Странные приключения Ионы Шекета. Книга 2 - Песах Амнуэль

РАВНОЦЕННЫЙ ОБМЕН

Попутешествовав по разным Вселенным и переходя из черных дыр в белые, начинаешь путаться в Израилях. Вообще говоря, в каждой Вселенной Израили похожи друг на друга в том смысле, что все они расположены на Ближнем Востоке. Но в одной Вселенной — кажется, в той, где я имел честь родиться, — Соединенные Штаты Израиля отхватили себе еще и большую часть Азии, не говоря о Северной Америке; в другой, — там, где расположена планета Дарсан, — Израиль имел собственные колонии на Марсе; в третьей… В общем, путаница во время путешествий неизбежна, как вы понимаете, и относиться к этому нужно философски. Я так и поступал, пока не оказался в той Вселенной, где светлые еврейские головы еще в XX веке открыли Принцип обмена. Принцип, вообще говоря, простой, я не очень понимаю, как до него не додумались во всех прочих Вселенных. Он гласит: «Перемещение массы вдоль пространственно-временной линии в направлении от А к Б вызывает перемещение равной массы вдоль той же мировой линии в направлении от Б к А». Не очень понятно? Это ничего, я тоже сначала не понимал, но мне объяснили на очень наглядном примере. В конце ХХ века, если вы помните, Израиль все еще договаривался с палестинцами о мире. «Господа арабы, — говорили евреи, — давайте жить дружно!» И улыбались при этом, как кот Леопольд, которому мыши положили гвоздь в сосиску. «Хорошо, — говорили арабы, — вы нам территории, мы вам мир». Так вот, такое могло происходить только во Вселенной, где Принцип обмена не был известен. Ибо что требует этот Принцип? «Мы вам даем мир», говорят палестинцы. «И мы вам даем мир», — говорят евреи. Нематериальное меняется на столь же нематериальное. А если евреи дают арабам землю (самое материальное, что есть на планете), то и арабы должны дать евреям ровно столько же земли — иначе сделка состояться не может, законы природы этого не допустят. В ту Вселенную, где был открыт Принцип обмена, я попал совершенно случайно. Я просто хотел вернуться домой, а другого способа, кроме как войти в черную дыру и выйти из белой, наука пока не придумала. Я именно так и поступил, но вывалился из белой дыры вовсе не в моей родной Вселенной, а в какой-то иной. Я это сразу понял, потому что никто меня не встретил, и торжественного приема по случаю моего прибытия тоже не предвиделось. — Курс — к Земле! — сказал я дарсанскому звездолету и получил в ответ: — Чтоб ты сдох! Я всегда вздрагиваю, услышав эту фразу, хотя прекрасно знаю, что в переводе на нормальный русский она означает всего лишь: «Слушаюсь и повинуюсь». Я посадил звездолет (точнее будет сказать — дарсанский звездолет опустил меня) на посадочное поле космопорта Бен-Гуриона и доложил о прибытии руководителю патрульной службы. Конечно, это был другой руководитель, и служба была другая, и здание управления располагалось здесь не на улице Каплан, а на проспекте Рабина. Руководитель оказался миловидной женщиной лет семидесяти, звали ее Ривка Донат, и она приняла меня с кислым выражением на лице. — Дорогой Иона Шекет, — сказала госпожа Донат, — судя по документам, вы служите не в нашей компании, а у наших конкурентов из Вселенной номер одиннадцать. Но я все равно рада выслушать ваш доклад. Честно говоря, я всегда был уверен, что моя родная Вселенная имеет первый номер, но спорить с начальником и, тем более, женщиной не хотелось, да и смысла не было — попробуйте что-то доказать женщине-начальнику! Под жуткий вой сирен, доносившийся из-за неплотно прикрытых окон я рассказал госпоже Донат о своих приключениях в мире Дарсана и о том, как были отправлены в прошлое одиннадцать тысяч моих копий, чтобы основать там еврейскую цивилизацию. — Как? — поразилась госпожа Донат. — Вы сумели обойти Принцип обмена? Тогда я и услышал впервые об этом пресловутом Принципе. Оказывается, местные ученые столкнулись с ним, когда политики вели переговоры с палестинцами о мирном урегулировании. Пришлось отдать земли и вместо мира получить другие земли. В результате местный Израиль стал неожиданно владельцем прекрасных угодий в Центральной России, которые нужны были ему, как рыбе зонтик. Но Принцип был соблюден, и в следующий раз ученым пришлось иметь с ним дело, когда в прошлое отправилась первая экспедиция. Некий путешественник по имени Иона Шекет (с именами у них, видимо, была напряженка, а может, это действительно был я — в местном исполнении) сел в машину времени и провалился в I век новой эры, чтобы лично убедиться в том, что никакого Христа не существовало. Согласно Принципу обмена, в начале ХХI века должен был появиться объект такой же массы и примерно таких же габаритов. Он и появился — этим объектом оказался лично Иисус Христос, отправившийся в будущее в качестве обменной массы именно тогда, когда он тихо стонал от боли, умирая на кресте. Крест, между прочим, остался в I веке. Неудивительно, что мой тезка Иона Шекет не обнаружил никакого Иисуса и не сумел доказать ни истинности христианских евангелий, ни их лживости. Кстати, вернуться в свое время он тоже не смог, поскольку для этого нужно было отправить назад, в I век, Иисуса, но тот решительно воспротивился, особенно после того, как его вылечили от всех болезней и объяснили, что вернуть его могут только на тот самый крест, с которого судьба его столь милостиво сняла. — Так Христос живет сейчас в Израиле? — поразился я. — Да, — подтвердила госпожа Донат, — и это наша трагедия, потому что сказать всем, что Иисус жив, невозможно — вы ж понимаете, как к этому отнесутся в христианских странах. Отправиться назад, в прошлое, он не хочет. А скрыть появление Христа в нашем времени тоже не удастся — не посадишь же его в камеру-одиночку. Впрочем, зная израильских репортеров, вы, господин Шекет, прекрасно понимаете, что даже одиночка не спасет… Это я знал прекрасно! От прессы есть только одно спасение — самому стать репортером. Так я госпоже Донат и сказал. — Может, вы это возьмете на себя? — с надеждой спросила она. Вообще-то мне не следовало вмешиваться. В конце концов, не мой это мир, не мой Израиль, пусть сами со своим Иисусом разбираются. Но, с другой стороны… — Хорошо, — согласился я. — Насколько я понимаю Принцип обмена, в тот момент, когда Христос вернется на крест, ваш Иона Шекет вернется сюда? — М-м… — протянула госпожа Донат. — Может, и вернется. Точнее, в нашем времени появится некое материальное тело, масса которого будет в точности равна массе Иисуса, и это может быть, в принципе, что угодно, в том числе и Иона Шекет. Надо вам сказать, Христос, каким его изображают христиане, производит гораздо большее впечатление, чем оригинал — типичный меланхолик, тощий и погруженный в раздумья. Со мной — точнее, с Ионой Шекетом этой Вселенной он уже был знаком и потому при моем появлении не высказал удивления. — Хочу написать о вас в газете, — взял я быка за рога. — Иисус Христос в нашем мире и все такое. — Нет! — отшатнулся от меня бедняга. — Ни за что! — Почему? — я сделал вид, что удивился. — Не понимаешь? Никто, даже папа Римский, не поверит в то, что я настоящий. Скажут — самозванец. — Покажи пару чудес, — предложил я, — и поверят как миленькие. Христос посмотрел на меня как на сумасшедшего, и я прекрасно понял, что он хотел сказать: никаких чудес от отродясь не демонстрировал, и все, что написали потом в Евангелиях ученики, было, видимо, плодом их горячей фантазии. — Есть возможность эти чудеса совершить, — сказал я, и в глазах Иисуса загорелся огонек интереса. — Отправишься назад, в первый век… Да не дергайся, сначала послушай. Машина времени доставит тебя в более ранний период, повезешь туда кое-какие технические приспособления — ну там, по воде ходить, зрение возвращать… Это ведь не проблема сейчас. Сделаешь все по первому разряду, а потом… — Вот именно, а что потом? — вскинулся Иисус. Он вспомнил, конечно, о том, как чуть было не закончил свою жизнь, и повторение прежнего опыта ему вовсе не улыбалось. — А ты уж сам думай, — я пожал плечами. — Ты ведь знаешь сейчас, чем это все могло закончиться. Христос погрузился в раздумье. Идти снова на крест он не хотел, но прожить остаток жизни в одиночной камере в ХХI веке тоже было не лучшим выходом. Я знал, что, в конце концов, он примет мое предложение. Наверняка он думает о том, что сумеет наконец показать чудеса, а потом разоблачит предателя-Иуду, раз уж знает, кто именно донес на него. И на крест его не пошлют… — Согласен, — сказал Иисус. — Ни за что! — заявила госпожа Донат. — Отправить в первый век современные технические устройства? Наша организация существует не для того, чтобы историю нарушать, а для того, чтобы исправлять нарушения! Ну конечно, — подумал я. Они, видите ли, исправляют. В моем мире я сам работал в такой конторе добрых пять лет, так что пусть она мне лапшу на уши не вешает. Конечно, я не сказал этого госпоже Донат, но, подумав, она и сама поняла, что мое предложение решает многие проблемы, почти не создавая новых. На следующий день, когда бедняга Иисус вошел в камеру машины времени, в кармане его хитона были спрятаны кое-какие приспособления. А я сидел у пульта и с нетерпением ждал, что же возникнет вместо ушедшего в прошлое господина Христа? Иисус исчез вместе с машиной, а вместо них в комнате оказался довольно тщедушный мужчина лет пятидесяти в римской тунике (ого, — подумал я, — да ведь это не просто патриций, это всадник), щурившийся на яркий свет дня и что-то бормотавший под нос на чистой латыни. — Ну что, — сказал я, обращаясь не столько к пришельцу из прошлого, сколько к госпоже Донат, с подозрением наблюдавшей за сценой явления, теперь ты не сможешь умыть руки, верно? Я, как вы понимаете, тоже говорил на чистой латыни, и потому госпожа Донат не поняла ни слова. Странно, но Понтий Пилат (а это, без сомнений, был именно он) тоже ничего не понял — во всяком случае, на мой вопрос ответа не последовало. — Это прокуратор Иудеи Понтий Пилат, — объяснил я госпоже Донат. — Теперь в вашем прошлом есть Иисус, который может творить чудеса с помощью техники, есть некий Иона Шекет, который отправился наблюдать за казнью, но нет Пилата, который должен был эту казнь спровоцировать. — Но тогда, — начала соображать госпожа Донат, — Христа не казнят и христианство не возникнет! А как же наша история? Две тысячи лет христианской веры? Я посмотрел на Пилата — он начал уже приходить в себя, и в его взгляде я увидел решение этой проблемы. — Мы с другом Понтием, — сказал я, — спасем ваших христиан. Одно условие: лично мне нужно вернуться на мою Землю, а не на очередной ее альтернативный вариант. Поможете мне в этом? Прокуратор Пилат не против. Что оставалось делать госпоже Лапид? Естественно, она согласилась, и мы с другом Понтием принялись за дело.