Альбион и тайна времени - Васильева Лариса Николаевна

Склонна я думать, что Байрон столь же непереводим на русский язык, сколь Пушкин на английский. Чтение английских подлинников Байрона лишний раз убеждает меня в этом. Ведь главное — индивидуальность поэта Байрона не в темах, а в духе его поэзии.

Так почему же все-таки я вступила в аббатство Ньюстеда с трепетным волнением? Причиной был Пушкин. Он, любивший Байрона, боготворивший его, никогда и мечтать не мог не то чтобы увидеть поэта (Пушкину было двадцать пять лет, когда Байрон умер), но хотя бы побывать уже зрелым человеком в местах, связанных с Байроном.

Я шла по дорожкам Ньюстедского парка, и незримо Пушкин шел рядом.

«В 1798 году умер в Ньюстеде старый лорд Вильгельм Байрон и маленький Георгий Байрон остался единственным наследником имений и титулов своего рода… И восхищенная мистрисс Байрон осенью того же года оставила Абердин и отправилась в древний Ньюстед с одиннадцатилетним своим сыном и служанкой».

Была ранняя осень. Просторный холмистый парк Ньюстеда пылал огнями умирающей листвы. Дорога долго вела в гору, потом покатилась с горы, и внизу блеснула вода. Пруд был окружен плакучими ивами. На противоположной его стороне серебряным каскадом бежал водопад. Дорога превратилась в большую засыпанную гравием лужайку, на которой слева от пруда высились развалины старинного аббатства, а к ним примыкал ньюстедский замок.

«Лорд Вильгельм был человек странный и несчастный. Некогда на поединке заколол он своего родственника и соседа Г. Чаворта. Они дрались без свидетелей, в трактире, при свечке, — читаю я у Пушкина, — дело это произвело много шуму, и палата пэров признала убийцу виновным. Он был, однако же, освобожден от наказания и с тех пор жил в Ньюстеде, где его причуды, скупость и мрачный характер делали его предметом сплетен и клеветы. Носились самые нелепые слухи о причине развода его с женою. Уверяли, что он однажды покусился ее утопить в ньюстедском пруду».

Над прудом, едва не поглотившим бедную жертву, важно и медленно гуляют павлины, то распуская, то складывая свои фиолетово-синие веера.

И снова Пушкин: «Сомнения нет, что память, оставленная за собою лордом Вильгельмом, сильно подействовала на воображение его наследника — многое перенял он у своего странного деда в обычаях, и нельзя не согласиться в том, что Манфред и Лара напоминают уединенного ньюстедского барона».

Пушкин никогда не был в Ньюстеде, но Пушкин никогда не ошибался. Я беру поэму «Лара» в переводе Шенгели и впервые вижу торжество переводчика:

…сквозь переплет окна на плитный пол сиянье льет луна. И лепка потолка, и ряд святых, что молятся на стеклах расписных, как призраки наполнили покой, казалось — жили…   жизнью сверхземной. А Лара, с черной гривой, хмурым лбом, с колеблющимся на ходу пером, сам походя на призрак, воплотил весь ужас, что исходит из могил.

Да, почти фотографически передано ощущение, которое овладевает тобой, когда ты входишь внутрь ньюстедского замка.

Толпы туристов, как могут раздражать они, когда я — сама — овца из того же стада? Успокаиваю себя тем, что их я тоже раздражаю, как часть толпы, мешающая созерцать.

И все же чувство неловкости от того, что Байрон меня сюда не звал, не приглашал, не покидает до тех пор, пока я наконец не оказываюсь за пределами каменных ворот Ньюстеда. Спустя некоторое время я попытаюсь выразить это в стихах:

Аббатство Ньюстеда, где барин мог наслаждаться красотой, вечнозеленой и густой… Но это был безумец Байрон — восстал на мир из тишины достопочтенного аббатства. свободы, равенства и братства неся несбыточные сны, и в наказание за то он получил бессмертья чашу и даже во словесность нашу вошел в распахнутом пальто, и на такого повлиял, чье мог бы испытать влиянье, родись другой немного ране и воссияй, как он сиял. В аббатство люди трепеща идут, чтобы застыть в поклоне. фотографируясь на фоне его осеннего плаща, и судят, какова жена у хромоногого поэта. А кто еще такая эта висит на стенке у окна? Бессмертье — горестная кара за вдохновенные стихи, потомки знают все грехи, не помня строчки из «Корсара». Поэт, в твой дом я не войду, а брошу в ньюстедскую воду судачить и судить свободу и молча мимо побреду. Но что за призрак из воды идет навстречу со словами: «Насколько помнится, на «ты» мы никогда не пили с Вами?»

Прошу у читателя великодушного прощения за собственное стихотворение, но мне трудно было бы в прозе выразить дух того впечатления, которое оставил во мне Ньюстед.

Экскурсионный автобус волновался: люди видели все: в пруд, и замок, и развалины, и любовные весьма поэта, которые он таил ото всех на свете, даже близких. Оставалось самое главное — место захоронения праха — церковь городка Хакнелл в четырех милях от Ньюстеда.

Не понимаю, какое чувство владеет людьми, стоящими перед урной с прахом и думающими — вот он, пепел от великого человека сокрыт в изящной вазочке. Вряд ли они делают из этого созерцания полезные выводы для своего будущего. Но любовь к посещению великих могил общечеловечна. Скорее всего, я думаю, она часто инстинктивна, как неосознанный намек самому себе, который, впрочем, тут же забывается.

Бедняга Хакнелл, окруженный промышленными предприятиями, лежит в стороне от главных туристских троп. И все же Хакнелл не желает забывать, чей прах он хранит в своем соборе. При въезде в город название кинотеатра ярко напоминает вам о том, куда вы въехали. Он называется просто и скромно: «Байрон». А чуть пониже этого названия более мелкими буквами еще проще: «байроновский увеселительный центр». На главной площади рядом с собором цепь зданий, а в центре цепи деревянная, дурно раскрашенная скульптура великого поэта со свитком в руках. Бедный Байрон, романтический красавец похож здесь на толстую сытую кошку, почему-то поднявшуюся на задние лапы. Под скульптурой надпись: «Возведено в мае 1903 года Элиасом Лейси, жителем этого города». В общем-то трогательно. Простим, наверно уже покойному, мистеру Лейси полное отсутствие художественного вкуса.

Загадка Стоунхэнджа

Плато Солсбери ровное. Ни деревца на нем. Поэтому каменно-серый цирк Стоунхэнджа виден издали и по мере приближения, он вселяет В сердце непонятное волнение, быть может, некоторый ужас.

В четко очерченном огромном круге стоят камни-великаны. Стоят они по два рядом, и сверху два покрыты третьим, что образует ворота. Рядом такие же ворота. Верхние камни упали с некоторых ворот, обнажив два столба. Внутри этого круга еще круг поменьше, но того же принципа: на колоннах столпов покоится камень.