Магия имени - Инна Бачинская

Она кожей ощутила вакуум, мгновенно образовавшийся вокруг. «Чужие» не обратили внимания на ее слова, но сидящие вокруг «свои» притихли. Инга скользнула взглядом по их лицам. Ей показалось, что Хабалка смотрит на нее со злобой, Артур – настороженно, Вася – в упор, лицо его резко побледнело. Ростик – с непонятным выражением. Удивлением? Недоумением? Пауза затягивалась, грозя перерасти в замешательство.

Вдруг Трембач спросил почти трезвым голосом:

– Вы были с ней знакомы?

Вопрос прозвучал как выстрел.

– Нет, – ответила Инга. – Я ее не знала. Меня на улице спросила о ней какая-то женщина… – Она импровизировала на ходу. Ее, как и Трембача, несло. – Спросила, где Леночка, которая здесь жила до меня… Уехала за границу? Что-то не видно ее…

– Уехала, – хрипло выдохнула Люська. – Давно уехала, еще в марте.

– А вот и не уехала, – игриво перебила ее Тамириса, которая одна не заметила общего напряжения. – Леночка не уехала за границу, она осталась! Она встретила человека… и они полюбили друг друга! – В ее растроганном голосе слышались истеричные нотки. – Она уехала домой, но вернется! – Высокий, ломающийся от волнения голос Тамирисы стал пронзительным, как у кликуши. – Она вернется! Она сама мне говорила! Я не могу открыть вам имени этого человека… это их тайна…

Инга сидит, намертво вцепившись пальцами в край стола. От волнения ее начинает подташнивать. Перед глазами картинка – хрупкое изувеченное девичье тело на клеенчатом столе… впалый живот… запрокинутая голова… мокрые волосы… «Чужие», почувствовав неладное, дружно повернулись к «своим» и перестали жевать.

Громкий стук в дверь прервал эту странную сцену…

Глава 14

День пятый. Застолье (заключение)

Инга едва не вскрикнула от неожиданности. В глазах Люськи промелькнул страх. Она непроизвольно схватилась рукой за сердце. Пан Станислав легко встал и пошел открывать. В комнату ввалился кореш Трембача, Витек, озабоченный, серьезный и, похоже, трезвый.

– Витек! – радостно закричал Петр. – Заходи!

Тот не заставил себя просить дважды, резво прошмыгнул к столу и боком пристроился на стуле Трембача.

– Мой друг Виктор! – представил его тот. – Живет тут рядом, на Полевой. Ты чего так долго? – Он от души приложил Витька ладонью по спине и захлопотал, сметая ему в тарелку всякую снедь. – А вот мы тебе сейчас штрафную и закусить! У всех есть? Ну, тогда поехали!

Все с облегчением похватали рюмки, засуетились, наливая, и веселье продолжалось. К теме Леночки, уехавшей за границу, больше не возвращались. Голоса становились громче, разговоры безалабернее, никто никого не слушал. Любимая подруга Люськи выскочила из-за стола и объявила стихи собственного сочинения в честь виновницы торжества.

– Ты помни обо мне, родная, – заголосила она, простирая руки в сторону Люськи, – моя подруга дорогая! Как мы с тобою хохотали, что стены в комнате дрожали!

Теперь сижу совсем одна, и не с кем выпить мне вина!

И погрустить, и пошалить, и душу некому открыть![11]

Она бросилась к Люське и расцеловала ее в губы. После чего обе прослезились. Люська, пьяненькая, утирала слезы розовой бумажной салфеткой, бессмысленно улыбаясь.

– Браво! – рявкнул Трембач, хватая очередную бутылку. – За народные таланты!

Потом, разгоряченные и пьяненькие, гости потянулись в сад слушать соловья. Потом вернулись за стол и снова ели и пили.

Трембач был неисчерпаем. Он предлагал выпить за мир, дружбу, любовь, взаимопонимание и добрососедские отношения. Гости, наевшиеся, как удавы, и напившиеся, потихоньку расползались восвояси. Отбыли мордатые тетки, засобирались хмурые звероводы, Лиза-Блябла застенчиво жалась у стены, поджидая их. Исчезла Тамириса. Витек опьянел как-то сразу, расслабился и уже два раза падал со своей половины стула. В третий раз он схватился за край скатерти и стянул на пол глубокую керамическую миску с маринованными огурцами. Миска взорвалась как бомба, обдав самых стойких холодными брызгами маринада. Резко запахло укропом и чесноком. Инга бросилась из-за стола в коридор за тряпкой, рванула на себя скрипящую дверь кладовки, шагнула внутрь и застыла, оторопев.

В темной глубине кладовки почему-то сидела в старом кресле улыбающаяся Тамириса, уронив на колени руки. Смутно белело ее маленькое лицо. Инга, испытав мгновенную слабость в коленках, попятилась, а Тамириса вдруг стала клониться вперед. Инга непроизвольно шагнула к ней, протягивая руки, словно пытаясь удержать… Тамириса продолжала клониться, пока, странно молчаливая и неподвижная, не уперлась грудью в вытянутые руки Инги. Та, с трудом удерживая ее каменно-тяжелое тело, пятилась, понимая, что случилось непоправимое… Тамириса, выскользнув из ее рук, упала на пол, глухо стукнувшись лицом о выщербленную половицу. Она лежала неподвижно, подогнув под себя руки, как большая нелепая кукла. Из высокой прически торчали две булавки с замысловатыми китайскими иероглифами. Инга рванулась из кладовки, в ужасе захлопнув за собой дверь.

Она мчалась по саду, не разбирая дороги. Одна мысль билась в сознании: «Скорее! Скорее!» И еще одна: «Вот и все!» Она перемахнула через забор, едва заметив его. Центр Посадовки был безлюден, тускло горел фонарь, освещая разбитую нечистую улицу. Укрывшись под деревом, дрожащей рукой Инга набрала номер Шибаева. Услышав его голос, она едва не зарыдала от облегчения.

– Инга! – закричал он радостно. – Почему ты не позвонила?

– Сашенька, Сашенька, забери меня отсюда!

– Что случилось?

– Сашенька, Тамирису убили! Там гости, полно людей, а она в кладовке! Мертвая! Витек разбил миску с маринованными огурцами, я открыла дверь, а она упала на меня… – сбивчиво объясняла Инга, с трудом сдерживаясь, чтобы не зарыдать в голос. – Сашенька, я на остановке… Приезжай скорее! Мне страшно! – Она всхлипнула.

– Инга, послушай… Ты меня слышишь? Инга! Перестань плакать! Инга! – кричал он, понимая, что она его не слышит. – Я приеду через тридцать минут. Через двадцать! Там есть люди?

– Где? – не поняла Инга.

– На остановке? Там есть кто-нибудь?

– Нет, – сказала она неуверенно, оглядываясь. – Никого нет.

– Инга, жди меня где-нибудь в стороне, уйди с остановки. Спрячься! Не выходи из укрытия, пока не увидишь мою машину. Поняла? И успокойся, родная! Не бойся!

– Да, – ответила Инга, – хорошо. Сашенька, приезжай скорей! Я утром тебе звонила, хотела рассказать… – вспомнила она. – Ши-Бон, Вася может ходить! Он не инвалид! Он бегал по саду сегодня ночью. Ши-Бон, ты слышишь? Он не инвалид!

* * *

Шибаев гнал машину, выбирая пустынные улицы подальше от центра города. Дважды проехал на красный свет, что, похоже, становилось уже привычным. В Посадовке он был через двадцать четыре минуты после звонка Инги. Подъезжая, он видел, как отвалил от разбитой стеклянной будки последний автобус. Единственный пассажир сидел позади шофера. Шибаев припарковал машину у щербатой бровки, заглушил мотор и выскочил в теплую светлую ночь. Вокруг было тихо и безлюдно. Светила луна. Казалось, она летит по ночному небу сквозь неподвижные легкие облака, а облака стоят на месте. Инги нигде не было. Отгоняя дурные предчувствия, Шибаев побежал к деревьям, повторяя:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});