Зорге. Под знаком сакуры - Валерий Дмитриевич Поволяев

Говорят, чтобы таких добрых мест было больше, надо обязательно тереть нос.

Старичок усадил их за столик у окна — это было лучшее место в шалмане. В окно была видна неспокойная морская синь — чернильные глыбы воды с белыми шапками пены.

— Не забудьте про сюрприз, — напомнил старичок, предупреждающе поднял сморщенный указательный палец, — в одном из пельменей обязательно попадется серебряная монетка.

Монетка была крохотная, как рыбья чешуйка — плоская, невесомая, занятная.

— Серебро считается в Гонконге символом здоровья и удачи, — пояснил старичок. — Но прежде всего — символом чистоты.

— А белый цвет? — спросила Исии.

— Белый цвет тоже символ чистоты, только более низкого значения. — Старичок деликатно улыбнулся.

Монетка досталась Исии в квадратных пельменях, которые старичок подавал последними — в пельменях равиоли по-лигурийски.

По части начинки старичок гурман превзошел самого себя: в начинку равиоли входили говядина, постная телятина, телячьи мозги, зобные железы утки, костный мозг, огуречная трава, латук, куриные яйца и хлебный мякиш.

Когда старичок рассказывал о начинке «равиоли», Зорге раз десять, не менее, перебил его — все расспрашивал, так все ему показалось диковинно, непонятно и незнакомо — и названия были незнакомы, и то, в какой последовательности смешивалась начинка квадратных пельменей, и из чего был изготовлен соус, который старичок подал на стол…

Исии выложила серебрушку на ладонь и показала ее старичку.

— О! — тихо проговорил тот и, знакомо подняв указательный палец, исчез за бамбуковой занавеской.

Через минуту он торжественно раздвинул сухо защелкавшую твердыми сочленениями полотно занавески и показался с большой нарядной белой куклой в руках. Поклонился Исии и протянул ей куклу.

— Это от нас… Символ чистоты, как мы уже говорили. — Пока Исии держала куклу — очень изящно, мастерски сделанную, Рихард отметил работу, старичок обвязал куклу атласной лентой яркого красного цвета. — А это — на счастье. Красный цвет на всем Востоке считается символом счастья, пусть оно сопровождает вас всюду, всегда, — тихо и торжественно произнес старичок, — все годы. У вас будет долгая жизнь…

Он как в воду глядел, этот мудрый старый китаец — жизнь у Исии оказалась долгая, только была ли эта красивая женщина счастливой, — кто скажет, а? Никто уже не ответит на этот вопрос. И времени много утекло, и невзгод взгромоздилось на плечи хрупкой Исии Ханако столько, что… горы, в общем. И на плечи самого Зорге, ставшего в России национальным героем. Любого человека эти тяжелые горы могли раздавить запросто, смять, превратить в ничто.

Но в тот вечер об этом не думалось совершенно (день уже превратился в вечер), мнилось им, что находятся они не на краю краев земли, каковым, естественно, является Гонконг, а где-нибудь на берегу тихого Средиземного моря, жизнь им кажется удачей, и удача эта никогда не отвернется от них.

Но одно дело — мечты и совсем другое — жизнь.

Пауль Ахт улетел и увез с собой, кажется, частицу самого Зорге. Ему очень хотелось побывать в Москве. Рихард видел из окна своего номера, как тот уселся на заднее сиденье старого рыдвана-такси и отправился в аэропорт. Рихард подумал, что у рыдвана на первом же повороте обязательно отвалится одно из колес, и Паулю придется нанимать другую машину, поновее, но дело обошлось — шофер рыдвана знал, на чем он ездит, и вел машину буквально по воздуху, не касаясь колесами земли.

— Однако, — одобрительно хмыкнул в адрес шофера Зорге, — такой и до Бомбея по небу добежит, даже затылок себе не почешет.

Он вновь позавидовал Паулю, позавидовал тому, что тот скоро будет дома.

Как там Катя? Все ли у нее в порядке? Щемящая тупая тоска возникла у Зорге в груди, засела там твердой пробкой, Рихард вздохнул поглубже, пробуя пробить эту пробку, но только сделал себе хуже. Неожиданно вспомнились совместные походы на Трубную площадь, где шумел-голосил на все лады и тона Птичий рынок, певчие зяблики торговца, которого покупатели уважительно величали Оффенбахом, его хмурый напарник-волжанин с огромными руками, мелкие хитрости торговых рядов, Малый театр, у стен которого печалилась несостоявшаяся актриса Катя Максимова. Ей бы в чеховских спектаклях да в водевилях бы играть, а она парится на «Точизмерителе».

Урицкий выделил чете Зорге новое жилье, Катя пишет — «царские хоромы с видом на Кремлевскую набережную»… Наверное, так оно и есть, только вот когда там побывает Зорге, даже Аллах, повелитель квартирных воров, сказать не может… Рихард упрекнул самого себя: а при чем тут Аллах?

Аллах для члена двух коммунистических партий — Германии и Всесоюзной (большевиков) Ики Рихардовича Зорге (так записано в партийных документах) — фигура неавторитетная. Коммунисты в небесную власть не верят. В отличие от Зорге. А Зорге во Всевышнего верил — это привила ему мама, Нина Семеновна.

У Исии оставался еще один концерт в Гонконге и Зорге хотел побывать на нем, тем более Исии обещала спеть песню, посвященную ему. Рихард очень хотел услышать эту песню — это раз, и два — дать, как говорят русские, отходную — поблагодарить Гонконг, подаривший ему Исии Ханако.

А после отходной — на самолет и в Токио. Певица полетит с ним, Зорге не хотел расставаться с нею, более того — боялся потерять ее: мало ли, какой бравый самолетный штурман вздумает умыкнуть красивую японку? Если Рихард будет рядом, то превратит тогда этого штурмана в говяжью колбасу либо во что-нибудь еще, совсем несъедобное.

Во время поездки Рихарда в Гонконг Макс прекратил передачи — передавать было нечего.

Десять дней, пока Зорге находился в Гонконге, две громоздкие, похожие на железнодорожные вагоны установки, взревывая моторами, бороздили улицы Токио, замирали в местах, где раньше ловили сигналы передатчика, тщательно прощупывали чуткими звукоуловителями пространство и недоуменно двигались дальше — эфир был пуст.

Полковник Осаки ломал себе голову: что случилось? Разведывательная группа взяла тайм-аут и укатила отдыхать на Филиппины? Либо вообще решила оставить в покое Токио? Ну, Токио она, может быть, и решила оставить в покое, а вот как быть с Японией — ее тоже решила оставить? Или же в группе произошли какие-то перестановки?

Поразмышляв немного, Осаки вызвал к себе аналитиков:

— Ну-ка, господа мыслители, пораскиньте-ка мозгами! Вас ведь недаром во всем мире зовут яйцеголовыми… Если переложить его на японский язык, то будет означать «большие мозги». Куда подевалась разведгруппа? Что вы на это скажете?

У «яйцеголовых» ничего нового не было — было все то же, что и у их шефа полковника Осаки. Но одно дельное соображение все же появилось…

Впрочем, вскоре оно отпало: через несколько дней передатчик заработал снова, и тупоносые машины, начиненные чуткой аппаратурой, его тут же засекли.

На этот раз в роли «яйцеголового» выступил сам