Боги и влюбленные - Пол Джефферс

— Это мой друг Ликиск, — сказал Иоанн, коснувшись моего плеча. — Он ищет Лазаря.

— Зачем ты его ищешь? — спросил Иисус, поворачиваясь; его лицо было мрачным. — Если ты пришел, чтобы положить цветы на его могилу, там ты его не найдешь. Он воскрес.

— Я слышал об этом в Иерусалиме. И от Иоанна.

— Но не поверил?

— Я хочу все увидеть сам.

— Кто тебя послал? Священники Храма?

— Я не еврей, господин. Священники не пошлют язычника.

— Нет. Они пошлют еврея.

— Я пришел для себя.

— Только для себя?

— Ну, еще для Пилата.

— Ты его слуга?

— Я свободный человек, господин. Свободен делать то, чего хочу, ходить куда хочу. Свободен верить в то, во что хочу верить.

— Ты веришь в то, что Лазарь воскрес из мертвых?

— Об этом говорили на рынке.

— Ты мне не ответил.

— Трудно поверить, что человек может умереть, а потом вернуться к жизни.

— Я и есть жизнь.

— Ваш ответ — сам по себе вопрос, загадка. Когда я вас о чем-то спрашиваю, вы возвращаете мне вопрос. Вас сложно поймать на слове. Не думаю, что должен доказывать, что я во что-то верю. Это вы должны мне доказать, что я могу верить в вас.

— Ты знаешь Иоанна, который верит из веры, однако больше похож на Фому, который все подвергает сомнению.

— Иногда Иоанн ведет себя очень по-детски, потому что не знает мира так, как знаю его я.

— Тебе лучше снова стать ребенком, как Иоанн. Ты не слышал, как я говорил в Храме, что если ты уверуешь, то увидишь славу Господа?

— Я бы предпочел увидеть Лазаря.

Иисус кивнул, медленно и печально. Его плечи разочаровано поникли.

— В тебе мало веры, молодой человек, — сказал он, отворачиваясь. Сделав несколько шагов, он повернулся и пристально глянул на меня. — Я здесь не задержусь, и ты не сможешь за мной последовать. Но тебе все равно придется что-то решить насчет меня.

— Покажите мне Лазаря.

— Кто тебе Лазарь? Ты никогда его не встречал. Ты не любишь его так, как я. Ты не плакал, когда он умер, как плакал я.

— Это правда, господин.

— Тогда какая разница, жив он или мертв?

— Потому что я ищу истину.

— Что такое истина? — спросил он, улыбнувшись. — Истина в том, что я любил его, а он — меня. Разве трудно поверить, что я вернул к жизни того, кого люблю? Была бы у тебя сила оживить человека, которого ты любишь, ты бы это сделал?

— Конечно, но у меня такой силы нет.

— Есть, если ты в это веришь.

— Лазарь вернулся домой в Вифанию?

— Нет.

— Тогда он мертв?

— Нет.

— Я хочу его увидеть.

— И тогда ты поверишь?

— Я верю в то, что вижу.

Иисус слабо улыбнулся и направился к тени деревьев, повернувшись ко мне спиной. Садившееся солнце золотило его накидку. Он поднял руку, убирая с лица прядь мягких, темных волос, вздохнул и отвел густые ветви.

— Лазарь! — крикнул он. — Выйди к нам.

В тусклом свете на поляну вышел Лазарь, стеснительно улыбаясь.

— Я здесь, Господи.

— Тебя ищет друг Иоанна.

Лазарь тепло пожал мою руку.

— Тогда он и мой друг, — сказал он. — Ты слышал, что я умер. Ты хочешь знать правду. Я скажу тебе, что произошло. У меня была лихорадка, и я погрузился в глубокий сон. Четыре дня я был вне этого мира, Ликиск. Моя любимая сестра Мария послала за учителем, но когда он пришел, меня уже обрядили в похоронные одежды и унесли в гробницу. Когда учитель позвал меня, вот как сейчас, я его услышал. Теперь ты видишь меня, пробудившимся и здоровым.

— Уже поздно, Лазарь, — сказал Иисус, беря его за руку. — Нам надо подготовиться. Иоанн, не задерживайся.

— Вы уходите, господин? — спросил я, оборачиваясь к Иисусу.

— Ненадолго. Я вернусь на Пасху.

Я смотрел, как он спускается с холма вместе с Лазарем, до тех пор, пока они не исчезли в темноте у подножья. Стоя рядом, Иоанн тоже глядел на них, положив руку мне на плечо.

— Так трудно в это поверить, Ликиск?

— Я уже не знаю, во что верить.

— Верь в Иисуса, — сказал он, и в его голубых глазах отразились последние лучи заходящего солнца.

XXXII

По еврейскому календарю, началом Пасхи считалось первое полнолуние весны. Я знал, что сейчас в Иерусалим направляются караваны со всей Палестины, хотя из крепости Антония их не было видно. В последующие дни количество людей на дорогах только возрастет, и их толпы, стремящиеся попасть в Храм, начнут затруднять движение в воротах. Нервные, нетерпеливые, ожидающие, они могут превратиться в бунтующую толпу, если прислушаются к шумным увещеваниям подстрекателей. Я не завидовал Пилату, которому придется разбираться с ними.

Прокуратор Иудеи поручил Марку Либеру держать гарнизон наготове. Жену он послал узнать, не требуется ли Ироду контингент солдат для дополнительной защиты.

Для меня у Пилата оказалось привычное задание.

— Сходи к Никодиму, мой мальчик. Синедрион весь день что-то обсуждал. У Никодима может быть для нас информация.

Абенадару, выпустившему на улицы своих сирийцев в еврейской одежде, он с улыбкой сказал:

— Я бы многое отдал, чтобы знать, как это связано с Каиафой и его старым отцом. У Анны, наверное, помутился разум. — Он рассмеялся над этой мыслью. — Завтра, Ликиск, первым делом отправляйся к Никодиму.

Завтрашний день оказался прохладным, но обещающим много интересного, и я с готовностью вышел на улицу, чтобы исполнить свою миссию. В этот час улицы были запружены толпами, и мне пришлось сделать большой круг, следуя общему движению. После этого, изжарившись в толкотне, я уселся у Силоамского бассейна, слушая, как шум становится громче, и наблюдая, как растет толпа. Встав, я собрался подняться по крутому склону за крепостью Антония, однако остановился у низкой стены, склонившись над бурлящим потоком людей на улице.

Издалека до меня донеслись шумные выкрики, и я повернулся к изгибающейся и уходящей вниз дороге к Вифании. Насколько я мог видеть, шествие евреев остановилось, и все начали оборачиваться назад. Всегда готовый разузнать, что происходит, я решил остаться и посмотреть, в чем дело.

Подобно триумфальному маршу через римский форум, передо мной развернулось удивительное зрелище. Все, кто входил через врата Долины, замерли, оборачиваясь, бормоча и шепчась между собой. Я слышал лишь одно слово: «Мессия!» Оно срывалось с сотен губ, словно тихий ветер на холме, прерываясь лишь визгом детей и восклицаниями женщин.

Старик рядом со мной начал что-то петь.

Затем, будто внезапный дождь, на дорогу полетели цветы: весенние цветы, сорванные с земли детьми и женщинами, перелетали через головы, напомнив мне, как римские граждане бросали гирлянды и лепестки, устилая живой ковер под ногами героев. Дети забирались на склоны холма, чтобы выдрать траву, или прыгали, пытаясь дотянуться до нижних веток деревьев и внести свой вклад в растущий дождь приношений. Ковер цветов на узкой улице становился все толще, и евреи образовали проход, пропуская того, кто приближался к городу по дороге из долины.

Наконец, я его увидел. Над толпой возвышались голова и плечи, поскольку он ехал верхом на небольшом осле. Зрелище было изумительное: на таком маленьком животном — такой высокий человек. Иисус из Назарета.

Рядом с ним шел Иоанн. Его мальчишеское лицо отражало нескрываемое изумление от такой встречи учителя и настороженность из-за возможной опасности. По другую сторону от Иисуса шел не менее обеспокоенный Петр. За ним следовал Лазарь и его сестры, а также несколько человек, следовавших за галилеянином на его забавном транспорте.

Шум вырос настолько, что от него можно было оглохнуть.

Иисус проехал мимо стены, не заметив меня; его длинные каштановые волосы были усыпаны лепестками, плечи украшены гирляндами. Он ехал с большим достоинством и умудрялся оставаться на маленьком осле, несмотря на то, что его дергали восторженные зрители, тянувшиеся к его одеждам. Он смотрел прямо и улыбался.

Когда мимо проходил Иоанн, я позвал его, но мой голос потонул в общем хоре, и он не услышал.

Внезапно все кончилось, словно нежданная летняя гроза; я спустился со стены и отправился по усыпанной цветами улице через открытые ворота мимо часовых. Знакомый молодой офицер махнул мне и подмигнул:

— Неплохое зрелище, Ликиск?

Я улыбнулся, кивнул и прошел дальше, разглядывая многочисленных путников, спешащих по улице и вливавшихся в шумную толпу, следовавшую за Иисусом в Храм. Возгласы одобрения отражались от стен домов и эхом прокатывались по улице, создавая странный бестелесный звук, подобный шуму волн, разбивавшихся об утесы Капри.

На вершине холма толпа, стремившаяся попасть на переполненный двор язычников в Храме Соломона, оказалась такой плотной, что я едва смог через нее продраться. Вдалеке над морем человеческих голов я увидел Иисуса, стоявшего на своем привычном месте. Он говорил: