След хищника - Дик Фрэнсис

— Я остановился в «Шериатте», — сказал я. — А ты?

— Я в «Ридженси». Мы все там живем — Гольдони, Сильвио Луккезе, мы с папой. Все мы гости ипподрома. Просто уму непостижимо, насколько они гостеприимны.

— Как насчет обеда? — спросил я.

— Не могу. Нас пригласил итальянский посол... папа с ним знаком... я должна быть там.

Я кивнул.

— И все же, — сказала она, — мы можем съездить куда-нибудь сегодня днем. Честно говоря, я не хочу весь день торчать на ипподроме. Мы тут были вчера... всем зарубежным жокеям показывали, что они будут делать. Сегодня я свободна.

— Я буду ждать тебя здесь, в этом самом месте.

Она пошла было сказать отцу, но вернулась почти сразу же, сообщив, что ее отец и его знакомые собираются пройтись по конюшням и что она не может от этого отвертеться, но все говорят, что я могу пойти с ними, если пожелаю.

— Конюшни? — спросил я.

Она с веселым удивлением посмотрела на меня.

— Это то, где американцы держат на ипподромах лошадей.

Короче, вскоре я шел вместе с половиной присутствовавшего на завтраке народу смотреть на утреннюю рутину частной жизни ипподрома — кормление лошадей, чистку конюшен, седлание и расседлывание, езду вскачь коротким галопом, выводку (для того, чтобы лошадь остыла после упражнений), трамбование ям в песке. И все время по ходу дела возникали маленькие пресс-конференции, на которых тренеры вещали, словно пророк Моисей.

Я слышал, как тренер одной из местных лошадей, фаворита, самоуверенно заявил:

— Он пролетит всю дистанцию со скоростью телеграммы.

— А что вы скажете о зарубежных лошадях? — спросил один из репортеров. — Кто-нибудь из них может победить вашу?

Взгляд тренера остановился на Алисии, что стояла рядом со мной. Он знал ее. Улыбнулся и галантно сказал:

— Для нас представляет опасность Брунеллески.

Сам Брунеллески совершенно спокойно стоял в своем стойле. Сильвио Луккезе, как оказалось, привез специальный корм для чемпиона из Италии, чтобы удовлетворить его привередливый аппетит. Брунеллески вроде бы прошлым вечером ел хорошо (добрый знак) и не лягал своего конюха, что он обычно делал, будучи недовольным. Все осторожно гладили его по голове, держа пальцы подальше от крепких белых зубов. Мне он показался царственным, этаким деспотом с дурным нравом. Никто не спрашивал его, что он думает по поводу здешней воды.

— У него нрав был всегда не сахар, — сказала Алисия так, чтобы владельцы не расслышали. — Мне часто кажется, что Гольдони его боятся.

— Я тоже, — ответил я.

— Всю свою вредность он вкладывает в победу. — Она с грустной приязнью посмотрела на темную кивающую голову. — Я говорю ему, что он ублюдок, и мы прекрасно ладим.

Паоло Ченчи вроде бы был доволен, что Алисия проведет большую часть дня со мной. Они с Луккезе и Бруно Гольдони намеревались остаться на скачки. Беатриче, скрывая с виноватым видом довольную улыбку, сказала, что едет в отель к парикмахеру, а потом пройдется по магазинам. Паоло Ченчи, к моему ужасу, предложил, чтобы мы с Алисией подбросили ее до Вашингтона, чтобы не заставлять службу проката лимузинов дважды гонять машину. И потому мы провели первый час нашего дня с болтливой дамой, которая на всем пути говорила много, но сказала мало. У меня было полное впечатление, что даже от временной разлуки с мужем у нее на душе становится куда легче, и когда мы высадили ее у «Ридженси», на ее запавших щеках пылали два пятна, а в каждой черточке ее немолодого лица сквозила вина.

— Бедняжка Беатриче, можно подумать, что она спешит на свидание с любовником, — улыбнулась Алисия, когда мы поехали прочь, — а вовсе не в магазин.

— А ты, с другой стороны, — заметил я, — совсем не разрумянилась.

— А, — сказала она, но я же ничего не обещала.

— Это верно. — Я остановил машину на боковой улочке и развернул карту города. — Хочешь что-нибудь посмотреть? — спросил я. — Памятник Линкольну, Белый дом или что еще?

— Я тут была три года назад. Не пропустила ни одной экскурсии.

— Хорошо... Ты не против, если мы просто немного покатаемся? Я хотел бы в лицо знать эти улочки... не только по названиям.

Она согласилась со слегка озадаченным видом и немного спустя сказала:

— Ты ищешь Моргана Фримантла.

— Я ищу вероятные районы.

— Какие из них вероятные?

— Ну... не индустриальные. Не трущобы. Не по соседству с черными гетто. Не там, где парки, музеи или правительственные конторы. Не районы дипломатических представительств, посольств или их офисов. Не те районы или квартиры, где есть сторожа или дворники. Вдалеке от центральных магазинов, банков, школ, колледжей, подальше от студентов.

— И что остается?

— Частные дома. Пригороды. Любое место, где нет любопытствующих соседей. И, думаю, это где-нибудь к северу или западу от центра, поскольку там находится «Риц-Карлтон».

Мы довольно долго ездили, методически обследуя огромный город согласно карте, но прежде всего сосредоточиваясь на северной и восточной частях.

Там были такие красивые места, о существовании которых невозможно было догадаться, читая путеводители, целые мили жилых домов, где мог без следа исчезнуть Морган Фримантл.

— Интересно, мы в самом деле идем по его следу? — сказала раз Алисия. — Меня прямо дрожь пробирает от чувства неизвестности. Мне невыносимо думать об этом. Один... совершенно один: где-то заперт...

— Он может быть гораздо дальше, — сказал я. — Но похитители обычно не живут на заброшенных фермах или в подобных местах. Они выбирают более населенные районы, где незаметно, как они приходят и уходят.

Объем всей работы, однако, просто пугал, даже если ограничиваться радиусом, который казался мне наиболее вероятным. Анализ недавно снятых домов теперь даст список отнюдь не из одиннадцати наиболее вероятных адресов тут будут сотни, может, тысяча-другая. Задача, доставшаяся Кенту Вагнеру, была почти невыполнимой, и для того, чтобы вернуть Моргана Фримантла, нам придется положиться на переговоры. Второй раз нам не повезет.

Мы ездили вверх-вниз по улицам близ вашингтонского собора, просто любуясь архитектурой старые обширные дома с изморозью белых перил, живые дома, в которых жили молодые семьи. На каждом крыльце стояло несколько тыкв в честь Хэллоуина.

— Это еще что? — спросила Алисия, указывая на огромные ухмыляющиеся овощи на ступеньках у каждой входной двери.

— Четыре дня назад был Хэллоуин, — сказал я.

— Ой, да! Дома такого не увидишь.

Мы проехали «Риц-Карлтон» на Массачусетс-авеню и остановились там, оглядывая мирный отель с голубыми навесами, откуда так бесцеремонно похитили Моргана. Мы припарковались у Дюпон-серкл, а потом поехали назад к центру. Большая часть города была построена радиально, как Париж. Это выглядит изящно, но такая застройка очень способствует тому, чтобы потеряться в городе — мы несколько раз за этот день проходили одним и тем же путем.

— Он такой большой, — вздохнула Алисия. — Такой ошеломляющий. Я прямо не знаю, куда идти.

— Мы и так достаточно посмотрели, — согласился я. — Проголодалась?

Уже было половина четвертого, но в отеле «Шериатт» время ничего не значило. Мы поднялись в мой номер на двенадцатом этаже безликого, огромного суетливого небоскреба и заказали вина и салат из авокадо с креветками в комнату. Алисия лениво развалилась в одном из кресел и слушала, как я звоню Кенту Вагнеру.

— Понимаешь ли ты, — резко спросил он, — что все, черт его дери, население Северной Америки проезжает через Вашингтон и что список сданных домов может оказаться длиннее моста через Потомак?

— Надо искать дом без тыкв, — сказал я.

— Что?

— Ну, если бы ты был похитителем, стал бы ты вырезать рожицы на тыквах и выставлять их на порог?

— Думаю, нет. — Он еле слышно хмыкнул. — Это же англичанином надо быть, чтобы додуматься до такого.

— Ага, — отозвался я. — Сегодня вечером я буду в «Шериатте», а завтра на скачках, если я вам нужен.

— Понял.

Я позвонил в «Либерти Маркет», но в Лондоне ничего особенного не произошло. Коллективное возмущение членов Жокейского клуба висело голубым туманом над Портмен-сквер, сэр Оуэн Хиггс уехал на уикэнд в Глостершир, Хоппи из «Ллойдз», как говорили, весело улыбается, словно советует всем страховаться от похищения, чего Жокейский клуб не сделал. А кроме этого, ничего.

Принесли еду, и мы съели всего где-то весом с жокея, затем Алисия отодвинула тарелку и, глядя на свой бокал с вином, сказала:

— Думаю, настало время решать.

— Только для тебя, — мягко сказал я. — Да или нет.

По-прежнему не поднимая глаз, она спросила:

— А если... нет... это будет принято?

— Будет, — серьезно ответил я.

— Я... — она глубоко вздохнула, — я хочу сказать «да», но я чувствую... — Она осеклась, затем начала снова:

— Со времени похищения... мне кажется, что я не хочу... я думала о поцелуях, о любви — и ничего... Я пару раз выезжала вместе с Лоренцо, и он хотел поцеловать меня... его губы показались мне резиновыми. — Она настороженно посмотрела на меня, желая, чтобы я понял. — Много лет назад я была страстно влюблена, мне тогда было восемнадцать. Но любовь не пережило и лета. Мы просто оба выросли. Но я знаю, на что это похоже, знаю, что я должна ощущать, чего я должна хотеть... а сейчас этого чувства нет.