Ледяной лес - Чиын Ха

Мои подозрения крепли день ото дня. Выражение лица Дюпре так и стояло перед глазами. Но прежде чем обвинять, необходимо было поговорить с Хюбертом. Мне нужен тот, кто в случае моей смерти сможет распутать это дело. И я снова направился в штаб гвардии.

К сожалению, Крейзера не было на месте, а командир военной части отказался пускать меня к подозреваемому без разрешения капитана. Я только что не на коленях умолял его передать Хюберту всего один вопрос. Командир неохотно согласился и вышел из кабинета.

Аллен очень умен, к тому же наш предыдущий разговор натолкнет его на верные размышления, и он догадается, что мне нужно. А если я умру, он сразу поймет, кто преступник.

Командир вернулся крайне быстро.

– Ответ на ваш вопрос – «да».

Моя версия подтвердилась. Теперь оставалось лишь узнать, с помощью чего он убивает людей.

Пожалуй, стоило побывать в Канон-холле. Возле штаба я столкнулся с Крейзером: он выходил из экипажа. Увидев меня, капитан крайне удивился, а затем его губы растянулись в привычной усмешке.

– Вы снова здесь.

– Господин Крузе.

Тон моего голоса насторожил его.

– Что-то случилось?

– Вы ведь снимете все подозрения с Хюберта, если появится новая жертва?

– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, господин Морфе, но ваши слова наталкивают меня на очень странные мысли, учитывая, что вы считаетесь сообщником Хюберта.

– Мне все равно, что вы там себе надумали, но прошу, запомните: если появится еще одна жертва, подозревать нужно не Хюберта, а Дюпре.

Крейзер наморщил лоб и рассеянно вскинул на меня глаза.

– Дюпре? Переписчика из Канон-холла?

– Да.

– Почему его? – озадаченно спросил капитан. – Не понимаю, с чего вы взяли, что он может быть причастен.

– Я пока сам не уверен. Но вы, пожалуйста, запомните мои слова.

Чувствуя спиной его полный подозрений взгляд, я забрался в экипаж. Прежде чем повозка тронулась, раздался стук в окно.

– Связано ли это с вашим завещанием? – прокричал Крузе.

Я слабо улыбнулся.

– Вы очень догадливы. Если со мной что-нибудь случится, пожалуйста, передайте отцу и матери мою последнюю волю.

Крейзер провожал удаляющуюся повозку задумчивым взглядом. Экипаж, плавно покачиваясь, направился в самый центр Эдена.

По дороге в Канон-холл я думал о многом: о семье, друзьях, фортепиано, музыке… Той самой, которую изменил Баэль. Он открыл для меня целый мир, а я так и не смог стать его истинным ценителем. С моих губ сорвался тихий смешок. Придется расстаться с жизнью, не исполнив свою мечту. Но я не жалел ни о чем – ни о прекрасном, ни об ужасном. Мне посчастливилось увидеть то, что другим и не снилось.

Меня не страшила такая смерть – в окружении воспоминаний и музыки.

Я был готов уйти.

Интересно, сыграешь ли ты прекрасный реквием, мой друг, обещавший не пролить ни слезинки над моей могилой?

Без сомнений, именно этого и добивался убийца. Но все равно в глубине души я страстно желал, чтобы музыка Баэля звучала на моих похоронах. Чтобы он сыграл ради меня.

Что ж, видимо, я мало чем отличался от преступника.

Губы изогнулись в горькой усмешке.

После конкурса Канон-холл ненадолго закрыли для публики. Пройти можно было лишь в фойе, но не в зрительный зал.

В театре я случайно столкнулся с Ренаром Каноном. Он удивился, но был рад моему визиту.

– Мы давно не виделись. Последний раз на похоронах, кажется? Что привело вас в Канон-холл?

– Хотел задать вам пару вопросов.

Он кивнул и повел меня в свой кабинет на втором этаже. Я боялся, что там будет Дюпре, но, к счастью, мои опасения не оправдались: комната была абсолютно пуста.

Я сел на стул, Ренар занял место за своим столом.

– Внимательно слушаю. – Он тепло улыбнулся. – Кажется, вы впервые обращаетесь ко мне за помощью.

– Мне нужно кое-что узнать. Я пойму, если вы не захотите отвечать. Но если согласитесь помочь, прошу, будьте предельно честны.

Мой серьезный тон, кажется, удивил Ренара, но он все равно кивнул.

– Что вас интересует?

– Дюпре.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Мой переписчик?

– Да.

Хозяин Канон-холла чуть нахмурился.

– О причине вашего интереса я спрошу позже. Как вам известно, Дюпре – очень способный переписчик. Он работает не так долго, но многие известные музыканты просят именно его записывать их произведения. И вы в их числе.

– Скажите, а он когда-нибудь копировал почерк?

– Да, конечно. Некоторые особо привередливые клиенты просят записывать ноты только их почерком. Крайне сложная работа, но Дюпре отлично справляется.

Как я и думал.

– А вы не замечали за ним что-нибудь странное?

Ренар был крайне озадачен моим вопросом. Я решил поделиться своими мыслями.

– Полагаю, именно Дюпре стоит за недавними преступлениями.

Владелец театра чуть не подпрыгнул на месте. На его лице попеременно отразились замешательство, удивление, испуг и, наконец, гнев.

– Коя, вы не понимаете, о чем говорите!

– Напротив, прекрасно понимаю. У меня есть основание подозревать его, но пока нет доказательств.

Ренар, наморщив лоб, погрузился в раздумья. Я терпеливо ждал. Спустя несколько минут он произнес:

– Вы мне очень нравитесь, Коя, и я уважаю вас. Такой человек, как вы, не будет обвинять другого без веских причин. Я, конечно, не согласен с вашим умозаключением, но все же понимаю вас. Хорошо. Я расскажу о том Дюпре, которого хорошо знаю.

Ренар поведал мне, что их знакомство произошло несколько месяцев назад. Дюпре приехал в Канон-холл из какой-то далекой глуши, у него не было ни денег, ни близких друзей в Эдене. Ренар принял его за нищего и приказал выгнать из театра, но уже в следующую секунду передумал. Дюпре безошибочно определил фальшь в игре пианиста, репетировавшего в тот момент, и хозяин Канон-холла понял, что в юноше скрывался большой музыкальный талант. Так Дюпре остался в театре, и Ренар стал обучать его всему, что знал сам. Юноша обладал прекрасным слухом и безмерно восхищался музыкой Баэля. Но сам так и не притронулся ни к одному инструменту.

Как-то раз Ренар дал ему задание переписать партитуру, и он так прекрасно справился, что тут же был принят на работу в Канон-холл в качестве штатного переписчика.

– Дюпре – очень спокойный, вежливый и умный юноша. Я ума не приложу, почему вы считаете преступником именно его. Он и мухи не обидит.

– Уверен, вы абсолютно правы. Но нам никогда не понять, что происходит в голове убийцы. Я убежден, что за всем стоит именно он. Осталось понять, каким образом он убивает своих жертв.

Ренар лишь тяжело вздохнул и ничего не ответил. Конечно, он не поверил, но я и не планировал его убеждать, поэтому лишь спросил:

– Могу ли я осмотреть его комнату? Если ничего не обнаружу, то просто тихо уйду.

– Да, конечно. Надеюсь, это многое прояснит и вы откажетесь от обвинений.

Мы вышли из кабинета и стали подниматься по узкой винтовой лестнице. Каморка Дюпре находилась под самой крышей, в одной из трех башен, высящихся над зданием Канон-холла. Ренар пояснил, что уже не раз предлагал переписчику новые просторные апартаменты, но тот все время отвечал отказом.

Хозяин театра открыл дверь медным ключом, пропуская меня вперед.

– Я вас оставляю. Можете не торопиться.

– Спасибо. Скажите, а Дюпре в театре?

– Его нет. Кажется, он получил заказ от Мориса Либерто.

Я поклонился, и Ренар Канон захлопнул дверь. Дождавшись, пока стихнут его шаги, я осмотрелся. Первое впечатление от комнаты: везде идеальная чистота. Из мебели – кровать и стол. На столе стопка нотных листов, бутылочка чернил и пучок писчих перьев. Не знаю, что я хотел найти, но было совершенно ясно: в этой комнате не так легко что-то спрятать.

Поразмыслив, я подошел к столу. По крайней мере, был шанс отыскать доказательства, что Дюпре тренировался подделывать почерк Хюберта.

Взяв листок из стопки, я внимательно его осмотрел. Рукопись выглядела крайне странно: ни названия, ни имени композитора, ни темы. Неужели Дюпре сам писал музыку?