Монголо–татары глазами древнерусских книжников середины XIII‑XV вв. - Владимир Рудаков

Недаром Вассиан Рыло специально останавливался на этой теме, уговаривая Ивана Васильевича выступить против Ахмата: «Аще ли же еще любопришися и глаголеши, яко: Под клятвою есмы от прародителей, — еже не поднимати рукы противу царя, то како аз могу клятву разорити и съпротив царя стати, — пишет Вассиан, — послушай убо, боголюбивый царю, аще клятва по нужди бывает, прощати о таковых и разрешати нам повелено есть, иже прощаем, и разрешаем, и благословляем, яко же святейший митрополит, тако и мы, и весь боголюбивый събор, — не яко на царя, но яко на разбойника, и хищника, и богоборца. Тем же луче бе солгавшу живот получити, нежели истинствовавшу погибнути, еже есть пущати тех в землю на разрушение и потребление всему христьанству и святых церквей запустение и осквернение. И не подобитися окаанному оному Ироду, иже не хоте клятвы преступити и погибе. И се убо который пророк пророчества, или апостол который, или святитель научи сему богостудному и скверному самому называющуся царю повиноватися тебе, великому Русских стран христьанскому царю!»[748]

Таким образом, Вассиан обращает внимание великого князя на то, что борьба с ордынским «царем» не только не будет являться нарушением норм морали, а, наоборот, окажется богоугодным делом, поскольку, как полагал архиепископ, во-первых, «царство» «поганых» самозваное, во-вторых, статус «христианского царя Русских стран» на порядок выше статуса «безбожного» царя — «богоборца» (и, значит, первый не должен воспринимать себя вассалом по отношению к другому), а в-третьих, в плане эсхатологического спасения борьба с разрушителями «всего христианства и святых церквей» сама по себе является поступком, искупающим грех клятвопреступления. Тем самым Вассиан Рыло, освобождая своего духовного сына от страха перед возможным грехом, сформулировал основные аргументы в пользу борьбы «противу» ордынских ханов, воспринимаемых до этого на Руси высшей, Богом данной властью.

Следует учитывать, что Послание Вассиана Рыло и «Повесть о нашествии Тохтамыша» — памятники достаточно близких исторических эпох. Если во времена Дмитрия Донского (по крайней мере, насколько мы можем судить по свидетельствам Тр., Сим. и Рог.) отношение к ордынскому «царю» не выходило за рамки вассальной покорности перед Богом поставленной властью хана, то во второй половине следующего века восприятие монголо-татар, видимо, существенно менялось. В этот период отказ от борьбы «противу самого царя» воспринимался уже как нежелание защищать «христианское царство» от «нечестивых». Наоборот, борьба с «погаными», несмотря на бытовавшее долгие годы негативное отношение к этому «прародителей» современных великих князей, оказывается в этот период под духовным покровительством церкви и ее иерархов.

Однако помимо формулирования общих представлений о прерогативах и обязанностях великого князя в условиях нашествия Вассиан прибегает и к историческим аналогиям. В качестве главного примера для Ивана III он избирает… Дмитрия Донского. При первом рассмотрении кажется невероятным, что, убеждая великого князя до конца выполнить свой долг «пастыря», Вассиан находит черты, достойные для подражания, в историческом деятеле, поступившем противоположным образом — бросившем «духовное стадо».

Позволим себе высказать догадку по поводу появления столь парадоксальной аналогии. Ситуация 1480 года действительно настолько напоминала события 1382 года, что помимо Вассиана (только уже с противоположных позиций) на «опыт» Дмитрия Ивановича ссылались и оппоненты ростовского архиепископа, убеждавшие Ивана Васильевича покинуть Москву. Как указал В. П. Гребенюк, «бояре, отговаривая великого князя от битвы с Ахматом, ссылались на события 1382 года, когда «князь велики Дмитрей Иванович бежал на Кострому, а не бился с царем…»»[749] В этой связи вполне возможно, что упоминание Вассианом Дмитрия Донского носило в чем‑то полемический характер. Архиепископ, вероятно, опасался того, что рассказ о малодушном поступке великокняжеского прадеда, к чьему авторитету апеллировали сторонники «пораженческой» тактики, сможет убедить Ивана III покинуть Москву. В этих условиях у Вассиана оставался единственный способ нейтрализовать аргументы своих противников: он сам обратился к образу Дмитрия Ивановича, но вспомнил при этом не трагический для Руси 1382, а победный 1380 год.

О Дмитрии Вассиан рассказывает в панегирическом стиле как о человеке, «како не токмо до крове, но и до смерти» хотел «страдати за веру и за святыя церкви, и за врученное ему от Бога словесное стадо Христовых овець, яко истинный пастырь, подобяся преже бывшим мученикам»[750]. Полемический характер указанного сюжета Послания заметен в тексте произведения. Дело в том, что Вассиан, описывая победу Дмитрия над Мамаем, упоминает о том, как «всемилостивый Богъ дерзости его (Дмитрия. — В. Р.) ради не покосне, ни умедли, ни помяну первого его съгрешениа, но посла свою помощь, аггелы и святыя мученикы, помогати ему на супротивныа»[751]. Возможно, что за словами Вассиана о «первом согрешении» Дмитрия как раз и скрывался поступок князя в 1382 году. Рассматриваемый Вассианом, так сказать, «в порядке поступления» (т. е. сначала оппоненты архиепископа напомнили Ивану III об отъезде Дмитрия в Кострому, а потом Вассиан дезавуировал их рассказ ссылкой на христианский подвиг великого князя на Куликовом поле), эпизод победы в 1380 году мог быть помещен великокняжеским духовником, вопреки реальной последовательности, вслед за событиями 1382 года (последний эпизод при этом становился «первым согрешением» великого князя).

Оценки поведения Дмитрия Донского, данные автором «Повести о нашествии Тохтамыша», представляются резко негативными по отношению к великому князю московскому, особенно в контексте пафоса Послания архиепископа Вассиана. Автор Повести — книжник XV века, видимо, исходя из современных ему представлений о должном поведении главы христианского государства, осуждающе отнесся к поступку человека XIV века — великого князя Дмитрия Ивановича. Герой Куликовской битвы в глазах автора Повести предстает как правитель, в силу греховности и малодушия оставивший свою столицу, свою «паству», «святые церкви» и все «христианство» на разорение «поганым»[752]. Перед лицом нашествия ордынского хана, полагает книжник XV века, поступки Дмитрия Ивановича оказываются далекими от идеалов поведения православного князя-воина, который скорее предпочел бы земную смерть от «руки поганых» и после — жизнь «вечную», чем жизнь земную, преходящую, полученную благодаря нарушению своих обязанностей «пред Богом и пред людьми»[753].

Как видим, личность и дела Дмитрия Донского получали неоднозначные оценки со стороны его современников и ближайших потомков. Возможно, правильнее будет говорить о нескольких ипостасях восприятия фигуры великого князя. С одной стороны, Дмитрий Иванович воспринимался как защитник Русской земли и православной веры, благочестивый и праведный князь. С другой стороны, он предстает как человек, поступки которого и через десятилетия после его смерти продолжали восприниматься как образчики недостойного, не должного поведения. Судя по всему, именно альтернативные образы Дмитрия Донского пытались запечатлеть составители летописей, помещая под 6890 годом «Повесть о нашествии Тохтамыша», где в скрытой форме осуждалось поведение князя, а вслед за этим — настоящий панегирик князю — «Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Рускаго».

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

А

Аверинцев С. С. 200

Адрианова-Перетц В. П. 37, 126, 154

Азбелев С. Н. 132

Александр, игумен Отроча монастыря в Твери 112, 120

Александр Великий, царь македонский 23, 106

Александр Ярославич (Невский), в. кн. владимирский 49, 133

Алексеев Ю. Г. 166, 168

Амелькин А. О. 12

Андреев И. Л. 16

Андрей Дмитриевич, кн. можайский и верейский 203

Андрей Первозванный, апостол 69

Аристов Н. Я. 89

Арцибашев Н. С. 180

Арциховский А. В. 193

Афремов И. Ф. 180, 185

Ашурков А. Н. 185

Ахмат, хан Большой Орды 164, 166–173, 210, 211, 213-215

Б

Батый, хан Золотой Орды 11, 12, 24, 41, 42, 44–55, 57, 61, 64, 66, 68, 72, 75–82, 84, 85, 90, 103, 104, 106, 108–110, 138, 143, 145, 146, 155, 173

Бахтин М. М. 181

Бегунов Ю. К. 129, 133

Белова О. В. 14, 15, 155

Бескровный Л. Г. 181, 185

Бестужев-Рюмин К. Н. 180

Бобров А. Г. 129, 204, 209, 210

Болховитинов Е. 86