Когда усталая подлодка... - Виталий Люлин

 В этом случае оно всецело было на нашей стороне. Остальные коровенки не заставляли себя уговаривать и кидались в бег, с не меньшей прытью, чем дежурная. Нам оставалось только сопровождать этот забег. На подступах к поселку мы умело выдавливали из себя слезы огорчения. А если бросить друг дружке в рожицу горсточку дорожной пыли, естественность форс-мажорных обстоятельств не подлежали сомнению. Мычащие коровы, ревущие пастушата, в клубах пыли, влетали на междубарачную площадку нашего поселка. Зрелище — потрясающее!!!

 Ни одна из хозяек этих коровенок, наших мам, и в мыслях не допускала, что это спектакль.

— Не плачь, сынок. Что ж тут поделаешь…. Вон какая жарища! Не продохнешь…. Вот бзыки и зверствуют…. Пусть Зорька постоит в холодке сарая. А ты иди, поиграй. Травки только нарви… — говорила мама.

Гудя пропеллерами-губами и расправив худосочные руки-крылья, мы улетали в пыль, в бурьяны — все равно куда. В поисках водоема для купания или других, новых приключений на наши, вечно зудящие, худосочные задницы.

При хорошо организованном деле будет время и для потехи.

Бармалей

Кто ищет — тот всегда найдет!

С помощью «бз-з-з» и иголки под хвост коровенке к полудню мы были свободны от пастушеских обязанностей. Вторую половину жаркого июльского дня посвятили поискам водоема, где можно было бы искупаться. Мы — это пять восьми-девятилетних сорванцов. Из семей переселенцев и депортированных в одно из захолустных мест Узбекистана.

Мальчонки: — русский, украинец, молдаванин, крымский татарин и поволжский немец, в своей дружбе придерживались только одной политики — совместный поиск приключений на свои, не раз поротые, худосочные задницы. Без этого удручающая жара расплавила бы нас без остатка. В этот день был спланирован забег на 2-3 км от поселка. В предгорьях, между несколькими холмами, затаилось небольшое озерцо. Сайгаками поскакали в том направлении. На подступах к озерцу, у подножья холма, выявили цыганский табор. Общение с цыганской пацанвой во все времена, в окрестностях всей планеты, не сулило ничего хорошего. Мы это знали и, сделав крюк в добрый километр, вышли к озерку «с тыла». Вот оно! Водная гладь достаточно обширна и таит в себе приличную глубину. Из всех пятерых только русский нагло утверждает, что умеет плавать. За доказательством сего и явилась ватажка на это озерцо. Да вот незадача! С тыльной стороны и по бокам озерцо шумит стеной камыша, подковой охватившего водную гладь. С берега, в камышовые заросли шустро зашуршали ярко раскрашенные ползучие твари — змеи. В воде, тучами просматривались головастики и выкаблучивались в акробатических этюдах малые и большие жирнющие пиявки. Лишь на противоположной стороне озерца просматривался песочный пляж и кусок берега, свободный от камыша. Вода, берег, и пляж были безлюдны. То, что надо. Ура!!! — прокричала ватажка и через несколько минут, сбросив трусы на песок, полезла в воду. За приключениями. Чтобы не было «хлюзды» (обмана) со стороны умельца плавать решили: взявшись за руки, цепочкой входить в озеро до глубины «по шейку», а потом возвращаться к берегу, кто как может. «Пловец» должен плыть! То есть демонстрировать свои пятки, ну и голову, над водой. Видимо, озерцо подпитывалось родничками, вода была далеко не «парной» температуры. Дружно пошагали цепочкой в воду. Дошагали до глубины «по шейку». Дружно повернулись в обратную сторону и, не менее дружно, … обмерли. На песчаном пляже сидело страшилище! Громадный, даже сидя, мужик! Но какого вида?!

На голове узбекская тюбетейка, смуглая до черноты рожа с черной громадной бородой! Одет в ярко-красную шелковую рубашку (аж блестит на солнце), черную жилетку. Широченные шаровары заправлены в мягкие, кожаные сапоги. Среди этой черноты блистают майскими жуками глаза. Он сидел, по-восточному поджав под себя ноги в сапогах. Левой рукой оперся о колено, а правой, сжимая и разжимая ладонь, подавал нам знак:

— Идите, мол, сюда!

Молча. Не думаю, что это случилось только со мной, русским. Вода в районе моей промежности резко потеплела. Вся цепочка начала движение, не отрывая взгляда от ручищи этого страшилища. Брели, как ползут лягушки в пасть удаву! В моей башке, некстати, вертелась мысль: — кто это? Карабас-Барабас или Бармалей? Выходило — и так, и этак — плохо! Посинев от страха, на полусогнутых ногах добрели до этого страшилища и замерли в метре от него. В немедленной готовности исполнить хором гимн нашедших на свою задницу приключения:

— Дяденька, мы больше не будем! …

Страшилище, кажется, вечность разглядывало нас. Молча. И вдруг изрекло:

— Я тут потэрял дэнги. Много дэнги… Вы их нашли и хотите украсть?…

Кошельков на наших телесах явно не висело, да и трусы с песка — все куда-то исчезли.

— Дяденька! Мы не видели денег!… — проорал хор мальчиков.

— Тогда ищитэ мои дэнги. Не найдете — утоплю всэх!……

Мы пали ниц и стали дружно просеивать песок сквозь свои пальцы. Просеяли здоровенную площадь до мокрого песка. Не нашли. Вдруг страшилище встает, поднимает стопку трусов, на которой он сидел, щадя свои роскошные сатиновые шаровары.

— Сейчас будет всех топить… — пронеслась мысль в наших интернациональных рядах.

— Ищитэ здэсь… — изрекло страшилище, указав перстом на место, где только что сидело.

И переместилось на обследованную площадь, снова усевшись на стопку наших трусов.

Здесь нам повезло. Мы «высеяли» две пятнадцатикопеечные монеты. Забирая каждую монету, страшилище реагировало многообещающе:

— Ма-ла-дэц! Ишо ищытэ!

Перерыли всю нетронутую ранее площадь песка. Ничего больше не нашли. Замерли на четвереньках, как макаки перед прыжком, разглядывая страшилище.

— Ладно. Дэнги нашли, но мало. Топить вас нэ буду. Но трусы заберу…. Бегите отсюда, пока я добрый! …

В такие моменты рождаются олимпийские резервы. Не сайгаками, но соколами мчались мы, не чувствуя под ногами колючек. Лишь бы не отстать! Заревели уже в поселке. Из-за отсутствия трусов и в профилактических целях, упреждая порку. Мы так и не сошлись во мнении: кто это был? Карабас-Барабас или Бармалей?

Я был склонен думать, что это был Бармалей. Чуть позже докумекал: действительно Бармалей, но цыганского роду-племени.

Лизать и топать

Ара-губа. Конец апреля 196… года. На пороге окончание зимнего периода обучения и начало Полярного дня. Мороз и снегопад слабеют, и порой буйствует весна. Журчат ручьи, обнажая зимние запасы всякой срани на территории бригады подводных лодок. Вместе с солнечными днями вот-вот нагрянет хмурая инспекция штаба флота, с проверкой бригады «эсок» на герметичность; чего достигли в укреплении боеготовности и над чем надо поработать. Комбриг Булыгин всем своим хребтом почувствовал, что ранняя весна и теплынь, разлагающе подействовали на подчиненные ему морские души.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});