Убить нельзя научить - Ясмина Сапфир

Но пляски прекратились, а танцоры диско ошарашенно плюхнулись на пол, глядя на проректора как на бога.

Жаль, что их восхищение прервали падения грузиков на головы. И вместо молитвы танцоры высказали в небо нечто многоэтажное и витиеватое.

Еще утром, новый бесплатный киносеанс от информационного поля заставил бы меня вдоволь похихикать.

Сейчас, после задорного хоровода в лаборатории — я даже не улыбнулась. Ну сколько можно? Одни и те же электрические пляски! Никакого разнообразия!

Что-то щелкнуло в моей голове, сработал какой-то переключатель. И все, что казалось курьезным, вздорным представлялось теперь опасным, непредсказуемым.

Все, что казалось преодолимым, виделось теперь неразрешимым. Заставить Вархара уважать меня и держать шаловливые ручонки подальше, лучше даже в карманах. Заставить студентов вести себя прилично, научить их считать хотя бы до шести, хотя бы с калькулятором до шести.

Боже, как я устала!

* * *

До пяти часов следующего дня меня, на удивление, никто не трогал.

Никто не топал по потолку так, что казалось, наверху несется на водопой стадо мамонтов.

Никто не вваливался ко мне с просьбами или срочными проблемами.

Никто не поджег этаж, не взорвал корпус, не поднял Академию на воздух.

И даже Вархар ни разу не зашел с каким-нибудь срочным делом. Не доконал сомнительными комплиментами по поводу того, как мне идет кровать или домашняя майка с шортами без белья. Не продемонстрировался, одетый в одни лишь бицепсы, трицепсы и плавки с мечом наголо или чем-то похлеще. Кто его знает — какие плавки надевают воинственные скандры по особым случаям.

Ближе к вечеру утомленность Академией и всем, что с ней связано, слегка отпустила.

Шесть таблеток валерьянки смело вступили в бой с моими издерганными нервами, скрутили их и связали по руками и ногам.

Ровно в пять часов пришла Слася, и я на славу ее преобразила. Зверев бы обзавидовался тому, как без пластики, силикона и прочей хирургии сделать из невзрачной девчонки шикарную кокетку. Ведущие передачи «Снимите это немедленно» потребовали бы немедленно заснять Сласю для истории.

В голове почему-то так и вертелась песенка.

Повстречался с тобой на балу,

Я никак позабыть не могу.

Ты казалась прекраснее всех,

Но теперь меня мучает смех.

Ты сначала сняла свой парик,

И стоишь предо мной как старик,

А потом отстегнула протез,

Я от страха на люстру залез.

Ты моя девочка косоглазая,

Ты моя девочка косорылая,

Ты моя девочка, вся лишайная

И даже лысая, ну, ваще!

Ну а третий сюрприз был не ждан,

Ты свой глаз положила в стакан,

Подмигнула здоровым глазком,

Я из комнаты вылез ползком

Слава богу, Слася была куда симпатичней героини из песни. И что гораздо важнее — намного волосатей, зубастей и глазастей.

Превратить ее в принцессу особого труда не составило, в королевну — потребовало еще немного усилий.

Тушь, тени, пудра, блеск и щипцы для завивки волос (даже не знаю, где откопала этот антиквариат) не подводили еще ни одну девушку.

Бирюзовое платье на тонких бретельках, с вопиюще нескромным декольте, не оставляло равнодушным ни одного мужчину. Когда я надевала это шелковое великолепие в пол ни один академик, ни один профессор ни разу не взглянул в глаза. Чего уж говорить о простых смертных. Если же требовалось, чтобы первый встречный не смог связать двух слов, я вставала к нему в полоборота. Платье не только не скрывало спину, но и зазывно демонстрировало вторую самую соблазнительную женскую ложбинку — между ягодицами. Чтобы добить сильный пол Академии, я нацепила «ковровую брошь» по центру декольте Сласи.

Девушка вертелась перед зеркалом и счастливо хихикала. Мало кто из местных студентов и преподов был способен на более «литературное» выражение восторгов или гнева.

Сама я вначале честно хотела нарядиться как можно скромнее. Угрозы Вархара, которые сам проректор считал предупреждениями, так и всплывали в памяти.

Но потом во мне, очень некстати, проснулся дух противоречия. Тот самый, на чьей совести остался нынешний вечер с танцевальным залом в придачу. Но кто считает?

Моя рука уже благоразумно потянулась за скромным платьем, с закрытым воротом и пышной юбкой чуть ниже колен. Но взгляд упал на другое, угольно-черное.

Назвать это платье нескромным все равно, что назвать море лужей.

Но при всей своей вопиющей откровенности, оно целиком и полностью соответствовало требованиям Вархара. Ворот под горлышко, рукава длиннющие, подол до пола.

Вот только плотная, шелковистая часть платья начиналась от сосков и заканчивалось где-то на середине бедра. Все, что выше, ниже, дальше было пошито из тончайшего кружева. И к этому великолепию прилагалась юбка «с сюрпризом». Достаточно пышная, чтобы идти широкими шагами, она в самый неожиданный момент расходилась в высоком разрезе. Таком высоком, что я, всякий раз с трудом подбирала под него белье.

Выловив платье из шкафа, я с недоверием повертела его в руках. Во мне боролись благоразумие и дух противоречия. Как на грех благоразумие вооружилось только угрозами Вархара. А дух противоречия — самым страшным оружием — возмущением оттого, что проректор вообще имеет наглость диктовать мне — во что одеваться. Еще немного и он возьмется диктовать куда ходить, как разговаривать и с кем встречаться!

Этот последний, контрольный выстрел духа противоречия сразил мое бедное благоразумие наповал. Он же, чуть позже, сразил и танцевальный зал с несколькими студентами в придачу. Но кто считает?

Я решительно влезла в черное платье и улыбнулась зеркалу. Надо же! Подруга подарила его мне почти девяноста лет назад, а сидит и выглядит так, словно только, что из бутика.

Над обувью я раздумывала всерьез и без спешки.

Слася пришла в правильных туфлях — черных, под любой наряд, с невысоким каблуком. С ее ростом в любых других мужчины смотрели бы на «шотландку» снизу вверх, отчетливо понимая свою ничтожность перед беспощадной силой женской красоты. Мне же хотелось, чтобы мужчины понимали свою ничтожность немного позже. Сразу после того, как Слася начнет отказывать партнерам в танцах, а ухажерам — в беседе и номере телефона.

Поначалу я склонялась в сторону аккуратненьких черных туфелек на маленьком каблучке. Все равно для того, чтобы «поравняться» ростом с местными преподами мне потребовались бы не шпильки, не платформы, а цирковые ходули.