Тиран - Валерио Манфреди

Армия, поставленная перед фактом, одобрила соответствующее решение и двинулась на Сиракузы. Вскоре к ней присоединились многочисленные отряды конницы. По всей видимости, их заранее предупредили о готовящемся.

Филист первым узнал о перевороте и сразу же понял, что речь не идет о каком-то внезапном, импульсивном действии. Прибытие конницы с Этны, неожиданный мятеж высшего военного состава, прямое нападение на Ортигию — все это являлось элементами заранее продуманной стратегии, и, возможно, худшее еще было впереди. Он сразу же выслал подразделение конницы, рассчитывая предупредить Дионисия, и тщательно разработал план защиты Ортигии — до последней капли крови. Он также задействовал верных ему осведомителей, и через три дня поступили новые известия.

Плохие.

Конница, находясь в изгнании на Этне, связалась с Регием и Мессиной, и те предоставили мятежникам свой флот, чтобы блокировать оба порта города. Но этим их участие не ограничилось. Их посольство, прибывшее в Коринф, метрополию Сиракуз, убедило правительство отправить на усмирение колонистов полководца с особыми полномочиями, дабы восстановить законность. С военной точки зрения эта акция не представляла особой угрозы, но вот в идеологическом отношении была равносильна смертельному удару. Хотя метрополии ни в чем не ограничивали независимость и политическую жизнь колоний, все же прямое вмешательство их посланцев во внутренние дела последних проводилось либо с целью оказать безоговорочное доверие, либо безоговорочно осудить происходящее. Коринф прислал в Сиракузы полководца по имени Никотел, человека жесткого, ветерана Великой войны, открыто симпатизирующего олигархии.

Говорили, что у него лишь одна слабость: он любит неразбавленное вино. Привычка, опасная для греков, и особенно для воинов, по обыкновению разводящих его водой в соотношении один к трем или даже один к пяти.

Дионисий со своими наемниками спешно вернулся в Сиракузы и засел в крепости. Он велел заблокировать перешеек, а ночью перекрыть цепью вход в порт Лаккий. Аксал сопровождал его повсюду и спал при этом на земле, расположившись у порога комнаты хозяина. Смерть Дориска, друга детства, повергла Дионисия в уныние и наполнила мраком его душу.

Вскоре противник перешел к осаде стены на перешейке. Он занимался этим много дней подряд, без остановки, подвергая суровому испытанию оборонительные сооружения и способность наемников сопротивляться.

Дионисий созвал на совет самых преданных: Филиста, Лептина, Иолая, Гелорида и еще двоих или троих членов Братства. Атмосфера была тяжелой.

— Критичность сложившегося положения очевидна всем, — начал Филист. — Не думаю, что нам удастся справиться.

Действительно, никто не видел выхода. Выдвигавшиеся предложения касались лишь вопросов о том, когда бежать, куда и где потом прятаться.

У Гелорида, заметившего, что Дионисий неподвижно сидит на своей скамейке и молчит, создалось впечатление, что тот смирился с неизбежным; он хотел разрядить обстановку удачной остротой, но получилась неудачная фраза, после которой их отношения стали постепенно портиться.

— Помните, — сказал он, — тиран может покинуть свой трон, только если его стащат оттуда за ноги.

Филист опустил глаза, Лептин скривил лицо. Навряд ли слово «тиран» и этот образ — как его, мертвого, волокут прочь из дворца, словно тушу убитого животного, — понравились Дионисию. Он побледнел от ярости и взглянул на отчима так, что друзья испугались: не схватится ли он за меч, но ничего этого не случилось. Дионисий заговорил твердо и спокойно, как ни в чем не бывало:

— Ты, Лептин, отправишься в путь немедленно, прежде чем явятся войска из Регия и Мессины и присоединятся к осаде. Ты. поедешь в Спарту, к Лисандру, и заключишь с ним договор. Коринфяне — его союзники, однако они всегда доставляли ему неприятности, кроме того, они слишком богаты и могущественны по сравнению со спартанцами, а это почва для зависти и недоверия, что играет нам на руку. Война закончилась, в их распоряжении имеется несколько тысяч человек, за долгие годы разучившихся делать что-либо, кроме одного: сражаться. Они представляют проблему для общества, способны посеять в нем смуту. А мы способны решить эту проблему, по крайней мере отчасти. Ты примешь их на службу, сколько получится, и вернешься как можно скорее. Тебе ясно?

— Думаю, да, — ответил Лептин.

— Мне не нужны сомнения. Я хочу быть абсолютно уверен в том, что ты сделаешь то, что я тебе сказал. Так что?

— Будь спокоен. Считай, что эти люди уже здесь.

— Никаких писем я тебе не дам, это слишком опасно. Передашь все Лисандру лично, от моего имени. Ты мой брат — все равно что я сам обращаюсь к нему.

— Хорошо, — снова согласился Лептин.

— Отлично, — заключил Дионисий. — Филист… — Да.

— Тебе предстоит не менее трудное задание. Сегодня же ночью ты отплывешь на торговом судне на восток. Высадишься на берег в безлюдном месте и продолжишь путь верхом на муле, чтобы никому не бросаться в глаза, — и так доберешься до границы территории, захваченной карфагенянами…

Филист боязливо заерзал на стуле, но Дионисий сделал вид, что не заметил этого, и продолжал:

— Ты отправишься к кампанским наемникам на службе у Гимилькона, охраняющим карфагенские провинции, и предложишь им поступить ко мне…

— Что? Ты об этих зверях, истребивших жителей Селинунта и Гимеры, кровожадных тварях, которые…

— Они — военные машины, а не люди. То же самое они бы сделали с карфагенянами, если бы работали на нас. Мы это уже обсуждали, я тебе излагал свои мысли по данному поводу. А теперь слушай меня внимательно. Они наверняка до смерти скучают там, охраняя эти провинции, им не терпится размяться. Так вот, мы предоставим им такую возможность. Предложи им все, что они пожелают, только приведи их к нам. Как только договоришься с ними, дай мне знать, и я вышлю к тебе своего полководца, чтобы он принял командование. Сейчас же иди готовиться к отъезду. Не сомневайтесь, мы выберемся из этой ловушки и переменим положение дел в свою пользу еще до конца зимы.

— А если оба данных тобой поручения потерпят неудачу? — поинтересовался Гелорид.

— Тогда я буду биться до последнего — так яростно и беспощадно, что, когда я погибну, у врага не останется причины для веселья, так как слишком много покойников ему придется оплакивать, сжигать и хоронить в этом городе. Никто из вас не обязан следовать за мной. Кто хочет уйти — пожалуйста, я и сам сумею справиться, особенно если ситуация станет еще хуже.

Филист кивнул с серьезным видом. В душе он считал предложенные меры бесполезными и не сомневался, что все они погибнут, однако вслух произнес:

— Я выеду, как только смогу. Мне нужно лишь время на то, чтоб собрать деньги и приготовить корабль к отплытию.

Лептин отправился в путь три дня спустя, Дионисий проводил его в порт.

— Ты еще видел того человека? — поинтересовался он у брата, поднимавшегося на борт.

— Какого человека?

— Велевшего тебе последовать за мной в Акрагант.

— Нет. Больше не видел.

— Как ты думаешь, кто он такой?

— Понятия не имею. Я считал, что вы договорились и ты его знаешь. Я больше не пытался что-либо о нем разузнать. А почему ты спрашиваешь?

— Потому что это тайна, которую я не могу себе объяснить, а я никогда не верил в существование тайн, считая, что есть только проблемы, проблемы, требующие решения… А теперь ступай. Сделай то, о чем я тебя просил, и сделай хорошо. Желаю тебе счастливого пути.

Лептин ступил на сходни, потом обернулся:

— Послушай…

— Что?

— Ты действительно думаешь, что мы справимся? Я хочу сказать, не лучше ли…

— Эй, ты о чем это? Проклятие, что ты такое говоришь?

— Мне кажется, все бесполезно.

Дионисий схватил его за плечо.

— Послушай, ради Геракла. Помнишь время, когда мы были детьми и шайка мальчишек из Ортигии осадила нас в портовом складе и готовилась избить нас до смерти?

— А как же! — ответил Лептин.

— Не ты ли в тот раз сказал, что мы ни в коем случае не должны сдаваться?

— Верно…

— И чем дело кончилось?

— Ты подсадил меня к себе на спину, и я вылез через крышу. Я побежал за помощью, и…

— А теперь что?

Лептин покачал головой:

— Да… Боюсь, сейчас ситуация несколько иная.

— Точно такая же. Изменились лишь масштаб и география. Сейчас мы — хозяева Ортигии… и мы победим, как победили тогда. Я докажу всем, что мне суждено возглавить не только жителей Сиракуз, но и всех сицилийских греков в борьбе против их смертельного врага. Однако мне нужно знать, что и ты в это веришь. Каждый день и каждую ночь, какие я проведу в этой крепости, наблюдая за происходящим внизу со стены, я должен быть уверен, что ты едешь ко мне с подкреплением. Что ты с минуты на минуту появишься, понимаешь? Так что? Что ты мне ответишь?