История атомной бомбы - Хуберт Мания

Решаясь на разговор со старым другом об атомном оружии и сверхсекретном «урановом клубе», он сильно рискует. Ему должно быть ясно, что он идет на государственную измену и может быть казнен за это преступление. Стоит только этому страстному коммуникатору Бору проронить одно неосторожное слово на эту тему не там, где надо. И Гейзенберг пускается в разговор ощупью, намеками — из боязни, «как бы потом не арестовали за какое-нибудь не то выражение». Мол, после двух лет интенсивных исследований расщепления ядра он пришел к убеждению, что атомная бомба в принципе осуществима. Правда, он считает технические и финансовые затраты чрезмерно высокими, чтобы в обозримое время суметь изготовить пригодную для введения в действие бомбу. Но основной свой вопрос — о моральном праве физиков участвовать в создании атомного оружия, не важно, при демократии или при диктатуре, — Гейзенберг так и не смог задать, потому что Бор, крайне разволновавшись, оборвал разговор. Шанс физиков прийти к взаимопониманию на международном уровне не реализовался.

Сам же гостеприимный хозяин высказывается по поводу этой встречи так он не сомневается в том, что Гейзенберг и Вайцзеккер приехали в Копенгаген также и с намерением осведомиться о благополучии его семьи и подключить все свои связи, чтобы оказать посильное покровительство ему, сыну еврейки. Правда, в нем самом преобладал страх, что он внезапно увидит в лице своего бывшего ученика и любимого друга главного теоретика немецкого проекта атомного оружия. Ибо кому, как не Нильсу Бору, лучше знать, что будет, если за дело возьмется Вернер Гейзенберг?

Еще полгода назад, в марте, Вайцзеккер был в Копенгагене с серией докладов, и та поездка недвусмысленно была связана с заданием разведать «естественно-научную информацию для надобности секретных служб». И немец действительно привез тогда добычу, которую он с гордостью перечисляет в своем отчете: как печатные экземпляры, так и рукописи об исследованиях расщепления ядра в институте Бора, а также фотокопии актуальных статей из «Physical Review» Бор вел с Вайцзеккером разговоры и о получении энергии посредством расщепления урана. В своем отчете Вайцзеккер пишет: «Профессор Бор явно не знал, что у нас полным ходом идут работы по этому вопросу; естественно, я укрепил его в этом убеждении». И вот теперь, полгода спустя, Бор узнаёт от Гейзенберга, что с начала войны в Германии идет работа над урановой машиной, которая призвана поставлять ядерную взрывчатку.

Судя по всему, Гейзенберг сказал ему, что если война продлится достаточно долго, то ее исход, возможно, будет решаться атомным оружием. И при этом не дал Бору ни малейшего намека на собственные усилия воспрепятствовать такому развитию. Но особенную боль Бору причинила та уверенность в победе, которую Гейзенберг, а еще больше Вайцзеккер распространяли во время их недельного пребывания в Копенгагене. Сенсационно успешный поход против России, казалось, воспламенил и их национальную гордость. Гейзенберг сожалеет об оккупации Дании, однако все же читает проповеди о «биологической необходимости войны» и, будучи антикоммунистом, предпочитает советской гегемонии меньшее зло: Европу под властью Гитлера. Не считаясь с чувствами датчан, которые больше всего на свете желали поражения немцев, гости не скрывали своего убеждения в конечной победе Гитлера. Поэтому, подчеркивает Вайцзеккер, отказ датских физиков от сотрудничества с немцами совершенно не имеет смысла. Не по заданию ли своего отца он говорит это? Не вызывают ли у Бора эти и подобные замечания подозрение, что Вайцзеккер мог использовать Гейзенберга в качестве инструмента, чтобы тот уговорил Бора к кооперации с немецкими атомными физиками? А то и вовсе выведал у него что-нибудь об атомном проекте американцев? Это подозрение совпадает с мнением Пауля Хартека о том, что Карл Фридрих фон Вайцзеккер интриган и никогда не погнушался бы вовлечь политически наивного Гейзенберга в свои стратегические игры, мотивированные как личными интересами, так и политически.

Сотрудники института Бора докладывают своему начальнику, что Вайцзеккер мнит немецкую науку окрепшей вследствие войны, тем более что Гейзенберг, как намекал барон, еще внесет в окончательную победу чрезвычайный вклад.

Вернер Гейзенберг и Нильс Бор потрясены столь быстрым распадом их давней прочной дружбы. Ведь из их легендарных разговоров некогда вышли такие творения, как копенгагенская интерпретация квантовой механики. Правда, дипломат-любитель Вернер Гейзенберг и научный шпион Карл Фридрих фон Вайцзеккер очень скоро споткнулись уже при самых первых шагах по открытой прямой дороге к атомной бомбе.

Меморандум Отто Роберта Фриша и Рудольфа Пайерлса между тем достиг желаемого результата. Двадцать седьмого октября 1941 года на стол американского президента ложится отчет Национальной академии наук о реализуемости атомной бомбы. Документ основан где на расчетах, а где и на силе воображения двух работающих в Англии enemy aliens. Он должен подвигнуть Франклина Д. Рузвельта к тому, чтобы санкционировать обширную атомную программу. Математик и инженер Ванневар Буш в свой пятьдесят один год сконструировал первую аналоговую вычислительную машину для решения дифференциальных уравнений. Как научный советник президента, он передал ему свой отчет лично. В конце ноября того же года Вернер Гейзенберг предоставляет Управлению вооружений сообщение об актуальном состоянии урановых исследований. Дибнер хотел бы знать, когда он может рассчитывать на новое оружие. Ведь к этому времени германский вермахт столкнулся с новым беспощадным врагом в виде русской зимы. Солдаты и военная техника застряли в грязи в пятидесяти километрах от Москвы, вмерзли во льды и потонули в снегах. Молниеносная война пошла прахом. После того как два года исследований расщепления ядра не дали ощутимого результата, военные, судя по всему, занервничали. Гейзенберг прилагает усилия к тому, чтобы развеять скепсис, не позволяя, однако, при этом ввергнуть себя в цейтнот: «Уже не подлежит сомнению, что в принципе может быть создано самодействующее устройство... Эта основная цель должна быть достигнута максимально быстро...».

Шестого декабря 1941 года члены Американского уранового комитета встречаются в Вашингтоне, чтобы под руководством Ванневара Буша заново организовать и ускорить исследовательские действия в Беркли и в Нью-Йорке. В тот же самый день генерал Георгий Жуков отдает сотне советских дивизий приказ о контрнаступлении и начинает впервые оттеснять немецкие войска на запад. На следующий день японская авиация нападает на американскую военно-морскую базу Пёрл-Харбор на Гавайях. Сутки спустя Рузвельт объявляет Японии войну. А с одиннадцатого декабря Германия и США тоже становятся военными противниками.

Насколько велико предубеждение генерала Эмиля Лееба, шефа Управления вооружений, против корифеев Пауля Хартека и Карла Фридриха фон Вайцзеккера, становится до боли ясно, когда они внезапно получают на руки повестки о призыве на войну. Их статус открепленных по брони из-за важных в военном отношении исследований был снят без предупреждения. Благодаря хорошим связям Гейзенберга в высших военных кругах эти повестки снова отозваны. Управление вооружений явно хочет, чтобы тема производства взрывчатого вещества из урана была подвергнута переоценке. При этом постепенно, по шажочку намечается выход управления из проекта. Курт Дибнер знает, что об атомном оружии можно думать лишь тогда, когда уже имеется действующая урановая машина, которая вырабатывает материал для бомб. Но в Германии еще никто в глаза не видел плутоний, не говоря уже о том, чтобы иметь возможность его исследовать. Удельный вес элемента 94 неизвестен, и потому затруднителен предварительный расчет его критической массы. Оценки лежат в пределах от десяти до ста килограммов. Также и порядок величин производства плутония в реакторе остается неизвестен. Тем самым и надежда на скорое боеготовное атомное оружие для войны пока нереалистична. А посему Дибнеру по трезвом размышлении кажется также, что оборонно-техническое внедрение урановой машины в качестве привода для бомбардировщиков, линкоров и подводных лодок — более естественное решение. Конференция всех директоров «уранового клуба» должна прояснить будущее атомной программы. Рузвельт начертал свое «ОК» для Ванневара Буша черными чернилами на неприметной бумажке, датированной девятнадцатым января 1942 года. Верховный главнокомандующий американских вооруженных сил не имел в эти дни времени на длинные письма. Получателю он посоветовал лишь одно: «Я думаю, Вам лучше держать это в сейфе». То есть именно в тот момент, когда в Германии Управление вооружений начинает терять интерес к «урановому клубу», в Америке приводится в движение могучая машинерия, чтобы произвести никогда доселе не виданное оружие массового поражения. На следующий день, двадцатого января 1942 года в Берлине запускается следующий проект уничтожения в промышленном масштабе, не имеющий аналогов в истории. На Ванзейской конференции пятнадцать госсекретарей, высокопоставленные офицеры СС и руководящие лица гестапо санкционируют «окончательное решение еврейского вопроса».