В гостях у сказки Александра Роу - Сергей Владимирович Капков

когда Михаил Иванович еще жил в Ялте, а я был на фестивале в «Артеке». Позвонил любимому артисту и напросился в гости. «Приезжайте, — знакомый с детства голос в телефонной трубке объяснил, как его найти. — Я живу в Черноморском переулке, на задворках концертного зала „Юбилейный“. Это почти на берегу моря…» Для чужака найти Черноморский переулок оказалось делом не простым. Но стоило спросить у первого встречного, где живет Пуговкин, проблема разрешилась в один миг.

— Михаил Иванович, вы никогда не думали поменять свой имидж, перейти на другие роли?

— Я думаю, что это было бы неостроумно. Я всегда снимался в кинокомедиях, и уходить от этого не хочу. Думаю, что и зритель этого не захочет. Серьезную роль лучше меня сыграет тот актер, который это умеет делать. Так же как и в комедию не надо идти тому, у кого нет чувства юмора.

— А у вас сразу определилось амплуа кинокомика?

— Начнем с того, что я себя комиком не считаю. Я характерный артист с уклоном в кинокомедию. Во многом этот уклон состоялся благодаря встрече с Леонидом Гайдаем. Я ведь учился в студии Художественного театра, а Вы знаете, какая это серьезная школа. Но Гайдай-то снимал эксцентрику. И я снялся у него в шести картинах подряд — в нашем кино это редко бывает. «Операция Ы», «Не может быть!», «За спичками», «12 стульев», «Иван Васильевич меняет профессию», «Спортлото-82», ну а потом мы с ним немножко разошлись. Я сказал: «Леонид Иович, я уже в таком возрасте, что мне не хочется прыгать, скакать, чтобы на меня что-то падало…» И он согласился. Теперь я даже где-то об этом жалею. Гайдай был выдающимся комедиографом. Сейчас это слово немножко замусолили, но я его не побоюсь сказать. Он снимал комедию в чистом виде! Помню на съемках «Спортлото-82», которые, кстати, велись около Ялты, мы с Кокшеновым разыгрывали какую-то сцену, а Гайдай подзывал нас и говорил: «Михал Иваныч, Миша, это не смешно. Сейчас многие режиссеры снимают комедию грустную, комедию философскую, а здесь этого не надо. Пофилософствуем в другом месте. Давайте-ка посмешнее!»

— Хороших комедийных актеров у нас не так много. Комикуют, конечно, многие, особенно сейчас, а тридцать-сорок лет назад этот жанр не был в почете. Была ли конкуренция среди «характерных артистов с уклоном в комедию»?

— Конечно. Мне не раз «переходили дорогу» и Евгений Леонов, и Юрий Никулин, и Юрий Медведев, и Николай Крючков и даже сам Игорь Ильинский. Но артисты здесь совершенно ни при чем. Все решали режиссеры и сценаристы. Полжизни так прошло, сколько интересных ролей от меня уплыло. Помню, в 1956 году Эльдар Рязанов сказал мне: «Вот если Ильинский откажется, тогда вы будете сниматься». Я поинтересовался, почему Ильинский может отказаться. «Он просит десять тысяч, а ему дают только восемь» — ответил режиссер. На это я сказал: «Не волнуйтесь, Ильинскому дадут десять. Все будет в порядке».

— Кстати, партнеры на площадке играют для вас большую роль?

— Да. Кино — искусство коллективное. Даже когда меня просят выступить на телевидении перед фильмом, отводят десять минут для монолога — я отказываюсь. Если мне будут задавать вопросы — другое дело. В интервью, в живом общении вы меня на что-то вызываете. Это великая вещь!

Ну а самым любимым моим партнером был Сергей Николаевич Филиппов. У него было очень простое выражение: «Я не люблю одеяло тянуть на себя». Он так никогда и не поступал. «Миша, ты делай тут, что хочешь, и за меня не волнуйся, я свое сделаю потом». Он не ревновал, если у другого сцена лучше получится.

Кстати, он очень интересно рассказывал, как в свое время подписывал договоры с директором съемочной группы. Там был 31 пункт. Филиппов рассказывал: «Прихожу и читаю: первый пункт — артист обязан… второй пункт — артист обязан… пятый, десятый — артист обязан… тридцать первый пункт — что-то неразборчиво… Приглядываюсь — „артист не имеет права“… Вот такие были договоры у артистов.

— Михаил Иванович, ваш артистизм — от природы?

— Думаю, что от природы. Я до тринадцати лет жил в деревне, и там, помню, играл в детских спектаклях. Сохранилось в памяти даже название одной пьесы — „Чудо на болоте“. К тому же без меня не обходилась ни одна деревенская свадьба: я лихо отплясывал цыганочку, барыню, русскую полечку. Когда молотьба в деревне шла, я приходил к овину, шутил с женщинами, и мне всегда говорили: „Мишка, ты артистом будешь!“ Оставалось только это развивать.

В Москву мы приехали в 1936 году — мама тяжело заболела, и ей потребовалась операция. Надо было идти работать, и я, прибавив себе несколько годков, устроился на тормозной завод имени Кагановича учеником электромонтера. А после работы, весь чумазый, бегал в клуб имени Каляева в драматический кружок. Очень мне это нравилось. Помню, когда заболел исполнитель роли в пьесе Островского „Свои люди — сочтемся“, мне поручили срочно его заменить. За одну ночь я выучил всю пьесу, и потом почти два года играл купца Большова. Когда в этом спектакле меня увидел знаменитый режиссер Федор Каверин, он был поражен. Мне ведь едва исполнилось шестнадцать лет!

Каверин пригласил меня в Московский драматический театр артистом вспомогательного состава. Несмотря на то, что зарплату мне предложили в пять раз меньше, чем я получал на заводе, мама сказала: „Иди, раз душа просит. Правда, с таким лицом разве берут в артисты?“

Позже режиссер Рошаль говорил: „Миша, у вас не лицо, а целая кинобудка!“

— Легко ли вы поступили в школу-студию МХАТ?

— Дело в том, что еще до учебы я успел поработать в Театре драмы — единственном функционировавшем в Москве во время войны. Играл главную роль Петра Огонькова в пьесе „Москвичка“. Девочки-поклонницы бегали за мной, как сейчас за группой „На-На“. Но, несмотря на успех, я понимал, что необходимо учиться.

В школу-студию МХАТ я поступил, отслужив полтора года на фронте, где был ранен и едва не лишился ноги. В полевом госпитале еле-еле уговорил главного хирурга не ампутировать ее, после чего пришлось очень долго лечиться.

Студию открывал великий наш артист Иван Михайлович Москвин, и я был в первом наборе. Однако приемная комиссия с удивлением обнаружила, что мое образование — три класса сельской школы. Москвин воскликнул: „Вы — артист! Уже артист“ И хотите учиться?» Я затараторил скороговоркой, чтобы не выдать волнения: «Мне нужно учиться, очень нужно учиться!» «Но у вас три класса образования!» — продолжал Иван Михайлович. И я рассказал свою биографию: о семье, о работе, о фронте, о театре,