В схватках с врагом - Семен Цвигун

Через полчаса на столе перед сотрудником таможни лежали четыре бриллианта и двести семьдесят три доллара.

Бриллианты были запрятаны в обуви, а доллары находились в специально нашитом карманчике на нательном белье.

*

Олег Журиков в этот день на работу пришел рано утром; пошутил с диспетчером, получил путевой лист. Всякому было приятно видеть человека в таком отличном настроении.

— Привет, старина!

— Здорово, дорогой, у меня сын родился!

— Ого, с тебя причитается, поздравляю.

Олег сел в машину и выехал с базы. Как всегда, огляделся, поправил зеркальце заднего вида и, включив счетчик, рванул в переулок. С этого мгновения казенная машина превращалась, по существу, в личный транспорт. Расходы, связанные с использованием машины в преступных целях, покрывались за счет заработков на валютном поприще.

Накануне вечером Журиков встретился с валютчиком из числа сообщников Карояна, Копунде, и передал ему доллары и франки для покупки очередной партии золотых монет. Договорились встретиться в двенадцать часов 4 января у ресторана «Кристалл».

Вот Копунде сел в машину Журикова.

— Ну как?

— Сегодня будут только в шесть вечера.

— Ты же обещал в двенадцать.

— Ничего не получилось.

Журиков досадливо поморщился — в шесть он собирался поехать к жене. «Ну, ничего, к ней заеду в семь, — подумал он, — не страшно».

*

Вновь они встретились около шести часов у магазина на Пушкинской. Карманы Копунде были набиты золотом, которое он должен был передать Журикову.

Когда проезжали мимо гостиницы «Москва», какой-то лихач, обогнав машину Журикова, внезапно резко тормознул, и Журиков, чтобы избежать столкновения, отвернул в сторону и тоже стал тормозить, но другая машина просигналила сзади, и Журиков выругался:

— Да что они, ошалели, что ли, психи какие-то, и куда только милиция смотрит, совсем ездить не умеют!

Он опомнился, только когда уже сидел на заднем сиденье, сжатый с двух сторон.

— Что вы делаете? Куда вы меня везете? Что все это значит?

— Вы арестованы, гражданин Журиков.

И только теперь сжалось сердце, стало страшно. Так вот как это бывает… «Что делать, как выбросить золото, валюту? А где Копунде? Может, сбежал, спрятался… А жена как же, я сегодня должен подъехать к ней… Что теперь будет? Надо молчать, ни в чем не признаваться. Стоп! В кармане спичечная коробка, в ней записаны расчеты покупки золота. Надо немедленно избавиться от нее… А чисто работают, ничего не скажешь. Знают свое дело. Где же выход? Это конец! Да, надо было прислушаться к словам старшего лейтенанта тогда, при задержании в валютном магазине. До этого бы не дошло. Бедная Лариса, сынок… Она была права. Почему я не послушал ее!»

Машина повернула на набережную Яузы и стала стремительно набирать скорость…

Ни золото, ни доллары, ни английские фунты не принесли Журикову счастья, как, впрочем, и остальным участникам этой группы. Они принесли им лишь горе и страдания. Не только им, но и их близким, друзьям.

*

Кароян женился. Тоня Коринкова училась в институте на втором курсе. Они познакомились случайно, и с первого взгляда он понял, что ему не будет жизни без нее. Мать Тони невзлюбила его, и до последнего дня она отговаривала дочь от замужества, хотела увезти ее в деревню.

«Ой, Тонечка, не нравится он мне, — говорила мать. — Хлебнешь ты горя, денег у него много, а не работает нигде, ну как же можно жить так?»

Мать сопротивлялась как могла. И наконец решилась: пошла в милицию и рассказала о своих сомнениях.

…Прошел месяц. Как-то раз после обеда Кароян вздремнул и проснулся около шести часов. В восемь у него встреча с Журиковым, тот должен заехать за ним.

Кароян вышел из дому точно в восемь. Журикова еще не было. Тоня немного задержалась в комнате, и Кароян прохаживался у подъезда, ожидая и ее и Журикова.

— Простите, ваша фамилия Кароян?

— Да, а в чем дело?

— Вы живете в этом доме?

— Да, но в чем дело?

— Вы арестованы, гражданин Кароян.

Жена вышла и подошла к ним, радостно улыбаясь:

— Ну, я готова, мы идем.

— Простите, но это не смешно, честное слово, и мы торопимся.

Но с ним никто не шутил.

Предъявили постановление на производство обыска. Пригласили понятых.

— Мне кажется, что здесь какое-то недоразумение. Никогда в жизни я валютными сделками не занимался.

Его вежливо слушали. Каждый был занят своим делом, и слова его повисли в воздухе.

На столе выросла горка золотых изделий, бриллиантов, денег.

Кароян сидел на кровати, внешне спокойный, улыбался, пытался читать, потом попросил жену дать ему стакан чаю. Пил молча. На вопросы отвечал спокойно:

— Все это мне досталось по наследству от бабушки. Я недавно женился, и теперь все это принадлежит не мне — я подарил жене, это не мое.

Кароян ничего не знал об аресте Журикова и Вилли.

Салея и Мухамеда тоже допрашивали по эпизодам преступных сделок с Карояном и другими дельцами. Оба они вначале пытались уйти от правдивых показаний, скрыть свои преступные махинации, но потом увидели, что это не в их интересах. По тем вопросам, которые задавал им следователь, поняли, что он знает если не все, то, во всяком случае, много. И они рассказали все.

По просьбе посольства их исключили из института и выпроводили из Советского Союза.

*

К следствию по делу Карояна, Журикова и других было привлечено двадцать шесть человек. Все они признались в совершенных преступлениях и приговором Московского городского суда были осуждены к различным срокам наказания.

АГЕНТ НЕ ПРИШЕЛ НА ЯВКУ

Д. Сверчевский, Д. Смирнов

Весной 1941 года прибалтийский немец Франц Петраускас, сменив фамилию на Петровски, вместе с женой и тремя сыновьями выехал из Литовской ССР в «фатерланд» на помощь фюреру — устанавливать «новый порядок». Там, в Германии, они поселились в небольшом городишке Пиленцике.

Прошло немного времени. Началась война против Советского Союза. Франц и старший сын Георг были мобилизованы в гитлеровский вермахт. Глава семьи Франц Петровски не вернулся с фронта. В Германию пришла Советская Армия. Еще через несколько месяцев капитулировала фашистская Германия.

Быть в числе победителей лучше, чем среди побежденных. Мать и братья «вспомнили», что они не немцы, а литовцы, и в 1945 году возвратились на жительство в Литву, восстановили свою прежнюю фамилию. Семья в составе матери и братьев Антона и Пранаса обосновалась в Клайпеде. Позже туда приехал Георг. Однако Георг с семьей почти не жил. Постоянно разъезжал, занимался спекуляцией, по три-четыре месяца не бывал дома, а затем и вовсе исчез.

Антон Петровски, превратившийся на время в Антанаса Петраускаса, приобрел специальность шофера, стал работать. Ясной жизненной цели он не имел, метался в погоне за длинным рублем. Поэтому ни на одном месте долго не задерживался. Начал выпивать, бросил семью, женился вновь. В общем, Антон к жизни относился довольно легкомысленно, и это, естественно, сказывалось на его материальном положении.

А знакомые, проживающие в Западной Германии, писали о хорошей жизни на Рейне, присылали и кое-какую одежонку, приглашали переехать в ФРГ на постоянное жительство. И Антон Петровски переехал. К нему перебралась и мать, которой там назначили пенсию за мужа, погибшего на Восточном фронте.

Западногерманская действительность оказалась не такой привлекательной, как представлялась издалека. Некоторое время его содержали в лагере для переселенцев. О комфорте нечего было и думать. К лагерным порядкам трудно было привыкнуть. Одинаковые по составу семьи получали неодинаковое пособие. Иногда его и вовсе не выдавали до тех пор, пока переселенец не побывает на богослужении в церкви. По лагерю сновали различные дельцы, готовые на каждом шагу обмануть доверчивых людей.

Власти не спешили с трудоустройством и определением на жительство. Однако без внимания не оставляли… Антону было безразлично, кто с ним беседовал и в каких целях. Переселенцам говорили, что беседы проводят представители ведомства по опросу граждан, переселившихся в ФРГ. Западногерманская разведка использовала это ведомство для сбора шпионской информации о Советском Союзе.

При беседе, которую вполне можно было считать и допросом, выяснялась не только собственная биография переселенца, но и его близких родственников. Требовалось рассказать, где и кем работал, что изготовляет предприятие. Если переселенец служил в Советской Армии, его допрашивали особенно тщательно. Усиленно интересовались связями в Советском Союзе. Отношение к переселенцу в значительной мере зависело от того, в чем и насколько он осведомлен, кто у него остался в СССР.

Наконец со всеми формальностями покончено, можно было начинать «настоящую» жизнь на новом месте. И тут выяснились новые обстоятельства. Оказалось, коренные жители относятся к «аусландерам» с чувством собственного превосходства, недолюбливают их, даже претендовать на получение приличной работы или хорошей квартиры переселенцы не могут.