Блондинки предпочитают джентльменов, или Глупа, одинока, опасна - Маша Царева

– Ээээ… Пальму? – замялась я. – Вообще-то садовод из меня никудышный. У меня дома даже кактусы дохнут.

Грушечка с готовностью рассмеялась.

– Вот и со мной такая же беда, – интимно понизив голос, пожаловалась она, – а вот мой муж любит всякую зелень. Он посадил на балконе помидоры. А когда он уехал в командировку, я их погубила. Не специально, конечно, – с кокетливыми хохотком уточнила она.

Не знаю, что шокировало меня больше – неожиданное дружелюбие той, кого я привыкла считать чуть ли не своим врагом, или заявление, что у Грушечки есть муж. Кольца на ее пухлых пальцах не наблюдается – впрочем, в наше время это еще ни о чем не говорит. Но почему-то я всегда считала, что редакторша одинока и жестоко страдает отнедостатка мужского внимания.

– Мне понравился твой сюжет про пластического хирурга, – улыбнулась она, – очень талантливо. Поздравляю.

– Ну… спасибо, – только и могла пробормотать я.

Что на нее нашло? Может быть, она обкурилась какой-нибудь гадости? Или с кем-то меня перепутала? Или все-таки заманивает меня в ловушку?

– И еще я хотела сказать, что у тебя потрясающее платье.

– Да бросьте, – застенчиво улыбнулась я, – оно недорогое.

– Хотя на твоей фигуре все смотрится хорошо. Хотела бы я иметь такую талию, – вздохнула Грушечка.

Я украдкой ущипнула себя за руку чуть повыше локтя, чтобы лишний раз убедиться, что это не предрассветный благостный сон. Легкая боль свидетельствовала о том, что я бодрствую. Фантастика! А может быть, надо мной сжалилось Провидение (в которое я, будучи натурой не в меру циничной, не особенно верю)? Столько лет подряд мне катастрофически не везло во всем. Пуговицы всегда отрывались именно от моего пальто, и я вечно опаздывала на электрички (а однажды даже на самолет), из сотни окружающих мужчин я почти всегда выбирала гарантированного подонка. Может быть, чаша неприятностей наконец переполнена, и отныне мне будет всегда везти?

– Сашенька, шла бы ты домой, – Груша продолжала демонстрировать мне свои отбеленные зубы, – устала, наверное. Если хочешь, можешь не приходить завтра на летучку. Разрешаю.

Я мелко-мелко закивала головой и попятилась к двери спиной вперед. На ходу врезалась в Аду, которая несла в охапке огромную стопку кассет. С едва слышным матерком она разжала руки, и массивные кассеты с грохотом посыпались на пол.

Представляю, что бы сказала Грушечка, случись это несколькими днями раньше. Скорее всего, она бы молча съела меня на обед. Но сейчас она просто укоризненно покачала тщательно причесанной головой – как будто бы я была ее любимым немного расшалившимся дитятей.

– Девочки, будьте внимательнее! – сказала она и вышла из комнаты.

Мы с Адой переглянулись.

– Ты чего-нибудь понимаешь? – спросила я.

– Бывает, – философски сказала Ада, подбирая с пола кассеты.

– Может быть, нашего бегемота кто-то трахнул? – весело предположила я. – А то с чего это она ведет себя, как объевшийся сметаны кот?

– Возможно, – усмехнулась Ада, – да, скорее всего, кого-то нехило трахнули.

И тут меня осенило. Как же я раньше об этом не подумала? «Кого-то» – имеется в виду меня! Ада, конечно, еще об этом не знает, но не думаю, что у нас долго получится скрывать отношения. Да и зачем прятаться, если речь идет о настоящей любви?

Волгину было известно, что мы с Грушечкой недолюбливаем друг друга. Уверена, что он вызвал вредную тетку к себе в кабинет для неприятного разговора тет-а-тет. Может быть, он даже пригрозил ей увольнением.

От таких оптимистичных мыслей на глаза мои невольно навернулись слезы благодарности. Хотя, видимо, Волгин просто повел себя как настоящий мужчина. А я… Я не привыкла, чтобы обо мне так заботились.

«Я должна немедленно пойти к нему и поблагодарить».

Торопливо взбив пальцами волосы, я направилась в кабинет Волгина. Почему-то все сотрудницы редакции проводили меня задумчивым заинтересованным взглядом. Но у меня не было времени поинтересоваться, что бы это могло значить, и я списала их любопытство на свои новые шикарные туфли – наверняка коллеги просто прикидывают, во сколько мне они могли обойтись.

Георгий разговаривал по телефону, судя по всему, настроение его было замечательным. Он улыбался в пустоту, а когда я поприветствовала его негромким: «Ага! Вот и я!» – лишь рассеянно махнул мне рукой. Мне показалось, что на одном из его загорелых пальцев блеснуло кольцо, но Георгий так быстро убрал руку обратно под стол, что я не успела понять наверняка. Наверное, померещилось. А если нет, то я непременно тактично намекну, что золотые украшения вовсе не являются атрибутом мужественности, скорее наоборот. Я ведь имею право делать замечания любимому мужчине, разве нет?

– Фруктик, но я освобожусь не раньше девяти, – говорил Георгий, – тебе необязательно ждать меня здесь. Я могу просто заехать за тобой.

Наверное, текст, который мой начальник мягким воркующим голосом нашептывал в трубку, мог насторожить девушку, которая рассчитывает на серьезные с ним отношения. Но только не меня. Я не из подозрительных и считаю, что идеальные отношения должны быть построены на принципах взаимного доверия.

– Прекрати, Фруктик! Это же работа.

И все же интересно, с кем это он разговаривает? Нет, я вовсе не ревновала – вряд ли он стал бы договариваться о свидании с любовницей, не стесняясь моего присутствия. Так, женское любопытство.

Фруктик – какое странное прозвище. Или это уменьшительное имя? Может быть, собеседника Волгина зовут Мафруктундин или что-то в этом роде. Ничего не поймешь в восточных именах, для русского человека они иногда кажутся непроизносимыми, вот и приходится придумывать сокращения.

– Чао! Созвонимся позже!

Наконец он повесил трубку и соизволил обратить внимание на меня. Я покружилась перед его столом, демонстрируя, как красиво развевается подол моего относительно нового фиолетового платья. Но вместо того чтобы порадоваться моей красоте и грациозности, Волгин сказал:

– Саша, хорошо, что вы зашли, – скупо улыбнулся он, блеснув очками, – а я как раз собирался вас вызвать.

Ого, он называет меня на «вы»! Это какая-то игра? Если так, то я охотно в нее включусь. Я считаю, что эротические забавы такого рода разнообразят будничную супружескую жизнь. Только здесь главное не переиграть. А то был у меня приятель, которому нравилось изображать из себя Джеки Чана. Не знаю уж, чем так полюбился ему вертлявый киноактер. Только вот в минуты особенного возбуждения мой друг скидывал с себя одежду и принимался с пронзительным воинственным «Кийа-а-а!» носиться по квартире, время от времени делая резкий выпад ногой в сторону своего зеркального отражения. Моя же скромная роль заключалась в том, чтобы молчаливо восхищаться его пластичностью. (А что я могла поделать? Не вступать же с ним в поединок!) Он меня за это ценил. «Другие женщины не могли смириться с моей маленькой странностью, – говорил, бывало, он, – и только ты, Саша, понимаешь, что это всего лишь психологическая разрядка!»