Сорвать маску - Маргарет Макфи

— Нет, — прервала она его. — Нет.

— Так дело в свадьбе? Если хочешь, можно устроить тихое, скромное празднество. Это больше тебе по вкусу?

— Нет, Доминик. — Это оказалось еще сложнее, чем она могла предположить. — Дело не в этом, ты не совершил ничего, что могло бы меня оттолкнуть. Пожалуйста, поверь мне.

— В чем тогда дело?

Арабелла снова покачала головой.

— Я люблю тебя, Арабелла.

Эти слова словно повисли в воздухе между ними. Слова, которые, услышь она их вчера, наполнили бы ее сердце искрящимся счастьем. Сегодня же они разбили его.

Она коротко невесело рассмеялась, пораженная иронией ситуации, и зажмурилась, пытаясь сдержать слезы.

— И ты говоришь мне об этом сейчас!

Она почувствовала, как по щеке побежала одинокая капелька, и поспешила смахнуть ее.

— Я никогда не переставал любить тебя, — заверил ее Доминик.

— Ты никогда не говорил мне об этом. Ты ни разу не сказал о своих чувствах.

Арабелла почувствовала, что теряет власть над собой, она не могла мыслить связно и действовала механически, проживая секунду за секундой.

— Прости, что я не сумел попросить твоей руки как положено. — Доминик взъерошил волосы. — Но почему еще, по-твоему, я бы решил на тебе жениться?

— Ради Арчи. Из чувства долга.

— Это лишь часть причины. Я хочу жениться на тебе потому, что люблю тебя, Арабелла. Я должен был сразу сказать тебе об этом.

— О боже, — прошептала она, — пожалуйста, Доминик, не усложняй все еще больше. Я не могу выйти за тебя замуж. — По ее щекам побежали слезы, которые Арабелла не могла больше сдерживать. — Просто не могу.

Он двинулся к ней.

Арабелла попятилась, спотыкаясь, и потеряла равновесие, наткнувшись на кресло. Доминик поймал ее и притянул к себе, крепко сжимая тонкие руки и напряженно вглядываясь в прелестное, залитое слезами лицо.

— Я знаю, что ты тоже любишь меня, Арабелла.

Она покачала головой, но не посмела отрицать это вслух.

— Я не могу выйти за тебя, Доминик, — повторяла она как «Отче наш», зная, что лучше не рисковать, пытаясь что-то объяснить.

— Ты сейчас на глазах у лондонского общества. Уйти в безвестность и снова стать моей любовницей, боюсь, уже не получится.

— Я не могу выйти за тебя замуж и не могу быть твоей любовницей. Я должна уехать, Доминик, от тебя и из Лондона. Сегодня же.

Герцог резко, отрывисто рассмеялся, не веря собственным ушам.

— И ты думаешь, что я отпущу тебя? Просто так? — Он покачал головой, и Арабелла прочла в его глазах непоколебимую решимость. — Я не знаю, что ты затеяла, Арабелла, но я уже говорил тебе, и вполне серьезно, у меня нет ни малейшего желания снова тебя потерять. И уж тем более я не хочу потерять сына, которого только что обрел.

Арабелла испугалась по-настоящему, узнав это решительное выражение на его лице.

— Ты должен отпустить меня и Арчи, Доминик.

— Вовсе нет, Арабелла, не должен.

Он упрямо стиснул губы.

— Прошу тебя. — Она впервые посмотрела ему прямо в глаза. Его жизнь и жизнь ее ребенка висели на волоске. — Я умоляю тебя, Доминик. Просто поверь, что так будет лучше.

— Лучше?! — В его глазах появилось яростное чувство собственника, смешанное с желанием защитить и неприятным подозрением. — Ты ведь знаешь, что я люблю тебя. Я готов сделать тебя своей женой, своей герцогиней. Я бы дал тебе и Арчи все, чего вы только можете пожелать. И я знаю, что ты любишь меня. Так от чего ты бежишь, Арабелла?

Он подошел слишком близко к правде, даже не подозревая, чем рискует. Арабелла снова посмотрела на человека, которого любила всем сердцем, и поняла, что нужно сказать, чтобы он отпустил ее. Эти слова навсегда убьют часть ее души. Но они же спасут его. И спасут Арчи.

Арабелла посмотрела в его глаза, так похожие на глаза их сына. В ее груди сердце забилось реже и медленнее. В разуме словно захлопнулась дверь.

— Ты ошибаешься, Доминик. Я не люблю тебя.

Слова соскользнули с ее губ, медленно, тихо, спокойно, и повисли в воздухе. У Арабеллы было ужасное чувство, словно она прокричала их во всю силу легких. Она увидела потрясение в глазах Доминика, боль, страдание, неверие. Словно она только что взяла нож, хладнокровно вонзила его в собственное сердце и повернула лезвие со всей жестокостью, на которую она только была способна.

Часы на каминной полке отсчитывали секунды.

Тик.

Так.

Тик.

Так.

— Я тебе не верю, — прошептал Доминик.

— Я не люблю тебя, — повторила она.

Сердце ударилось о грудную клетку один раз... другой... третий... и продолжало биться. В теле не осталось тепла. Там, где раньше текла горячая кровь, теперь застыл лед.

Доминик вгляделся в ее лицо — и Арабелла почувствовала всю глубину раны, которую она ему нанесла. Пришло осознание: причиняя такую боль ему, она убивает себя.

Но, несмотря на это, Арабелла стояла перед ним, спокойная, неподвижная, не позволяя себе думать. Только лгать.

— И ты только сейчас поняла это?

Она увидела, как опасно потемнели карие глаза, издевательски приподнялись брови. Боль осталась, но теперь на первый план вышел гнев, переплетающийся с недоверчивостью. Если она сейчас сдастся, хотя бы одним жестом намекнет на свои истинные чувства... Арабелла схватила рукоятку воображаемого ножа, покоящегося в ее сердце, и вонзила его еще глубже.

— Мне просто не следовало притворяться.

Сердце распалось на части. Арабелла отвела взгляд, не в силах видеть острую боль в его глазах.

— Ты притворялась?!

Его голос был полон ярости. Но вынести гнев было гораздо проще, чем боль.

— Да, — твердо произнесла Арабелла и заставила себя посмотреть ему в глаза.

— Даже когда мы занимались любовью? Когда ты кричала от восторга, а я изливался в тебя? Когда я всю ночь лежал рядом с тобой, до самого утра? — яростно допрашивал он.

— Да, — повторила Арабелла.

Теперь, когда она видела, что ярость берет верх, лгать стало гораздо легче. Она должна заставить его поверить.

Между ними шелестели секунды. Молчание с шипением заполнило воздух. Арабелла стояла на месте и ждала, ждала, ждала, выдерживая ярость его пристального взгляда, пока, наконец, Доминик не сказал:

— В таком случае я не стану удерживать тебя против твоей воли.

— Спасибо.

Слова прозвучали издалека, словно их произнесли чужие губы. Арабелле начинало казаться, что ее самой вообще нет в этой комнате, что она стоит здесь бестелесной тенью, наблюдая, как перед ней разворачивается новая часть трагедии.

Его глаза словно остекленели, но она знала, что это лишь способ скрыть боль, еще более глубокую, чем ее собственная.