Как Париж стал Парижем. История создания самого притягательного города в мире - Дежан Джоан

Истории парижских финансистов дали толчок появлению во французском языке новых слов, которые вскоре перешли и в другие европейские языки. Как и собственно слово «финансист», они служат нам напоминанием о первых современных финансовых деятелях.

Первым возникло понятие nouveau riche. К 1760-м годам оно уже вошло в широкое употребление: юристы Оливье Патру и Клод Ле Претр объявляли нуворишей «чумой нашего века» и писали, что они «наводнили Париж, похваляясь богатствами, отнятыми у вдов и сирот».

Затем появилось слово parvenu, парвеню, или выскочка. Французские словари 1690-х объясняли, что из-за быстрого обогащения финансистов глагол parvenir – «достигать» – приобрел новое значение, faire fortune – «нажить состояние». Вскоре было образовано и соответствующее существительное, parvenu – «тот, кто внезапно поднялся из низов общества, заработав крупное состояние». В примере упоминалась «расточительность новых парвеню и налоговиков». В романе Пьера Карле де Мариво (кстати, племянника Бюлле, построившего множество вычурных резиденций для парвеню) Le Paysan parvenu[5] описывается восхождение финансиста-парвеню, «сегодня слуги, а завтра хозяина дома».

В конце концов было придумано еще одно новое слово для обозначения скоробогачей – миллионер. Сначала существительное millionnaire являлось синонимом слов nouveau riche и parvenu, то есть означало человека скромного происхождения, быстро и незаконно заработавшего большие деньги. Оно появилось в начале XVIII века и впервые было использовано Лесажем, автором «Тюркаре». В оригинальной версии «Красавицы и чудовища» красавица была дочерью «миллионера».

Позже эти слова перешли в английский язык, но считалось, что феномен, вызвавший их происхождение, то есть человек из низов, сколотивший состояние, является по своей сути французским. В письмах Марии Эджуорт из Парижа, датируемых 1802 годом, встречаются слова «нувориш» и «парвеню», но они употребляются только в контексте французского общества: Мария сравнивает дурной вкус новых богатых со старой аристократией. В 1816 году лорд Байрон упоминает знакомство с «тем, кого [во Франции] называют миллионерами».

История трех этих слов наглядно показывает неспособность современников первых финансистов относиться к ним непредвзято, без подозрения и презрения. К концу века экономист Вобан подсчитал, что приблизительно 10 процентов населения Франции живет в настоящей нищете, и что «едва ли десять тысяч французских семей имеют приличный доход», и большинство из них либо «занимаются финансами, либо являются их родственниками через брак». Однако ни он, ни кто-либо другой не брали в расчет тот факт, что, хотя финансисты действительно разбогатели, успешно эксплуатируя сложившуюся экономическую ситуацию, ответственности за нее они не несли. Никто также не отметил, что их деньги сослужили прекрасную службу французской монархии. Без них Франция никогда не смогла бы стать самой сильной державой Европы, а Париж – самой блестящей столицей. Наконец, финансистов часто высмеивали за то, что они родились «на задворках общества», но никто не разглядел в их восхождении к вершинам власти первых признаков перемен во французском обществе, его новой открытости.

Финансисты доказали, что Париж – такой, каким он стал, – больше не является социумом, где все права даются человеку только при рождении. Вместе с новыми кварталами, новыми улицами и новыми особняками родилось общество новых возможностей. В этом городе у индивидуума был шанс изменить свое, казалось бы, раз и навсегда установленное положение.

Несмотря на то что Testament politique («Политическое завещание») кардинала Ришелье не было опубликовано при его жизни, до нас дошли его переписанные черновики. Существуют три версии того раздела, где он пишет о новых деловых людях. В первой сказано, что финансисты занимают «отдельное место» (place) во французском обществе. Во второй – что они представляют собой «отчетливую политическую партию» (partie). В третьей – что они сформировали «отдельный класс» (classe) французского общества. Ни один из черновиков, однако, не принадлежит руке самого Ришелье, поэтому невозможно сказать, какое из высказываний наиболее точно отражает его взгляды.

Понятно, почему эта часть работы так волновала издателей XVII века. Появление первых финансистов явилось сигналом: современная финансовая система и современный город могут реформировать общество. Но никто в тот момент не знал, как или до какой степени. В 1741 году Дэвид Юм все еще не знал, как классифицировать финансистов: он называл их новой «расой людей».

Эволюция кастового общества, в котором доминировали такие ценности, как честь и престиж, и превращение его в общество, где социальное положение человека определялось его богатством, началось с финансистов XVII века. Их истории доказывали, что статус человека мог быть не только унаследован, но и приобретен. Многие памятники, которым Париж обязан репутацией самого красивого города в мире, – это ярчайшее напоминание о том, какие возможности для карьерного роста и возвышения себя как личности предоставляет индивидууму современный мегаполис.

До XVII века во Франции только католическая церковь могла обеспечить молодому человеку скромного происхождения повышение его социального статуса. Но в Париже XVII века новый мир больших финансов соединился с современным городом, и у людей из низов общества появился реальный шанс преуспеть и подняться вверх по социальной лестнице, стать «современными повелителями», повелителями денег. Именно тогда стало понятно, что в современном мегаполисе деньги и власть, которую они дают, вскоре будут определять социальное превосходство индивидуума.

Глава 9. Город романтики

Удивительно, но многие характерные черты, составляющие индивидуальность Парижа, не менялись на протяжении веков. Например, и по сей день он считается столицей моды, и описывают его практически в тех же эпитетах, что и в XVII веке, когда Париж впервые получил признание в этом качестве. То же самое можно сказать и о прогулках по его улицам. Лишь один образ Парижа получил неожиданно новое развитие: имидж города любви и романтики.

Сегодня Париж часто называют самым романтическим городом в мире. Пары со всего света приезжают сюда, чтобы отпраздновать помолвку или провести медовый месяц; считается, что любовь, скрепленная узами здесь, будет длиться вечно. Синонимом романтики Париж стал в XVII веке, тогда же, когда в нем появились первые публичные места вроде парков и бульваров, торговых аркад и дорогих бутиков. Те, кто своими глазами наблюдал, как развивается французская столица, первыми признали, что этот город создан для романтики. Но никто из них не сумел бы понять, почему сегодня люди верят, что любовь, родившаяся в Париже, будет долгой и прочной, а уж тем более вечной.

«Любовь в Париже совершенно не похожа на все другие виды любви, – писал Оноре де Бальзак в 1835 году и уточнял: – Здесь она прежде всего… шарлатан… Любовь скоро проходит, но… оставляет за собой шлейф разочарования и опустошения, свою отметку».

Таково было традиционное мнение о любви в Париже сто пятьдесят лет назад. Те, кто пережил ее, так же как и Бальзак, называли ее мимолетной и скоротечной, и соглашались, что на этом романтическом пути человека подстерегает множество иллюзий. Вечная любовь? Едва ли. И это было ее главной притягательной силой. Любовная интрига в Париже была окутана завесой мистики и имела привкус опасности. Это было весело; это было чувственно, это возбуждало и волновало, это было приключение, невозможное в любом другом месте – но совершенно точно не навсегда. И подобное мнение сложилось большей частью из-за парижских женщин.

Иностранные гости Парижа XVII века не переставали удивляться той свободе, которой пользовались здешние женщины, их обязательному присутствию во всех общественных местах. Этих женщин было видно – и такое поведение было совершенно несвойственно жительницам других европейских столиц. Как писал уроженец Сицилии Марана в начале 1690-х: «Elles vont par la ville comme il leur plait» – «[Женщины Парижа] расхаживают по городу, как им нравится».