Бегство (Ветка Палестины - 3) - Григорий Свирский

И тут Влас Иванович хлопнул по столу ладонью, стаканы, ножи и вилки зазвенели. Вырвалось страстно:

- Слухи о погромах - горбачевский почерк, тебе не ясно что ли?! А вы за бугром Горби! Горби! Любимец! Ну, и жрите свое дерьмо!

Наум рот открыл от столь неожиданного всплеска. Осторожный аппаратчик, и на тебе. Влас врать не будет. Зачем? У него и фантазии на то не достанет.

Наум разлил остатки коньяка, воскликнул запоздало:

- Жрем, Влас! Всем миром жрем! По глупости... Только, вот понять не могу: зачем вы по Баку на танках протулялись? Били там и правого и виноватого. На кого отстрел-то? Евреев там, вроде, не осталось...

- Это наши внутренние дела, Наум... Будем здоровы! - Чокнулся, опрокинул коньяк в рот, как воду, закусил хорошо. И, подымаясь со стула, обронил:

- За Баку - скажу тебе напрямки - я его не осуждаю. Ни-ни! Не покажи он кулак, смоет всех к чертовой матери!

... "Что же мы имеем с гуся?-думал Наум, провожая Власа к стоянке такси и пожимая ему руку. Исторгнутый Влас и Кривулин из "антисионистского", конечно, гусаки с одного огорода. Но вот гнуснейшая история с запрятанным у всех на виду депутатским запросом о юдофобском  разгуле "памятников"- факт подлинный. Плюнул Горбач народным избранникам в физии, а те утерлись. Велик Гоголь, все предвидел: сожрала бумагу миргородская хрюшка!

"Любимец - торчат уши," - записал Наум в своем блокноте, когда спустился в метро и присел на лавочке у стены.

На станции сыро. Поежился Наум, двинулся к Сусанне, размышляя на ходу и в битком набитом вагоне: "Конечно, вполне доказуемо то, что люди рванулись в бега именно после Мальты. POST НОК, NON PROPTER НОК. "После этого, не значит по причине этого", говорили древние. Но бесспорно: политический альянс наверху прежде всего вылился в горбачевский "юденфрай". А это уж шаги Ея величества истории. Горбач входит в историю равноправным собратом испанских "христианнейших" королей Изабеллы и Фердинанда, очистивших Испанию от нехристей? И евреев,и арабов... Черт знает что, Наум! Горбач больше не отбивает каблуками "Камаринского", втайне ему роднее "Хабанера" - испанские мотивы! История на твоих глазах чешет грязные бока, как свинья о забор, а ты занят своей дурацкой астмой!"

Вышел Наум из метро, поежился. День слякотный. Ночью вроде подморозило, а сейчас грязь из-под колес машин веером, успевай отскакивать.

Наум подумал о Сусанне. Когда-то ее звали Сусик-воркутинка. Дов говорил, трехэтажный дом Сусика найти легко: сто метров от метро. Перед домом всегда тусуются то демократы, то молодцы из "Памяти".

И, в самом деле, тусуются. Интересно! Наум пробился через толпу. Рожи вокруг разбойные - явно не демократы. Ага, про жидов говорят! Ясное дело. Круглолицый, усатый, похожий на лабазника (Не Васильев ли?) взобрался на ящик. Вождь в черной шинели и яловых офицерских сапогах, приспущенных гармошкой. Матерчатые ушки сапог не заправлены в голенища, торчат, как у насторожившейся овчарки. Оглядел своих гвардейцев, потом зевак, которые толпились в сторонке, закричал сипло, с истеринкой в голосе.

Наум понял, сейчас что-то произойдет. Такого случая он не упустит. Едва осипший оратор спрыгнул на снег, Наум взобрался на ящик и объявил, что он, Наум Гур израильский гражданин и убежденный сионист, тот самый, который всем вам хочет... - Он провел ладонью по горлу, воспроизведя звук, похожий на хрюканье зарезанной свиньи... - Хочет вам амбец, понятно? Так вот я скажу вам, как иностранный сионист и ваш заклятый враг... - И он прокричал, забыв про астму, жилы на шее надулись: - Правильно делаете, что гоните жидов! Хватит им сидеть на вашей русской шее! Попили славянсую кровушку - довольно! Гоните без устали - всех до одного! Святое дело делаете! Святое православное дело! Вы- надежда России! Слава ее! Гоните их... - Он начал задыхаться, схватился за грудь.

Остолбеневшие молодцы в шубейках и расстегнутых шинелях взревели восторженно. Затем, в приливе патриотических чувств, подхватили сиониста, ловившего ртом воздух, на плечи и понесли под приветственные клики к станции метро.

- Ура-а-а! - Победный глас грохнул на площади, как взрыв. Прохожие шарахнулись- Даешь наше русское ура-а-а-а!

Глава 3 (17)

"ЧТОБ И СЛОВА "ЕВРЕЙСКИЙ" НЕ БЫЛО..."

Вернувшись в Москву, Дов прямо с вокзала заехал на Еврейский Конгресс, посидеть часик-другой, - "для общего продуванца", как он сказал, потом захватить Наума и вместе с ним вернуться в гостиницу. Наума на Конгрессе не было. "Не иначе, шастает по театрам", подумал Дов. В зале сладкогласил пухлощекий сохнутовец. "Прилететь в Москву, чтоб слушать сохнутовца?! Тут своих врунов навалом!" - Дов чертыхнулся про себя, встал и, топая своими тяжелыми туристскими ботинками, вышел в фойе, где разговорился со знакомым. Подошла и молодежь, услышав, что этот краснолицый, плотный, как борец-тяжеловес, бородач - гость из Израиля.

- ... Был у меня белый магнитофончик. Налепил я на него две голубые полоски изоленты, получился как бы израильский флаг, -рассказывал Дов. Погулял с этим флагом по Белокаменной, сестры Берри голосили у меня на идиш, израильские певицы, - десять лет врезали мне за всё такое со строгой изоляцией. Едва выжил... Интересно, ребята, как вам удалось легализовать в Москве идиш, еврейские песни-танцы? Даже сионисты не прячутся, ходят грудь вперед... Как же всё тут переломилось, ребята? - Дов угостил окруживших его москвичей американскими сигаретами, приготовился слушать.

Рассказывали наперебой, размахивая руками, дополняя друг друга. Вырисовывалась немыслимая еще вчера картина.

Имперская столица очеловечилась не сразу, сдалась последней. Когда в Уфе или в других республиках появлялись еврейские культурные или научные центры, это ни у кого не вызывало негативных эмоций. А в Москве у чиновников глаза стали круглыми: "Ка-ак еврейский?! Почему?! Никогда!"

"В Уфе уже год существует, - настаивали на своем евреи-москвичи. - И даже в Киеве".

Чиновники тянули, понимая, вместе с тем, что от судьбы не уйдешь. "Давайте назовем, как угодно, - наконец, предложили самые гибкие и прогрессивные. - Скажем, "Центр по изучению проблем малых народностей". Или как хотите, но чтоб и слова "еврейский" там не было".

Евреи народ настырный, не отделаешься!.. Один чиновник надоумил: "Приведите кого-либо еще - немцев, татар, мордву, что ли. Мы разрешим сразу пять центров и, среди них, еврейский. А то меня тут же заподозрят в симпатиях к сионизму".

Москвичи так и поступили. Отыскали в Москве татар, которые давно пытались возродить "Татарское историческое общество", созданное до войны и Сталиным ликвидированное. Татары подготовили документы и отправились на регистрацию вместе с евреями. Чиновники встретили их с пугливым восторгом. "Пожалуйста, - ответствовали, - на основании решения от такого-то числа вполне можно..."

За спиной молодых, сгрудившихся вокруг Дова, начались взрывы безудержного хохота. Гоготали, окликая дружков, что-то показывая им. Один из парней пытался успокоить неугомонных, мол, мешаете слушать, но и он присоединился к реготу, присев на корточки и хватаясь за живот. Вскоре хохотал весь Еврейский конгресс. Смех доносился даже из зала.

Не оживился только Дов, бросивший взгляд на одну из фотографий, которая вызвала столько веселья. На любительской карточке плыл над головами "памятников" известный сионист Наум Гур, выступавший на открытии Конгресса. Каждую его ногу в клетчатых заморских штанах несли по трое не менее известных делегатам молодцов, физиономии которых выражали неподдельный восторг. В фойе рассказывали подробности: один из еврейских активистов был тогда среди публики и заснял весь королевский кортеж.

Дов послушал - послушал и безмолвно, ни с кем не простившись, покинул Конгресс: он знавал за Наумом страсть к "театральным взбрыкам", как говаривал покойный отец. И обычно радовался ей. Но сейчас рассердился не на шутку: не время скоморошничать. Люди кровью обливаются. Да и не дурил Нема вовсе! За шутовством вся их программа - основы сионизма. Бен Гурион и не скрывал никогда: хорошо бы галутных евреев попугать, иначе не пойдут под его руку...

Проходя мимо бронзового матроса на станции метро "Площадь Революции" распалил себя против Наума: "Муляж! Муляж бесчувственный! Государственные мОзги!"

Дверь его полулюкса в гостинице "Националь" открыл Наум, веселенький, напевающий шлягерный мотивчик.

- Это тебя "Память" на руках носила?

- Было, - беспечно ответил Наум.

- Вызовы где - отдал Сусику?

- Понима-аешь... - растерянно протянул Наум. Дов развернулся и врезал брату в скулу. Наум долетел до подоконника, грохнулся на ковер, запутавшись в шелковой портьере. Стал ругаться, держась за щеку. - Где вызовы? переспросил Дов.

Наум вытянул из заднего кармана клетчатых брюк желтый фирменный конверт. - Почему не отдал, артист?

- Да не было Сусика, дома не было!

Вранья меж братьями не водилось, не было его и сейчас. Но и правды тоже: о конверте Наум вспомнил лишь в метро, в которое его торжественно внесли новые "друзья". Поезд уже промчался пол-Москвы, возвращаться не хотелось. Позвонил Сусанне из автомата, трубки не сняли.