СССР при Брежневе. Правда великой эпохи - Чураков Дмитрий Олегович

Ведь для социализма именно она, по большому счету, является его витриной. Только социализм начинает решать те социальные проблемы, которые человеческая история накапливала веками. В капиталистических странах к их решению приступили только тогда, когда поняли успешность советской модели и заразительность советского опыта для своих граждан. Насколько успешно шло решение социальных проблем в самом СССР на последнем этапе развития Красного проекта? В каких направлениях развивалась социальная политика кремлевского руководства в те годы? Какие изменения происходили в социальной структуре? Начать предлагаю с последнего вопроса.

Официально в советском обществе 1970-х годов признавалось существование только «двух дружественных классов» – рабочего класса и крестьянства. Традиционно декларировалась ведущая роль рабочего класса. Ведомое им крестьянство, как считалось, в корне отличалось от дореволюционного крестьянства. Для того, чтобы подчеркнуть это отличие, в научных и пропагандистских брошюрах принято было говорить о «колхозном крестьянстве». Помимо рабочих и крестьян также выделялась особая социальная прослойка – трудовая интеллигенция, которая формировалась за счет двух существовавших в СССР классов. Еще сохранявшийся в годы Сталина слой крестьян-единоличников и некооперированных кустарей в хрущевский период был сведен полностью на нет. Прежний официальный взгляд на структуру населения СССР в общих чертах отражал основные параметры социального развития страны, но был не пригоден для анализа отдельных новых явлений, в том числе негативных, протекавших в глубине советского общества, которые уже не вписывались в классический формационный подход советской общественной науки.

Ведущей тенденцией развития советского общества, во многом определявшей всю его структуру, на тот период являлось завершение начатого еще на рубеже XIX–XX веков процесса перехода от аграрного к индустриальному типу развития и начало перехода к постиндустриализму. Следствием этого стал стремительный рост городов и угасание сельской жизни. С конца 1960-х по середину 1980-х годов численность городского населения возросла примерно на 45 млн, а сельского – сократилась на 9,5 млн человек. За 25 лет (с 1960 по 1985 г.) почти 35 млн вчерашних жителей деревни окончательно перебираются в города. Миграция направлялась в большие города. В них направлялись потоки не только из деревни, но и из малых городов, многие из которых также переживают упадок. Возрастает с 3 до 23 количество городов-миллионеров, в которых к концу 1980-х годов проживала примерно четверть населения страны. Процесс урбанизации переходит на новую ступень, когда растут не просто города, а выстраиваются целые городские агломерации, объединявшие вокруг какого-либо крупного центра или нескольких центров множество средних и малых городов, а также прочих населенных пунктов в единую хозяйственную, культурно-бытовую и транспортную зону. Помимо Московской агломерации, в 1960-е – 1980-е годы складываются Ленинградская, Горьковская, Свердловская, Новосибирская и др.

Отражением происходящих миграционных потоков становится не только численный рост городских жителей, но и увеличение доли горожан в социальной структуре. В начале 1970-х годов рабочие составляли 57,4 % населения страны, 22,1 % – интеллигенция и служащие, 20,5 % – колхозное крестьянство. К середине 1980-х картина выглядела иначе: количество рабочих увеличилось до 61,8 %, интеллигенция и служащие составляли уже 26,2 %, в то время как удельный вес крестьянства упал до 12 %. Столь бурный переход от аграрной к городской цивилизации сопровождался разрушением прежних культурных и нравственных ориентиров, в то время как возникновение и укоренение новых требовало продолжительного времени и не поспевало за потребностями общества. Болезненный сам по себе, этот процесс накладывался на девальвацию официальной идеологии80. Это служило питательной средой роста бездуховности, а вслед за этим – различных антисоциальных форм поведения, таких как алкоголизм, хулиганство, преступность и др., несмотря на постоянные кампании по борьбе с пьянством, употребление алкоголя в стране поднялось по сравнению с 1960 годом в два раза, составив в среднем 17–18 л (в переводе на чистый спирт). На учете состояло около 2 млн алкоголиков. В одном только 1978 году свыше 6 млн человек попали в вытрезвители. Если в 1966 году число преступлений на 100 тыс. чел. составляло 380, то в 1978 году – уже 503.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Одним из позитивных последствий перехода к городскому обществу можно считать повышение образовательного уровня населения. В первой половине 1980-х годов около 40 % горожан имели высшее образование. Людям стало проще посещать театры, музеи, выставочные залы. Просмотр фильмов в кинотеатрах превращается в обыденное явление. Расширяется сеть клубов и обществ по интересам. На более высоком уровне в городах можно было организовать библиотечное дело. Преимущества городского образа жизни следует назвать среди важнейших причин усиления отмеченных выше миграционных процессов. Молодые люди, не сумевшие найти себе место в родных местах, желавшие повысить свой социальный статус и жить в более комфортабельных условиях, ежегодно устремлялись в города, преимущественно пополняя ряды рабочих, что позволяло директорам не очень-то заботиться о внедрении в производство новых технологий, в результате чего даже на рубеже 1970-1980-х годов до 40 % промышленных рабочих были заняты ручным и неквалифицированным трудом. Зато дети вчерашних выходцев из деревни стремились поступить в вуз и выбиться в категорию интеллигенции или служащих. Отдельные слои интеллигенции и служащих действительно хорошо оплачивались и в имущественном плане составляли верхнюю ступень советского общества, в связи с чем некоторые исследователи пишут о новом сословии или даже классе – номенклатуре. Выгодным в те годы становилось также трудоустройство в сфере снабжения и услуг. В условиях дефицита близость к источникам распределения и «блат» играли не менее важную роль, чем деньги, а иногда и большую. В городах идет процесс зарождения социальных групп, связанных с теневой экономикой.

Обезлюдение и старение советской деревни сокращали трудовые ресурсы в аграрном секторе – лишь немногим более десяти процентов выпускников сельских школ оставались трудиться в колхозах и совхозах, а около трети населения составляли люди пенсионного возраста. Такая демографическая ситуация отнюдь не способствовала успешному реформированию села. Сами реформы, проводившиеся в те годы, далеко не всегда соотносились с экономическим положение в деревне и, еще реже, с социально-психологическими особенностями сельских жителей.

Крайней противоречивостью, к примеру, отличалась кампания по укрупнению сел и деревень и ликвидации «неперспективных», к котором в середине 1970-х годов было отнесено примерно три четверти населенных пунктов в сельской местности (или 114 тыс. из 143 тыс.). Центральные усадьбы сельхозпредприятий, куда людей переселяли в дома городского типа, чаще всего оказывались своеобразными перевалочными пунктами на пути в город. Теряя связь с землей, лишаясь возможности вести личное приусадебное хозяйство, вчерашний крестьянин не видел смысла задерживаться в новых неблагоустроенных поселках с неразвитой инфраструктурой и спешил в крупные городские центры. Проблема, к счастью, была осознана, и в 1980 году от практики деления сел на перспективные и неперспективные отказались, а в некоторых районах даже началось обратное движение. В частности, в Московской области решено было вернуть к жизни 3,5 тыс. опустевших деревень. Но тут грянула горбачевская «катастройка», и русская деревня была ввергнута в еще большие бедствия.

Вместе с тем суждения некоторых современных авторов, что исход русского крестьянства в города явился исключительно следствием действий советского режима, уделявшего приоритетное внимание тяжелой промышленности и проводившего политику «раскрестьянивания», явно грешат упрощенчеством. Не отрицая специфики и болезненности протекавших в этой сфере процессов, вызванных неумелыми мероприятиями властей, невозможно все же не увидеть, что абсолютно аналогичный этап массовой аграрной миграции в промышленные и культурные центры в своем развитии проходили все индустриальные страны: будь то на Востоке, или на Западе Европы81. Учитывая эти и другие явления, в том числе рост интеллигенции, людей, занятых в сфере услуг, прослойки менеджеров и «белых воротничков» и др., можно утверждать, что социальная структура, сложившаяся в СССР, в своих основных параметрах в целом соответствовала социальной структуре раннего постиндустриального общества и могла служить базой дальнейшего поступательного развития страны. Но для этого требовалось более оперативно реагировать на присущие данному этапу развития общества противоречия и активнее преодолевать закостеневшие общественные отношения, характерные для периода мобилизационно-индустриального рывка 1930—1950-х годов.