Ясень и яблоня, кн. 2: Чёрный камень Эрхины - Елизавета Дворецкая

– Ты по-прежнему хочешь мной управлять! – Эрхина покосилась на него с насмешкой, но он просто кожей чувствовал исходящий от нее поток ненависти. – Разве ты еще не понял, что этого не получится?

– Я обещал забыть прошлое. Я – забыл! Я хоть в чем-то тебя упрекаю? А ты только и думаешь о прошлом. Так у нас не будет никакого будущего!

– Какое у нас может быть будущее, если ты не выполняешь твоих обещаний! Ты обещал вернуть мне мой амулет!

– Верну! Когда ты согласишься на деле, а не для вида!

– Что тебе еще нужно? – наконец закричала Эрхина, не выдержав. – Ты все получил, все – мою жизнь, мою честь, мою свободу! Тебе нужна моя кровь, тролль фьялленландский? Скажи! Ты хочешь, чтобы я сама пронзила себя мечом? Тебе это нужно?

Разговаривать дальше не имело смысла, и этим кончались все попытки. День ото дня для Торварда становился очевиднее обман: она обещала быть его женой, а стала только пленницей. Разницу он понимал прекрасно: силой можно взять в жены, но нельзя заставить полюбить. Он не понимал только, почему она не хочет сделать это добровольно, ведь любовь и взаимное согласие очень украсили бы не только его, но и ее собственную жизнь. Но для согласия один из них должен был подчиниться воле другого, а этого не могли ни он, ни она. Уязвленная гордость Эрхины, как и предсказывала умная кюна Хладгуд, перевешивала все прочие чувства. Он и она находились рядом, но не вместе, и это отравило Торварду все плоды этой трудной победы. Ему казалось, что он все время пытается если не прирасти к ней, то хотя бы приклеиться, но от первого же движения опять отваливается. Они были как две сухие доски, которые сколько ни прикладывай друг к другу, все равно останутся каждая сама по себе.

В этом положении он даже обрадовался известию, что на побережье высаживаются дружины какого-то уладского рига. Как видно, и до уладов дошли слухи обо всех здешних событиях, и те полетели, как коршуны на добычу, терзать беззащитный Туаль. К присутствию здесь Торварда, конунга фьяллей, риг Танруад с острова Кольд Телах не был готов. За три дня Торвард в двух сражениях разбил уладов, убил перед строем самого Танруада, а уцелевших отправил обратно, взяв с них слово к осени приготовить ему дань.

Осиротевшего Танруадова барда он оставил себе: к счастью, Хавган знал язык сэвейгов и по вечерам охотно рассказывал фьяллям предания Зеленых островов, хотя и не так складно, как это звучит по-уладски.

Лучше уйти, чем оставаться,Когда не встречаешь к себе любви![14]

В этой песне о любви Ки Хиллаина к женщине из Иного Мира Торвард невольно видел сходство со своей судьбой. Похоже, напрасно он надеялся, что волей и силой можно преодолеть эту грань. Он разбил туманную стену, ворвался в Иной Мир и взял то, что ему было нужно, – но в руках его тень, ускользающий призрак… Еще Ки Хиллаин доказал, что любовь с женщиной Иного Мира не может быть прочной, если ты не уйдешь к ней и не подчинишься ей полностью, забыв все свое и самого себя. Этого он не мог и не хотел. А значит, им не судьба быть вместе.

Славная победа над Танруадом порадовала фьяллей и ободрила туалов, которые давно уже жили в страхе перед набегами. Единственной, кого она не затронула, была фрия Эрхина.

– Твоя удача вернулась к тебе, фрия! – радостно убеждала ее Даголин, получив первые известия о победе. – Твоя сила снова охраняет остров Туаль!

– Моя сила где-то под замком у Торварда конунга! – небрежно, со скрытой злостью ответила Эрхина. – Теперь вас охраняет его удача. И если она изменит, то я не буду виновата!

Прошел месяц, и теперь уже не осталось сомнений, что фрия «в ожидании». Священная Ночь Цветов, ночь брака Богини, не осталась без последствий. Торвард не в первый раз оказался в положении будущего отца, но теперь чувствовал неуверенность, а может ли поставить это себе в заслугу. Нет, никакой измены он не подозревал, но Эрхина так твердо верила, что отец будущего ребенка – Повелитель Тьмы, что Торвард не смел предъявлять права на него. Да уж, тут правда на ее стороне: как муж к ней тогда явился Рогатый Бог, а он, Торвард только одолжил тому свое тело. Не он был Рогатым Богом, а Рогатый Бог однажды был им. Грани земного и неземного миров соприкоснулись в одну из восьми священных ночей года и разошлись опять, и удерживать ускользающее иномирье – все равно что ловить руками волну. Все равно что пытаться жить в том мире, что отражается в воде под ногами.

Но не это ли он пытается делать с того самого дня, когда пожелал взять в жены валькирию с огненной горы? Ту, что стала его женой не в этом мире, а в высшем? Он, земной человек с головы до ног, пытался поймать руками даже не луну – а отражение луны. Не глупо ли?

И к чему это может привести?

– Если родится девочка, ты сможешь увезти Эрхину с Туаля, – сказала ему Дер Грейне. – Тогда девочка будет новой фрией, а Эрхина станет свободной. Свободной женщиной, как все. Если захочет, конечно.

– Но девочка будет к чему-то способна лет через пятнадцать!

– Нет, прямо сразу. Все нужное будут делать жрицы, Бресайнех, Торхильд, моя мать, Рифедда. Фрия просто должна быть. Должна быть на острове, понимаешь, фрия истинного происхождения.

– А если мальчик?

– То придется ждать девочку. У Эрхины Старшей вовсе не было дочерей, и наследницей она обзавелась только тогда, когда ее старший сын женился и у него появилась дочь.

– У меня до сих пор только мальчики рождались! – Торвард вздохнул, впервые не радуясь своей проверенной способности производить на свет будущих воинов. – Девчонки ни одной. То есть не знаю, может, их топили сразу, думали, что мне девчонок не надо, но мне до сих только мальчишек приносили.

– Или если дочь родится у меня. Она тоже сможет быть наследницей, ведь мы с Эрхиной равны. Гораздо лучше, когда у фрии рождается дочь от Повелителя Тьмы, чтобы стать ее наследницей, но не всегда Богиня распоряжается так.

Дер Грейне честно хотела ему помочь, насколько это было в ее власти. Она-то, в отличие от сестры, без ропота приняла выпавший жребий. Ее обручили с Аринлейвом, и теперь она каждый день приглашала его к себе. Изумленный и подавленный такой честью, Аринлейв не знал, о чем ему говорить с такой прекрасной и сведущей девой, но она брала беседу на себя и подолгу рассказывала ему всякие предания – стараясь, чтобы встречи с нею были для жениха «занятными и поучительными».

До появления ребенка оставалось больше полугода, и Торвард уже начинал маяться, не зная, как он эти полгода проживет. На Туале ему уже было скучно, в голову лезли мысли о доме, беспокойство об оставленном Фьялленланде. Его уже не забавляли причудливые сказания о приключениях юного Ки Хиллаина, и не раз он ловил себя на мысли, что гораздо охотнее, чем сладкоголосого Хавгана, он послушал бы пьяницу и сквернослова Улле, бранящего погоду, жену, плохой улов и бессовестного соседа Альрика Кривого, который вчера взял у него сеть, а вернул с вот такенной дырищей, хоть тысяча троллей пролезет!

И вся дружина разделяла его настроение.

– Ну, допустим, родится девочка! – не раз затевал с ним беседу Халльмунд. – Ну, допустим. Ты ее заберешь? Госпожу? В Аскефьорд? Да? А до тех пор что же, домой не поедем?

– Отстань ты, борода! – огрызался Торвард. – И без тебя тошно!

Увезти ее в Аскефьорд! Это было невозможно, и не только потому, что Эрхина не могла оставить остров. Торвард все сильнее подозревал, что и сам этого не хочет. Здесь, на Туале, она могла вытворять что угодно, но дома, во Фьялленланде, он не мог ей позволить вести себя как пленнице. Его жена должна любить и уважать его, быть ближе, вернее и преданнее кого бы то ни было. Воевать с собственной женой на глазах у домочадцев и дружины он считал бы позором. В Аскефьорде его все любили, и он стыдился привезти туда женщину, которая не желает на него смотреть.

Стараясь уйти от этих безрадостных мыслей, Торвард вспоминал, что он теперь здешний военный вождь, да и привычки брали свое. Не считая ежедневных упражнений дружины, он объезжал берега, проверял порядок оповещения, корабли и оружие местных жителей – делал то же, что и у себя дома. По много дней не бывая в Аблах-Бреге, он почти забывал об Эрхине, зато чуть ли не впервые в жизни стал скучать по матери. Кюна Хёрдис никогда не была нежнейшей матерью, но теперь Торвард убедился, что она истинно его любит. Он думал о ней с новым чувством какой-то дружелюбной нежности и теплого уважения, хотел быть рядом с ней.

И еще одно приходило ему на ум: невольно сравнивая судьбы Хёрдис и Эрхины, Торвард видел много общего. Брак его родителей тоже заключался без любви, ради взаимной необходимости, но оба союзника честно выполняли обязательства, уважали нужды друг друга и почти тридцать лет прожили в согласии. Торбранд конунг был слишком горд, чтобы попрекать свою жену, часть самого себя, происхождением или прошлым, а бывшая ведьма Медного Леса всю жизнь была преданна человеку, который вывел ее из пещеры великана, окружил почетом и довольством. И сыном, плодом своего союза, оба они гордились в равной мере.