Фаворит императрицы - Нина Соротокина

Усатый сразу потерял всю свою значительность и важность, рот его ощерился, из-за чего стрелки усов поднялись и стали показывать другое, более раннее время.

– Я к вам как благородный человек, все как на духу выложил, а у вас засада в кустах!

– Это ты-то благородный человек, шельма усатая? Вначале ты получил деньги за убийство, а теперь тянешь с другого конца. Крепче держите его, Козловский, он что-то по боку рукой шарит. Говори, каналья, кто ты такой, где живешь и служишь?

– Не скажу! – рявкнул усатый, хотя руки его, заломленные за спину, крепко держал Матвей, а кончик люберовской шпаги упирался прямо в живот.

– Ошибаешься… – прошипел Родион. – Ты думаешь, что собрались благородные люди потолковать, поверить и спасибо сказать? У нас карета за углом. Кляп в пасть твою засунем, по башке шарахнем и в подвал отвезем. И будешь ты там сидеть до тех пор, пока на этот простой вопрос не ответишь.

«Во дает! – с восторгом подумал Матвей. – Не такой уж он кичливый гордец».

– Князь, обыщите его. И заберите ваши деньги назад. Платить надобно за информацию, а не за ложь.

Последняя угроза произвела на «доброжелателя» сильное впечатление, он согласен был расстаться со свободой, но не с деньгами.

– Не надо меня обыскивать, – сказал он поспешно, – я живу в доме бакалейщика Фанфаронова у Синего моста.

– Фамилия и звание?

– Унтер-офицер Сидоров.

– Сколько раз француз нанимал тебя для подобных дел?

– Один-единственный. Ей-богу – правду говорю. Вопросы задавал, это было.

– Какие вопросы?

– Я в охране дворца служу, ну и, конечно, глаза имеем. Вот наниматель и интересовался жизнью их величества, их сиятельства и прочая. Когда кушают, когда ко сну отходят, с кем в карты изволят играть.

– Ты знаешь, что за подобную болтовню грозит?

– Как не знать. Кабы не мои стесненные обстоятельства… Но вы же меня не выдадите, вам это вроде ни к чему…

– Это как же «ни к чему»? – заорал вдруг в бешенстве Матвей, тряхнув Сидорова изо всей силы. – Ты же меня чуть не убил! Нож в меня метнул!

– Это не я, это Шамбер, – поспешил оправдаться Сидоров.

– Ну вот у нас и имя есть. Значит, Шамбер. И где он живет?

Сидоров больше не трусил, хоть шпага по-прежнему упиралась в пуговицу на животе. Он понимал, что деньги свои он отработал, угроза подвала тоже миновала, поэтому на вопрос Люберова он хитро сощурился и сказал:

– Что-то вы уж больно много за полтину узнать хотите…

– Князь, у вас есть деньги?

– Сколько?

– Накинь хоть пару рублей… – подал голос Сидоров.

– Где живет Шамбер? – продолжил допрос Люберов.

– Где-то у Троицкой набережной, но точно не знаю. Просто он проговорился как-то.

– Где у тебя бывают встречи с Шамбером?

– Он сам ко мне в камору приходит, не гнушается.

– Еще у него агенты есть?

– Точно не знаю, но думаю, что есть. Уж очень он любопытен. Особенно его интересует, какие во дворец посланники из чужих держав приезжают, долго ли у их величества задерживаются… ну и все такое прочее…

– Князь, дайте ему два рубля. Он заработал. Иди, доброжелательнейший из негодяев, допрос окончен.

Как только Сидоров почувствовал, что князь выпустил его из своих объятий, он стремительно перемахнул через перильца беседки и исчез в кустах.

– Ваш Шамбер – тайный агент, это точно, – сказал Люберов, вставляя шпагу в ножны.

– А ловко вы его, поручик Люберов. Примите мою благодарность. – Матвей и не заметил, как опять перешел на «вы», Родион хранил дистанцию в отношениях и не желал ее сокращать.

7

– Давайте еще раз все повторим, – настойчиво сказал Матвей.

– А что повторять? От вас требуется только одно – поймать книгу, когда я выброшу ее из окна, и немедленно уходить. Если меня схватят, разгадка тайны ложится целиком на ваши плечи.

– Уйти, бросив вас на произвол судьбы? Я так не привык…

– Произвол судьбы – не такая уж неприятная штука, как думают иные. Судьба имеет в своем арсенале массу способов, которые помогут мне выпутаться из опасной ситуации. Даже если Миних видоизменил все в моем родном доме, эти изменения только внешние. Я знаю, какая ступенька скрипит на каждой лестнице, мне не нужно ощупью искать дверные ручки, я могу с закрытыми глазами дойти до отцовской библиотеки. У меня есть ключи от черного хода и от чердака. Знаете, у нас был замечательный чердак, полный всякого хлама: птичьи клетки, старые сундуки, поломанные кресла… Там было чучело лисы, очень искусно сделанное, но матушка его боялась и велела унести с глаз долой. В детстве мне запрещали лазить на чердак, потому что однажды я в виде протеста спрятался там и просидел целые сутки. Потом я вырос и мне торжественно вручили ключ от чердака.

Разговор происходил в люберовском флигеле, незадолго до назначенного часа, когда нашим героям предстояло взять извозчика и ехать на Васильевский в дом Миниха. Все в этой авантюре вызывало протест в Матвее. Его раздражали длинные и неприятно округлые речи Люберова. Начнет говорить, и слова сами собой катятся, плавно и неторопливо цепляясь друг за друга. А на лице дурацкая улыбка, словно он не на серьезное дело идет, а на свидание с любимой девицей. А может быть, это и есть для него свидание, когда родительский дом ощущается живым существом, утраченным по воле злого рока. И эта странная фраза: «Этот дом не предаст меня, я знаю…»

Если бы Матвей знал лучше своего нового приятеля, он понял бы, что Родион, обычно молчаливый, не просто волнуется, он напряжен до предела, и напряжение это было приятным. «Сегодня решается судьба моя, – так он думал, – я все ставлю на кон и выиграю». Ему не хотелось копаться в собственной душе, выделяя главное и второстепенное. Сколько раз он думал: пора идти в дом Миниха! И все откладывал опасный поход. Инстинкт самосохранения услужливо шептал: подожди, у тебя нет всех сведений, у тебя нет помощника… Тогда Родион не мог сам себе сознаться, что просто боится броситься головой в омут. А теперь не боится. Преодоление страха – это тоже действо в защиту родовой чести, и в дом Миниха он пойдет, не только выполняя волю отца, (читай – за Плутархом), но чтоб бросить вызов всем, кто лишил свободы родителей, а его самого заставил вести тараканий образ жизни.

Теперь в душе его зазвенел новый голос, и этот голос давал приказ, ослушаться которого было невозможно. Как ни странно, в этом очень помог допрос унтера Сидорова. Хорошо поговорили, ничего не скажешь! Конечно, Козловский стал настаивать на немедленном поиске Шамбера, но Родион сказал: «Мы условились соблюдать очередность. Теперь на очереди мое дело». И Козловский сдался. Вообще, после сцены в беседке поведение князя Матвея в корне изменилось, исчезли развязность и насмешливость, он все присматривался к Родиону, мол, что еще выкинет этот «кладоискатель» – как он его обозвал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});