Полиция памяти - Ёко Огава

с большим трудом.

— Ну… Я пытаюсь. Но выходит и правда не очень, — ответила я.

— Иметь дело с тем, что уже исчезло, всегда нелегко. Должен признаться: каждый раз, когда я открываю эту коробочку и завожу пружину, внутри меня распахивается пустота. Я пытаюсь сказать себе, что, может, хотя бы сейчас найду в этих звуках для себя что-то новое. Только надежды никогда не сбываются… Но я не унываю и все равно заставляю себя заводить ее снова. Ведь для меня это очень важный подарок!

— Вот и я так же. Сажусь за стол, кладу перед собой чистый лист. Но сколько ни смотрю на него, не могу ступить ни шагу вперед. Не понимаю вообще ничего: ни где нахожусь, ни куда иду. Просто блуждаю одна в каком-то густом тумане… Иногда я решаю придумать какой-нибудь трюк и пытаюсь печатать на машинке, которую мне одолжила моя компания. Теперь она стоит у меня на столе. Есть в ней что-то привлекательное, если приглядеться. Сложный и в то же время деликатный механизм, вам понравится. Почти как музыкальный инструмент! Вот почему я все время вслушиваюсь в то, как они звучат — все эти клавиши, литеры, рычажки, пружины, каретка, — и все надеюсь услышать: а нет ли там, в этих звуках, какой-то связи с моей историей? Увы! Голова как будто парализована.

— Что говорить. От того зрелища, когда огонь чуть не спалил весь остров, парализует кого угодно!

— Да уж. В ту ночь я даже отчетливо слышала, как горит моя память…

Дон тихонько зевнул. Я вдруг заметила: пока мы болтали, он понемногу переползал вместе с солнцем туда, где пригревает лучше всего.

Издалека доносились крики детей — малыши явно радовались долгожданному солнцу. Перед портовыми складами люди в спецовках играли в мяч.

— И все-таки… — продолжала я. — Что могло заставить меня писать историю о машинистке?.. Я в своей жизни машинкой почти не пользовалась. Ни одной подруги-машинистки тоже не припомню. Очень все это странно… Я описывала чуть ли не каждую железяку! И сцены, где героиня печатает что-нибудь, так и мелькают одна за другой.

Глаза старика округлились.

— Но разве это вообще возможно — придумывать историю о том, чего сам никогда не испытывал? — спросил он с явным сомнением.

— Почему нет?.. Ты всегда можешь придумать сам то, что никогда не видел или не слышал. Описывать все только так, как на самом деле, от тебя не требуется. Можешь наврать с три короба, если захочешь… По крайней мере, так считает R.

— Наврать??

Чем дольше старик меня слушал, тем меньше что-либо понимал. Его седые брови поднимались все выше.

— Ну да. Наври хоть целую книгу, и никто тебя не осудит. Просто врать тогда нужно с нуля! Невидимое описывать как видимое. Несуществующее — как существующее. Находить слова для того, чего не бывает… Вот почему R говорит, что не нужно отчаиваться, даже когда наша память исчезает.

Я звякнула вилкой по опустевшей тарелке. Дон, похоже, дремал, положив голову на передние лапы. У людей в спецовках, как видно, кончился перерыв: побросав игру, они потянулись к воротам склада, на ходу натягивая рукавицы.

— Даже не знаю, могу ли я спрашивать… — проговорил старик после долгой паузы, глядя в морскую даль. — Но ведь ты, принцесса, в него влюблена, не так ли?

Не представляя, что на это ответить, я протянула руки к дремавшему Дону, потрепала его по загривку. Пес с недовольным видом открыл глаза и то ли громко выдохнул, то ли тихонько рыкнул. А затем вывернулся из моих рук, оббежал всю каюту по кругу и плюхнулся обратно на свое место под солнцем.

— Может, и так… — ответила я двусмысленно. И спросила уже сама: — Вы думаете, он когда-нибудь сможет покинуть убежище? И вернуться к жене и ребенку?

Ничего не ответив, старик взял в руки шкатулку и глубоко вздохнул.

— Лично я сомневаюсь, — продолжала я. — По-моему, больше нигде, кроме убежища, он теперь жить не сможет. Его сердце стало слишком густым и плотным. Если R выпустить во внешний мир, он разорвется на мелкие кусочки. Как глубоководная рыба, которую слишком быстро вытащили из воды. И моя задача как раз в том, чтобы удерживать его на дне.

— Вот как… — пробормотал старик, глядя на свои руки, и кивнул. Дон, явно собираясь поспать еще, почесал лапой челюсть и с блаженством потянулся всем телом.

И в эту секунду откуда-то с неба раздался чудовищный грохот.

Мы со стариком вскочили на ноги и, пригнувшись, уперлись ладонями в стол. Дон распахнул глаза и еще через миг стоял на всех четырех лапах, натянутый как тетива.

Паром заходил ходуном. Почувствовав, что куда-то улетаю, я бросилась на пол и вцепилась в ножку дивана. Шкаф, посудные полки, радиола, торшер, часы с маятником — буквально все в каюте вокруг нас срывалось с места, падало и крушилось.

— Землетрясение!! — крикнул старик.

21

Когда все перестало качаться и глаза мои снова открылись, первым, что я увидела среди обломков раскуроченной утвари, был Дон, забившийся под диван и дрожавший от ужаса.

— Ну, чего ты… — пробормотала я. — Все в порядке. Иди сюда!

Раскидав завал из торшерной стойки и ящиков от комода, я нырнула под диван, сгребла пса в охапку и вытащила наружу.

— Э-эй, вы где?! — окликнула я старика. — Вы целы??

Я наконец осмотрелась. В каюте царил такой кавардак, что вспомнить, где до этого сидел старик, было просто невозможно. Присоединяясь ко мне, Дон призывно гавкнул несколько раз.

— Здесь я! Здесь… — наконец отозвался старик. Голос был совсем слабый.

Старика придавило огромным комодом и завалило битой посудой. По лицу его текла кровь.

— Как вы там??

Я попыталась приподнять комод, но тот был таким тяжелым, что не сдвинулся ни на миллиметр, и я испугалась, что своей помощью сделаю старику только хуже.

— Забудь про меня и беги отсюда! — Его голос едва пробивался из-под завала.

— Не говорите глупостей! Я вас тут не оставлю.

— Беги! Сейчас шарахнет цунами!!

— Цу… нами? Это что??

— Долго объяснять! Огромная волна из-за горизонта. Приходит после землетрясения и сметает все вокруг… Будешь медлить — накроет и тебя!

— Я не понимаю, но… тогда бежим вместе!

Он задергал пальцами той руки, что выглядывала из-под комода, так, будто гнал меня прочь. Я же попыталась приподнять комод еще раз. Тот сдвинулся на какие-то несколько сантиметров и опустился назад. Дон таращился на меня с тревогой в глазах.

— Наверное, будет больно, терпите… Но когда я подниму, попробуйте выползать! Раз за разом — понемногу,