Сентябрь - Ежи Путрамент

Крестьяне притихли, это факт. Не то чтобы их тянуло куда-нибудь подальше от границы. Напротив, они боятся, как бы их не выселили — на главной магистрали, кажется, именно так и случилось. Здесь, в батальоне, тоже поговаривали о выселении, но Потаялло отсоветовал: какого черта гнать людей из такого глухого, медвежьего угла? Крестьяне не знают, что их решено не трогать, и на всякий случай предпочитают не попадаться на глаза, не беспокоить господ военных, не накликать на себя такую страшную беду, как выселение с насиженных мест.

Из батальона приходят все более неожиданные приказы и предписания. По всей границе, влево от Бабиц, в той стороне, где дивизия и дальше, каждую ночь внезапно поднимается пальба и так же быстро прекращается. Говорят, похитили нашего солдата в полукилометре от границы. А к нам прокрались два немца, дезертиры, ругают Гитлера. «Прощупывают, где у нас слабые места», — уверяет Потаялло. Поэтому он запряг в работу Шургота, держит людей в боевой готовности, однажды даже объявил ночную тревогу — солдаты натянули подштанники с небольшим опозданием против уставного времени; только один ефрейтор не явился по сигналу, и час спустя его вытащили из хаты какой-то вдовы. У Дуды после этого происшествия хватило запаса, пожалуй, на три унтер-офицерские проповеди.

В ночной службе есть свои хорошие стороны. Маркевич вместе с дежурным унтер-офицером обходит посты. Ночь темная, звездная и теплая. Лягушки… что для них инструкция из батальона, да и выселения они не боятся. Их кваканье позволяет ориентироваться: позиция третьего взвода — у болотца.

— Стой, пароль! — Рядовой Сек кричит по привычке.

Маркевич снова ему объясняет:

— Вполголоса, черт побери, почем ты знаешь, может, сзади ползет немец, высматривает, где ты стоишь, а потом пырнет тебя ножом между ребрами!

Каска, ремешок у подбородка. Глаза Сека едва видны в темноте. Черт побери, он и теперь ничего не понял.

Обход квартир. Перед сеновалами — дежурные. На глиняном полу — ровный ряд сапог. Сено и портянки, главным образом сено. В ночном дежурстве есть свои хорошие стороны. Обойдешь так вот все, что полагается, а потом вернешься в хату командира роты, сядешь возле телефона, закуришь. Долг выполнен. Судьба почти полутораста человек в надежных руках. Маркевич машинально взглянул на эти свои надежные руки.

Он вышел во двор: в хате душно, накурено. Дуда сидел допоздна — выписывал ведомости на солдатское довольствие. Провисшая крыша сеновала закрыла четверть неба. Собака заскулила и умолкла. Дверь хаты тихо затворилась, слабый ветерок пронесся по двору, распространяя едва уловимый аромат душистого горошка. Откуда Маркевичу знать, что впоследствии он будет искать в памяти эту минуту да так и не вспомнит?

Со стороны болотца раздались крики и залаяли собаки, три сразу, а то и больше.

Маркевич постучал в окошко:

— Дежурный, слетайте-ка узнайте, что за шум! Опять, наверное, Сек.

Капрал выбежал, оправил пояс, скрипнули доски у лаза в заборе. Собаки зашлись лаем.

Маркевич стоял, прислушиваясь. Кто-то бежал, тяжело хлюпая сапогами по размякшей земле сада.

Столкнулся с дежурным, несколько фраз слились воедино. Голоса приближаются.

Словно ток ударил Маркевича, прошел от ног к сердцу. Он кинулся к лазу. Не успел перевести дух, как оба солдата очутились рядом с ним.

Пограничник в круглой шапке, которая казалась теперь такой явно штатской рядом с касками пехоты, тяжело дыша, опирался на плечо дежурного.

— Немцы… — Секунды две он не мог перевести дыхание, как его ни тормошил Маркевич, пока не выдавил из себя снова: — Немцы…

Маркевич окаменел. Капитан, телефон. Телефон, капитан. Два эти слова сталкивались в его мозгу, как бильярдные шары, отскакивали друг от друга и снова сближались. Даже странно, что он все еще стоит на месте, уставился на раскрытый рот пограничника, терпеливо слушает его хрипение.

— Немцы… — снова повторил пограничник, как будто забыв другие слова.

Тут вмешался дежурный:

— Они что-то услышали…

— Немцы… движение в лесу… шум… — пограничник отпустил плечо дежурного, снял шапку, обмахнулся ею, — я побежал…

— Шум? — Маркевич дернул его за руку; как странно, он словно чем-то разочарован. — Кто шумит? Вы с ума сошли? Что они, орут? Черт вас дери, говорите!

— Громыхает вроде поезда, вроде грозы…

— Так чего же вы крик подняли? Немцы? Атакуют? Стреляют? Перешли границу?

Пограничник отрицательно покачал головой. И страх, который минуту назад парализовал Маркевича, нашел выход уже не в дурацком разочаровании, а в злости. Маркевич стремительно напирал на пограничника:

— Ну, без глупостей, без паники, по порядку.

И вот что в конце концов выяснилось из сумбурного рассказа пограничника. Примерно час назад они услышали отдаленный шум, не то грохот, не то стук. Пограничники удивились: в лесу всегда было тихо. Какого характера шум? Этого он не в состоянии объяснить. Грузовики? Нет, не то. Танки? Пограничник никогда не слышал, как идут танки. Маркевичу самому пришлось себе напомнить; однажды он слышал, как шла танкетка, в общем, похоже на грузовик, только чуть больше шумит. Значит, не грузовик? Да нет же! И не похоже, да и откуда в лесу? И это все?

— Такой глухой, такой далекий. Словно земля где-то дрожит. Я вместе с товарищем пошел в обход, как полагается по уставу, на двести метров от границы, кусточками. Уж мы слушали, слушали. Не прекращается, только будто ближе стало. Ну, значит… — он виновато кашлянул, — я и побежал…

Они стояли молча. Лаяли собаки: вдалеке — угрюмо, поближе — яростно. Маркевич бессмысленно смотрел на пограничника: что делать? Значит, не атака, не стрелковая цепь, не пулеметы… Какой-то шум, гул… Шургот, наверно, над ним посмеется!

Собаки лаяли нестройно, отрывистыми очередями. Одно мгновение, быть может секунды три, пауза в поднятом ими гаме. Пограничник рванулся, ткнул рукой в Маркевича:

— О-о… — Прислушался.

Маркевич уловил какие-то звуки, в самом деле напоминавшие шум поезда, только странно: то поезд будто далеко, потому что не слышно стука колес и пыхтенья паровоза, а то будто близко, потому что звуки очень уж мощные…

Собаки снова залаяли. Теперь, однако, Маркевич без труда улавливал тот же низкий непрерывный гул. Словно грохот поезда, но более сильный. Словно тысячи поездов идут где-то очень далеко. Или, вернее, словно один поезд, но гигантский, колеса у него десятиметровой высоты, а вагоны как четырехэтажные дома, и их не меньше пятидесяти.

Маркевич побежал, на ходу крикнув дежурному:

— Разбудить капитана!

В хате воняет махоркой. Ящик с телефоном. Маркевич вертит ручку, в телефонной трубке что-то попискивает и стонет. Он притопывает ногой. Алло, алло! В дверях пограничник. Керосиновая лампа с прикрученным фитилем. Алло! Маркевич снова вертит ручку. Вдруг в самое ухо раздается: «Семнадцатый слушает!»

— Говорит подпоручик Маркевич из седьмой роты.

— Мы не знаем подпоручика Маркевича, какой номер?

— Ко всем чертям номер! Важное сообщение…

Телефон опять онемел. Маркевич с минуту дергал ручку. Потом вскочил: дежурный должен знать номер. В сенях он столкнулся с дежурным.

— Капитан сейчас придет… велел капралу звонить…

Потаялло жил рядом. Часовые в сенях: «Пароль!» Ах, старая история, сокровища Потаялло! Капитан натягивает сапоги.

— Что стряслось?

Сообщение Маркевича встревожило его. Они вышли из хаты. Собаки немного поутихли.

— Как поезд, — повторил Маркевич.

— Как море, — сказал Потаялло, — когда большая волна, да?

Маркевич никогда не видел моря. Они поспешили к телефону. Капрал Низёлек доложил:

— Батальон предупрежден, дежурный офицер у аппарата.

— Алло! Говорит восьмой… — Потаялло провел рукавом по лицу. — Так точно, шум слышен и в деревне. Как-как? Есть: наблюдать и докладывать. Так точно, по команде батальона. Так точно, вышлют. Слушаюсь, ждем. Разумеется, без паники, разумеется…

Они снова вышли на улицу.

— Два тринадцать, — разглядел капитан на циферблате. — Это очень важно, теперь нужна точность до минуты. Потом в рапорте хо-хо что может получиться, если неточно указано время.

— Тревога? — неуверенно спросил Маркевич.

— Когда батальон даст команду. Вы слышали, подпоручик? Прежде всего без паники…

Шум усиливался, и спокойствие капитана рассердило Маркевича.

— Чего ждать, ведь ясно, что-то готовится, танки…

— Спокойно. Научитесь, подпоручик, бояться своих командиров больше, чем врага. Танки? В этом лесу? В пятнадцати километрах от шоссе, в двадцати от железной дороги? Мы уже это обсудили…

— Тогда что же?

— Пес его знает… Но в батальоне лучше разбираются… Низёлек!

Капитан приказал капралу проводить пограничника до его поста, осмотреться и вернуться назад. Пограничник попытался увильнуть, сердце у него, мол, болит, просил отложить до утра; пришлось на него прикрикнуть.