Последний очевидец - Василий Шульгин

Но я был в большом затруднении. Очень трудно затягивать речь и вместе с тем не выпускать из рук внимание слушателей. И еще труднее сказать что-нибудь новое, неслыханное, и подействовать на психику колеблющихся.

И вот тут-то в моем большом борении неожиданно пришли мне на помощь… деды! Да, деды — политические деятели Волыни XVI века. Случайно в этот день я захватил книжку под заглавием «Апокрисис», напечатанную в городе Остроге в конце XVI века. Автор скрылся под псевдонимом «Филалет», что значит «любитель правды». Его настоящее имя было, по-видимому, Бронский — ученый, близкий к князю Константину Острожскому.

Книга была написана в качестве ответа знаменитому польскому иезуиту Петру Скарге и, в общем, касалась религиозных тем. Филалет обнаружил потрясающую эрудицию в смысле теологии, но заканчивал книгу блестящим обращением к Его Милости королю польскому, Великому князю литовскому и русскому Сигизмунду III.

Король Речи Посполитой из династии Ваза Зыгмунт III (Zygmunt III Vasa), родившийся 20 июня 1566 года, был сыном шведского короля Юхана III Вазы и Екатерины Ягеллонки. Мать воспитала его ярым католиком, почему, став в 1587 году королем Польши, он при поддержке Ватикана стремился уничтожить протестантизм и подавить православие при помощи унии, то есть объединения католической и православной церквей на территории Речи Посполитой. Уния была принята в 1596 году на церковном соборе в Бресте. Эта акция отвечала экспансионистским устремлениям панской Польши, стремившейся с помощью унии укрепить свое господство над православным коренным населением Юго-Западной Руси, разорвать его религиозные и культурные связи с русским народом.

Согласно Брестской унии Православная Церковь в Польше признала своим главой римского папу, а также основные католические догматы и обряды. Однако, боясь возмущения народных масс, униаты сохранили богослужение на славянском языке и обряды Православной Церкви. Но эта уступка православным не помогла. Заключение унии вызвало возмущение крестьян, казаков, мещан, части православной шляхты и некоторых крупных магнатов, каким был Константин Острожский.

В результате сопротивления в следующем году после смерти Сигизмунда III, 30 апреля 1632 года, его преемник на престоле Владислав IV вынужден был разрешить легальное существование Православной Церкви.

* * *

Я начал свою речь, когда «октябри» стали появляться в зале. Родзянко выразительно подмигнул мне, что я понял как знак: «Говорите подольше».

Однако меня хватило примерно на полчаса. Я высказал еще раз основные доводы в пользу национальных курий — меня слушали внимательно, но повторяться было опасно. Любая аудитория не терпит, когда толкут воду в ступе, и я, бросив все серьезные материи, обратился прямо к кадетам, так сказать, в упор, заговорив примерно так:

— Общеизвестно, что в Государственной Думе депутаты от Восточной России противополагаются представителям от России Западной. В каком смысле? Восточные будто бы по поговорке «ex Oriente lux» (свет с Востока), несут с собою светоч свободы. А западные будто бы некие свободогасители. Но так ли это?

Прежде всего позвольте вам заметить, что хотя по возрасту я моложе многих из вас, восточных депутатов, но в одном аспекте дело обстоит не так. Я и мои единомышленники от западных губерний старше вас, потому что мы опираемся на древние традиции наших земель.

Чем были вы, я хочу сказать — ваши политические предки, например, в XVI веке? Вы тогда, можно сказать, исповедовали татарские понятия о свободе с некоторой примесью византийщины. Наши же земли, в том числе в особенности Волынь, которую я здесь представляю, жили развитой политической жизнью. Она проявилась на сеймах и провинциальных сеймиках, где люди свободно рассуждали о всех политических явлениях, остро и здраво понимая и лицо, и изнанку свободы.

Что я не выдумываю, позвольте дать вам доказательство. С вашего разрешения я прочту вам несколько страниц из книги «Апокрисис» Христофора Филалета, и вы сами в этом убедитесь. Я надеюсь, что наш председатель не будет возражать против этого.

Родзянко одобрительно кивнул головой и сказал:

— Пожалуйста…

Не касаясь религиозных вопросов, обсуждаемых Филалетом в книге «Апокрисис», я прямо перешел к заключительной главе. Это было вдохновенное обращение умного и честного верноподданного монарху. Общий смысл его был примерно нижеследующий:

— Ваша Королевская Милость! Чем славимся мы среди других народов? Не какими-нибудь особенными богатствами, — у нас их нет. Не военными твердынями, сильно укрепленными замками, — у нас их мало. Мы славимся во всем мире только нашими свободами, в которых плавают верноподданные Вашей Королевской Милости. Это наше истинное богатство, и было бы ужасно, если бы мы его утратили.

Свобода! Она имеет одно лицо и вместе с тем многолика. Общая свобода состоит из отдельных свобод. Свободы приобретаются, или, лучше сказать, даруются с высоты трона по отдельности. И точно так же свободы утрачиваются. Если сегодня мы лишимся одной свободы, за этим завтра последует другая утрата. И так одна за другой уйдут все наши свободы, и прекрасная богиня Фортуна потеряет колесо, на котором она мчится.

Ваша Королевская Милость! Мы умоляем вас обратить внимание на то, что сегодня на наших глазах подтачивается одна из основных свобод — свобода веры. Не дозволяйте прикасаться к ней. Сохраните ее нерушимой!

Есть люди, которые не понимают, что если отнимается свобода веры у одних, то это значит, что через некоторое время отнимут свободу религии у других. А затем будут нарушены и все наши шляхетские вольности, которыми мы гордимся и славимся. Да не будет сего! Аминь.

Я читал долго. Меня слушали с величайшим вниманием, то есть не меня, а Филалета, звучавшего так же выразительно в ХХ веке, как и в XVI. За это время «октябри» почти полностью собрались, и Родзянко непосредственно после моей речи приступил к голосованию.

Филалет так хорошо говорил о свободе, что его никак нельзя было назвать черносотенцем. Поэтому некоторые колебавшиеся «октябри» голосовали за законопроект. Оппозиция, конечно, голосовала против, но и она была очарована либералом из Острога.

Когда заседание кончилось, ко мне подошел кадет Шингарев, редактор «Воронежского слова», депутат от Санкт-Петербурга, с которым до этого я был знаком очень мало. Мы были политически слишком далеки друг от друга. Он спросил меня:

— Где вы откопали эту прелесть?

Я подал ему книгу:

— Пожалуйста. Прочтите на досуге.

* * *

В пятницу 7 мая 1910 года докладчик комиссии по местному самоуправлению, камер-юнкер Двора Его Величества, депутат от Подольской губернии, националист Дмитрий Николаевич Чихачев сообщил Думе результаты голосования. Большинство комиссии, именно двадцать три против восемнадцати, признало законопроект о национальных куриях нежелательным.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});