Я, мои друзья и героин - Кристиане Ф.

Как арабы. Никогда никого ни о чём не просить. И чтобы никто не думал, что я слабее.

Впрочем, о бильярде скоро пришлось забыть. У меня появились заботы поважнее, когда меня в первый раз задолбило. Мне приходилось каждый день являться на Хазенхайде, а это требовало времени, – я же не могла просто взять у Мустафы героин и отвалить. Стала посредничать для него. Сидела там и совершенно спокойно лузгала семечки, в то время как голуби моего отца по три дня не получали пожрать. Каждый день мне приходилось под разными предлогами отвязываться от опекунши Катерины, потом домашние хлопоты, покупки, вовремя быть на телефоне, если звонит отец, постоянно придумывать разные истории, если меня не было в положенное время дома… Всё сначала, короче говоря.

Как-то ближе к вечеру я приехала на Хазенхайде, и вдруг кто-то обнял меня сзади, закрыв глаза ладонями. Я обернулась – передо мной стоял Детлеф! Мы обнялись.

Детлеф хорошо выглядел! Сказал, что чист. Я глянула ему в глаза и сказала: «Да ты зверски чист – у тебя зрачки, как булавки!» Детлеф сказал, что откололся в Париже, а сейчас вот был на вокзале и вмазался.

Мы пошли ко мне домой. У нас было время, пока не вернётся отец. Моя кровать была слишком уж шатка и ненадежна, и я постелила на полу. Потом поговорили об отколе. Мы хотели начать прямо со следующей недели, – конечно, не сразу! Детлеф рассказал, как они грабанули фраера, чтобы поднять бабок на поездку в Париж. Они просто закрыли его в кухне! Совершенно спокойно прихватили чековую книжку, и продали перекупщику чек на тысячу марок. Бернд в этом много чего понимал.

Детлеф был уверен, что фраер никогда не доберётся до них, просто потому что не знает имён.

Почти каждый день мы встречались на Хазенхайде. Потом шли ко мне домой, и уже не говорили об отколе, потому что и так были счастливы вдвоём. Я почти перестала прятаться, хотя мой отец усилил контроль и занимал меня теперь всё новыми и новыми заданиями. На арабскую компанию уходило всё больше времени, потому что там я мыла порошок и для Детлефа. Всё своё время я хотела проводить с ним! Весь стресс полетел с самого начала.

И скоро я уже не видела никакого выхода, кроме как съездить на вокзал и сделать фраера. Я скрывала это от Детлефа, и так мы жили. Но моё короткое счастье длилось так недолго… Снова начались наркоманские будни. Дни праздника, когда после откола можно не бояться ломки, становились с каждым разом всё короче…

Где-то через неделю после того как вернулся Детлеф, на Хазенхайде появился и Рольф – этот голубой, у которого жил Детлеф. Он выглядел усталым и измотанным, сказал: «Детлефа забрали…» Схватили во время облавы и сразу повесили это дело с чеками! Перекупщик его сдал…

Я пошла в туалет на Герман-плац, закрылась там и разревелась. С нашим прекрасным будущим всё было кончено! Снова всё было очень реалистично, и снова совершенно безвыходно, а я опять боялась ломки. Я не могла в своём теперешнем состоянии пойти к арабам, лузгать там семечки и ждать, пока мне отсыпят порошка.

Поехала на Цоо. Села у какой-то витрины и стала ждать. Но на вокзале как будто всё вымерло: по телевизору передавали какой-то необыкновенный футбольный матч… Ни одного черножопого на горизонте даже!

Неожиданно я увидела, как по вокзалу гребёт один как бы знакомый мне кадр.

Хайнц, старый клиент Стеллы и Бабси! Тот тип, который постоянно платил героином, всегда имел при себе шприц для этого, и хотел трахаться. Ну ладно, мне уже было всё равно – я знала, что Детлеф в тюрьме и причём надолго! Я подошла к Хайнцу, – он меня не узнал, – и я сказала: «Привет, я Кристина, подруга Стеллы и Бабси…» До него, наконец, дошло, и он сразу спросил, иду я с ним или как. Предложил полграмма. Он всегда платил натурой, и это было самое приятное в этом фраере.

Полграмма – всё-таки неплохо, восемьдесят марок, если пересчитать в деньги. Я ещё поторговалась за сигареты и колу, и мы пошли.

Хайнц сразу купил порошок – сказал, что его запасы иссякли. Он был так смешон, этот бухгалтер! Выглядел, как министр обороны, и вращался среди наркоманов. Но нет, он отлично ориентировался! У него была своя дилерша, которая ставила ему отличный героин.

Мне хотелось вмазаться, у меня начиналась ломка, и я бы охотно надавила ещё в машине. Но Хайнц не торопился с порошком.

Сказал, что сначала мне надо посмотреть на его канцелярский магазин. Мы зашли в лавку, он выдвинул ящик письменного стола, и вынул оттуда какие-то фотки. Он их сам сделал! О боже – свинячье порно! Как минимум дюжина девушек! Всех в кумаре, голые, некоторые полностью в кадре. Я подумала только: «Бедный дурацкий боров!» И о гинекологе я тоже подумала. И о порошке, который всё ещё находился у него в кармане – тоже подумала. Стала разглядывать фотографии, на которых узнала Стеллу и Бабси полностью в действии с Хайнцем.

Я сказала: «Дивные кадры. Давай-ка кое-что сделаем. Мне действительно нужно вмазаться!» Мы поднялись наверх в квартиру. Он дал мне четверть и принёс столовую ложку для готовки. Извинился, что чайных ложек у него нет. Сказал, что все чайные ложки прихватили какие-то девки. Я вогнала четверть, и он выдал мне бутылку солодового пива – на десерт. Дал отдохнуть четверть часа. У него был большой опыт с наркоманками, и он знал, что после вмазки нужно отдохнуть.

Его жилище не походило на квартиру бизнесмена. Стелла и Бабси говорили, что Хайнц бизнесмен. В старом шкафу висели галстуки, стоял разнообразный фарфоровый хлам, пустые винные бутылки. И без того мутные окна были плотно зашторены желтыми от грязи гардинами, чтобы никто, не дай бог, внутрь не заглянул! У стены стояли две сдвинутые кушетки, на которых мы в конце концов и устроились. Никакого белья, только клетчатые покрывала с бахромой.

Этот Хайнц был не груб, но очень настойчив. Он так долго меня раздражал, что я решила действительно переспать с ним, чтобы он, наконец, отвязался, и я могла бы пойти домой. Хайнцу непременно хотелось, чтобы и я что-то там почувствовала – пришлось сыграть, ведь он действительно неплохо заплатил!

После Стеллы и Бабси теперь и я была постоянной девочкой Хайнца. Ну а что? – как минимум, это мне казалось практичным, экономило массу времени! Мне не нужно было часами околачиваться около арабов ради смехотворной понюшки, мне не надо было сидеть на вокзале, и мне не надо было крутить по точкам, чтобы купить ширево. Так что теперь у меня появилось, наконец, время заниматься хозяйством, покупками и голубями.

Почти каждый день я бывала у Хайнца, и честно говоря, мне нравилось у него. Он тоже любил меня на свой лад. Говорил, что любит меня, и хотел, чтобы я сказала, что люблю его… Страшно ревнив был этот Хайнц! Боялся, что я ещё хожу на вокзал.

Милый человек, короче! Да…

В конце концов, он был единственным, с кем я могла поговорить. Детлеф в тюрьме. Бернд в тюрьме. Бабси в «Наркононе». Стелла, – та вообще как под землю провалилась. Моя мама слышать обо мне не хотела. Отцу приходилось постоянно врать. Каждое моё слово было ложью. Был только Хайнц, с ним я могла говорить обо всём, от него у меня не было тайн. Единственное, о чём я не могла ему искренне сказать, так это о моём к нему отношении.

Правда, иногда, когда Хайнц обнимал меня, я – не вру! – чувствовала себя действительно хорошо. Казалось, что он меня уважает, и что я что-то значу для него.

А кто ещё меня уважал? Когда мы не лежали на этих грязных кушетках, я чувствовала себя его дочкой, а не любимой или там любовницей… Но он всё равно меня доставал, и со временем всё чаще и всё круче! Хотел, чтобы я постоянно была с ним. Чтобы помогала ему в магазине, и показывалась его так называемым друзьям. У него не было ни одного настоящего друга… И эти растущие затраты времени скоро заставили меня катапультироваться. Тем более что отец становился всё подозрительнее…

Папа постоянно рылся в моих вещах. Всё время мне нужно было быть начеку, ничего подозрительного не должно было попасть в квартиру. Все телефонные номера и адреса, которые я знала в статусе наркоманки и проститутки, приходилось шифровать. Например, Хайнц жил на Лесной улице, и я нарисовала в своей записной книжке пару деревьев. Номера домов и телефонные номера были замаскированы под арифметические задачи. Например, номер 395-47-73 был записан так: 3,95 марки плюс сорок семь пфеннигов плюс семьдесят три пфеннига. Как будто мне в голову могло прийти посчитать такое!

Хайнц как-то рассказал мне о Стелле. Оказалось, что Стелла засела в тюрьму. Я-то и не знала об этом, потому что ни на панели, ни на точках давно уже не появлялась.

Но Хайнц, – тот был просто поражен этим известием. Не из-за Стеллы, конечно – на неё ему было наплевать! Из-за полиции, – он боялся, что Стелла сдаст его с потрохами. Тут я узнала, что, оказывается, на Хайнца уже давно заведено дело.

Развращение малолетних или что-то в этом духе. Он не особенно боялся, хотя уже имел одну судимость. Говорил, что у него лучший адвокат в Берлине. Его заботило только, что Стелла расскажет, как он платил девочкам героином. Развращение плюс наркоторговля, – это и для Хайнца было крутовато, какой бы там адвокат у него не был!