Цена слова - Степан Мазур

Наверное, профессиональное…

Оксана сидела за столом в компании коротко стриженного парня в пиджаке. У меня складывалось впечатление, что этих пиджаков нашили на всю мировую бригаду однотипных. Агентов словно клонировали из одного человека.

— У нас проблемы, — шепнул я бесцветным голосом на английском в ушко микрофона, отобранного у одного из лежащих на кафеле. Попутно разглядывал из-за двери действия сидящего за столом.

Он подскочил, прилюдно щёлкая затвором «Береты». Профи, мать его.

С пистолетом наперевес, на напрягшихся ногах, словно пистолет весил не менее десяти килограмм, он пошёл к уборной, ожидая, что кто-нибудь обязательно выскочит прямо ему под дуло.

Воспитанные в одном русле, выплавленные в одном горниле, обработанные по одной схеме, они были очень предсказуемы.

Люди. Все мы люди. И делаем одни и те же ошибки.

Третий агент свалился на кафель с проломленной шеей. И — что за напасть? — мне пришлось в третий раз мыть руки…

— Доела, Оксана?

— Объелась. Я не могу больше.

— Не жадничай, в аэровокзале поешь, а потом в самолете, а потом снова в аэровокзале. Едва теперь будет по расписанию, а не только тогда, когда не стреляют…

Через четыре часа двухъярусный Боинг бережно нёс нас над песчаными землями, увозя из череды стран «Восточной сказки» в «Цивилизованный мир».

Лучшим индикатором спокойствия для меня было мерное дыхание мирно спящей рыжей девчушки. А с грехами как-нибудь после разберусь. Тут уж пусть Бог решает. Аллах он или кто другой — не имеет значения. С ним разговаривать буду напрямую, без посредников.

* * *

Мадрид взял в оборот с самого аэропорта. Кипящий жизнью город бурлил на разных языках сплошным потоком людей. Вечер. Фиеста [34] давно позади. Народ хлынул на остывающие улицы; в магазины, бары, дискотеки. Зажглись цветастые вывески, подсветки. Низкие облака или смог, отразил свет. Сумерки разгладились. Казалось, день никогда не кончится.

Оксана едва шею не свернула, вращая головой из стороны в сторону на заднем сиденье. Своды готических храмов, Макдональдсы, шпили башен, витрины магазин от кутюр, церкви и кинотеатры, мечети и дискотеки, памятники архитектуры и вывески секонд-хендов.

Готика, барокко, модерн, ренессанс. Эпохи возрождения и тёмные века. Время словно смешалось, скинув в кучу все достижения и красоты времён, приправив блюдо изысками нового времени.

— Куда всё-таки едем, сэр? — Обронил бородатый таксист с акцентом на английском. Официальный язык монархического королевства Испании — испанский, его мало волновал.

— К морю! — Не удержалась Оксана, выкрикнув на арабском.

Я поймал пристальный взгляд карих глаз в зеркальце заднего вида. Брови таксиста срослись на переносице. Наполнился подозрением с головы до ног. Губы сдвинулись в плотную линию:

— Или говорите куда едем или выходите.

— Оксана, ты знаешь арабский лучше меня, переводи.

Девочка кивнула.

— Расслабься, нам надо на запад. В окрестности городка под названием Кастельо-де-ла-Плана, — сказал я.

Оксана перевела, выслушала ответ.

— Он говорит, что место не близкое. От Мадрида на запад, на побережье Средиземного моря. Ему придётся не спать всю ночь, чтобы нас довести.

— Скажи, его бессонница окупиться сполна.

— Он требует предоплаты.

Я достал пятисотенную купюру евро, похлопал по плечу и обронил на арабском:

— Вези. Вторую, как довезёшь. Третью, в каком состоянии довезёшь. Вези. Рыжие не врут после обеда. Привычка детства.

Он подмигнул и тронулся в путь…

Едва солнце показало краешек из-за моря, и небо разогнало мглу, как шины затормозили у домика с невысокой, плетёной оградой. Растения так плотно окутали забор, что я не видел досок.

— Приехали. Вот он твой дом. Тихое, спокойное место.

— Ага, спасибо, Саид. — Я протянул водиле ещё две розовенькие пятисотенные купюры, подхватил спящую дочурку, сумку и прикрыл дверцу.

— Удачи тебе, Рыжий Дьявол. Я расскажу своим детям, что подвозил героя, — огорошил Саид в открытое окно и отдал честь, как старшему по званию.

Вот же расслабился.

— Просто оставьте меня в покое, разведчики хреновы, — ответил я по-русски.

Саид принял за похвальбу и кивнул. Он больше ничего не сказал. Старенький Фольксваген бодро покатил в обратный путь или ближайшую гостиницу — отсыпаться.

Я застыл перед обветшалым двухэтажным домиком с обветшалой краской, посмотрел на покосившуюся калитку. Губы бесшумно прошлёпали:

— Ну вот, второй папа Денис Львович, по крайней мере, в одном зарубежном домике я побываю. Пусть нет бумаг, но я его выкуплю. Особнячок Чудиновых будет жить. Пусть и под немного другой фамилией. Но разве это важно? Подчиним, подлатаем, приведём в божий вид.

Я коснулся калитки. На втором этаже в доме зажёгся свет.

— Что? — Опешил я. — А кто здесь может быть? Дом должен пустовать и дожидаться хозяина. Или уже перепродал муниципалитет?

Пришлось будить Оксану.

— Дорогая, проснись. Тебе придётся немного постоять здесь. Я тебе сумку оставлю. Подождёшь? Папка быстро. Посиди пока в беседке или на качелях покачайся. Хорошо?

Ребёнок осмотрелся и недовольно сообщил:

— Они заросли. Тут всё в траве.

— Ничего, милая, мы всё исправим. Но сначала… просо подожди тут. — Я зашагал к входной двери.

Стучать не стал, прислушиваясь. Ни звука.

Заглянул в окно — в доме царил бардак. Дёрнул ручку двери — заперта.

Не спеша обошёл домик. На заднем дворе дверь оказалась открыта. Точнее её просто не было — лежала рядом на траве.

Как грубо. Некультурно. Придётся сломать кому-то палец за порчу имущества.

Вошёл внутрь.

На кушетке в зале в грязных кроссовках и с бутылкой на пузе храпел здоровый волосатый мучачос. На бедре пристёгнут револьвер. На полу стреляные гильзы. На потолке умельцами приклеена мишень для дартса. Даже навеяла воспоминания.

Мишень была расстреляна в лохмотья, как и потолок. Придётся делать навесные потолки.

Второй сломанный палец кому-то обеспечен.

Я подошёл, забрал кольт. Храп продолжался, обладатель храпа попутно жутко испортил воздух.

Пару секунд раздумывал над дальнейшей жизнью мучачоса, плюнул и поднялся по лестнице наверх. Здесь дело обстояло посложнее. Двое мужичков с сеточками на головах спали под одним одеялом. Боятся попортить причёски.

О, Господи, эту комнату придётся дезинфицировать.

Прошёл по коридору дальше, достигнув комнаты с зажженным светом. За трюмо сидела взлохмаченная, потрёпанная жизнью чернявая женщина. Тушь стекала по лицу вместе с потоками слёз. Коврик у трюмо усеяли шприцы. Дрожащие пальцы возились с бумажками, правили на столе белые дорожки.

Дорожки смерти.

Нет, если бы взлом, пьянство и даже гомосеков я бы ещё простил, насмотрелся на невольно «оголубевших» в зоне, а вот наркоманов в доме — увольте, господа.

Я вырос у неё за спиной, взял за тонкую шею. Мутные глаза поймали мой взгляд в отражении. Тупая ухмылка исказила довольно милое лицо. Она была под дозой и ничего не понимала.

Что ж, так даже лучше.

Хруст и белёсое тело свалилось на пол. Её исколотые руки с синюшными пятнами раскинулись, освободившись от плена нервов и ломки.

Я проверил револьвер — шесть пуль. В самый раз.

Больше не сомневался. Пытался уйти от стези убийцы, но, уходя, раз за разом, позволял проблемам плодиться. А их надо решать. На мессию не тяну, но делаю то, что должен. Судья мне Бог. И он завёл меня в этот дом. Он дал мне выбор: отступить или действовать. Я не отступаю.

Подхватил с пуфика подушку и пробрался в осквернённую мужеложцами спальню. Подушка придавило дуло. Хлопок, тут же другой. Лестница вновь принесла на первый этаж. Мучачос тревожно всхрапнул, очередной раз испортив воздух.

Подушка, хлопок.

Периферия зрения зацепилась за дверь в подвал. Спустился, зажёг свет и чуть не взвыл:

— Господи, да когда всё это кончиться?!

В подвале стояло семь ящиков разной длины и вместимости. Два пустых, два с бутылками и три с оружием. На небольшом столике стояли сверхточные электронные весы и лежали пару пакетов с белым порошком. Не стал даже пробовать на вкус, ощущая холод на дёснах.

Поднял голову к потолку, рыча:

— Почему именно мой дом — притон? Это мой дом! Что за шваль расплодилась на моей частной собственности? Боже, ты же знаешь моё отношение к наркотикам и наркоманам.

Я продышался. Взгляд зацепился за лопату.

— Придётся поработать экскаватором, — снова обронил сам себе.

Поднялся из подвала и замер в зале. Оксана стояла перед простреленным мучачосом и молчала.

Услышав меня, девочка, не поворачиваясь, обронила:

— А в этой стране тоже война?