разговоре с Джоди не было ничего особенного. Он не сказал ей ничего или почти ничего конкретного, однако нерешительность в его голосе, и то, как старательно Джоди уходил от прямых ответов, не укрылись от ее внимания. Жанна поняла: все кончено или скоро закончится, и она останется в этом мире одна. Это знание было ясным и чистым, как сверкающая на дне прозрачного водоема друза хрусталя, чьи прямые очертания лишь слегка искажены толщей воды, и Жанну волновал только один вопрос: когда?

Ноги сами привели ее на край утеса, но у нее было не то настроение, чтобы мирно сидеть в беседке, предаваясь созерцательной задумчивости. Вместо этого Жанна решила прогуляться по берегу. Повернув к крутой, каменистой тропе, она стала спускаться вниз.

Океан был неспокоен. Высокие валы с грозным ревом накатывались на берег и сердито пенились, налетая на торчащие из песка камни, но буйный непокой стихии странным образом успокаивал смятенную душу Жанны. Здесь ей было так хорошо, что возвращаться в дом не хотелось, и она повернула обратно, только когда солнце почти село.