Наши фиолетовые братья - Евгений Прошкин

– Это я образно…

– Я тоже, – отозвался Шуберт.

Гец Даун замолчал – то ли прикуривал, то ли сморкался, то ли силился понять, что же Борисов имеет в виду.

– Про грязь – это просто поговорка, – сказал наконец он.

– Про огонь, который днем, – тоже поговорка, – ответствовал Шуберт. – А про все остальное – почти правда.

Новая пауза свидетельствовала о том, что Даун запутался еще больше. Он прекрасно помнил, как подчиненные допекали Страшного своими иносказаниями, и вовсе не хотел оказаться на месте маршала. Однако, по всей видимости, уже оказался.

– Огонь… гм… это понятно, но что там еще искать? У этого… объекта есть какие-то особые секреты? Что ты там разведал, мой мальчик? – сказал он, просто чтобы не молчать.

– Все, как и требует устав Корпорации, – торжественно заверил Шуберт. – Я всегда ношу в своем сердце наш лозунг: «Пусть каждый, кто хочет вырваться вперед, помнит – впереди МОСКВА!»

– Похвально… – Голос корпреза чуть дрогнул, словно Даун собрался прослезиться. – Только… что же ты там обнаружил?

– Здесь посторонние… – Мастер небрежно махнул в сторону лейтенантов.

– Они никому не расскажут, – терпеливо заверил Гец.

– Вы думаете? – засомневался Борисов.

– Знаю, болван! – не выдержал глава Корпорации. – Докладывай немедленно, пустой пневмотормоз!

– Днем с огнем! – испуганно пробормотал мастер. – Туда, где раки зимуют, загнал Макар двух телят восточной наружности! И спрятал… Но тут пришел добрый молодец…

Он утер со лба холодный пот и нервно сглотнул. Борисов, конечно же, не собирался скатываться на дурацкие иносказания, но его охватила жуткая оторопь перед начальством, и теперь вместо него говорило неизвестное второе «я» – отупевшее от приключений и ставшее таким же никчемным и пустым, как личность «сказочника» Калашникова или его подчиненных. Дурное влияние корифеев военно-прикладной науки грозило испортить мастеру всю карьеру.

– Стоп! – рявкнул корпрез. – Какой Макар, каких телят?! Почему восточной наружности?!

– Так ведь глазки у них узенькие, – ответил Шуберт, страдая от собственной неполноценности, – как у корейцев…

– У корейцев и у… китайцев? – обрадовался корпрез.

– И у тех тварей с хоботками! – добавила сзади Дарья, хотя ее никто не спрашивал.

– Что еще за твари? – Даун смутился. – Там еще что-то есть? Другие телята?

– Других пока не нашел, – доложил Борисов. – Только два. Корейского я и так знаю как облупленного, а китайского…

– У него на лбу должно быть написано…

– Совершенно верно. На лбу и на щеках. И лобовой номер стоит… И щековой… Или как его… щечный?.. Сейчас!.. – Шуберт напряг память. – А! Шестьдесят один-ЕТ-ноль ноль два.

– Все правильно, это наш разведывательный теленок… тьфу ты… корабль! Ты сможешь его вернуть?

– Это пока неизвестно. – Борисов, пользуясь тем, что начальство его не видит, слепил кукиш, но сначала на всякий случай сунул руку в карман. Там, в кармане, и слепил.

На Дауна заявление Борисова, кажется, не произвело никакого впечатления.

– Да бог с ними, с телятами узкоглазыми, – сказал корпрез. – Прижмет – оба заведешь и выведешь из коровника этого. Насколько я знаю, кроме двух этих керогазов, тебе там и готовить не на чем? Как бы не отощать без горячей пищи…

Борисов нервно переступил с ноги на ногу. Если Даун так легко бросался двумя исследовательскими кораблями, значит, плоскость его интересов лежала в совсем иной… э-э…

«…совсем иной плоскости», – закончил про себя Шуберт.

– Пусть эти желтолицые станут вашими сувенирами, сейчас речь не о них, – продолжал Даун, словно отзываясь на мысли мастера. – Куда больше меня занимает секрет волшебной палочки…

– Палочки?.. – недоуменно переспросил Борисов.

Зараза, которую мастер уже обозвал про себя «вирус МК» – майора Калашникова, – распространялась с небывалой скоростью и поражала даже таких гениев современности, как сам корпрез Гец Даун. «Это тебе не чумофилис, – сокрушенно покачал головой Шуберт, – от такой болезни «Пресеркомфортом «не защитишься. Только если оглохнуть… Но ведь такую заразу можно и на языке глухонемых распространять или в печатном виде…»

– Большой черной палочки, – с выражением повторил Даун. – Чтобы тебе стало понятнее, скажем… стоит Антошка на одной ножке… Ну, конечно, Антошка условный, без шляпки и черный как негр…

– Ах, это! – догадался мастер. – Так он же чугунный!

– Кто вам сказал? – озадачился Даун. – Нет, он вовсе не чугунный и даже не цельнометаллический. Устройство сего предмета весьма непросто… как и всякого другого цилиндрического предмета с внутренним электроприводом… гм… Дело в том, что он вибрирует и поднимается.

– О-о-о… – заволновалась Дарья.

– Поднимается, – быстро добавил Даун, – и как бы описывает некий полукруг…

– Описывает?!

– И не просто описывает полукруг, а следит, – сказал корпрез. – Прямо за вами. За сорок пятым объектом.

– С какими же, любопытно узнать, намерениями он за нами следит? – протянул Борисов.

– А вот это, мой мальчик, ты и должен выяснить. И заработать таким образом на пару сувениров. И еще на много-много чего хорошего… В противном же случае, боюсь, никакие заслуги тебе не помогут.

– Вы хотите узнать назначение этой чертовой трубы… – сообразил Шуберт. – Назначение, естественно, вытекает из ее функциональных возможностей.

– Не хочу узнать, а непременно узнаю, – поправил его Даун. – С тобой, Штраус Бутусов, старший мастер дальней разведки, находящийся в ответственной командировке… или без тебя, простой безработный Шансон Барбосов, чья задолженность перед Корпорацией исчисляется семизначным числом.

– Борисов, – уныло поправил Шуберт.

– Всего доброго, – невидимо откланялся Даун.

Мастер медленно отвернулся от зашторенного экрана и почесал живот.

– Мне кажется, Шуберт, ты что-то от нас утаиваешь, – нахмурилась Дарья. – Что еще за корейцы?..

– «Кореец» – название моего корабля, – сказал он. – Имя той проклятой посудины, которая напоролась на вашу треклятую систему. И он находится здесь.

– Здесь?.. – оторопел Матвей. – На поверхности этой планеты?

– Нет, не на поверхности. В трюме, – мрачно ответил Борисов. – Тут метров двадцать вниз по лестнице, там будет лифт, на нем двести уровней вниз, потом пятьсот шагов направо до развилки, поворот налево, затем метров семьсот вдоль пандуса до высокой такой платформы и снова лифт, только уровней на семьсот вверх, а потом еще по коридору. Я ходил, искал туалет для дамы… в итоге нашел своего «Корейца».

– А туалет? – вставила Дарья.

– Санблок есть в моем корабле, – улыбнулся он.

– Шкура!.. – прошипел Матвей. – Вот почему он вернулся такой спокойный! Шуточки нам шутил… торговался!.. Условия ставил! На сто кусков меня раскручивал, коммерсант паршивый!

– Тебя раскрутишь!.. – огрызнулся Борисов. – Я хотел заставить тебя думать! Чтобы ты не трясся да напарницу свою не вожделел… вам пять лет мало было для вожделения? Нашел время, донжуан консервированный! Я хотел, чтобы ты мозгами пошевелил, хоть чуть-чуть! Гиря ты чугунная, Матвей! Как есть гиря на шее. Слинять отсюда – не проблема, это я давно уже понял. А толку-то?! Просто так все бросить и улететь – то же самое, что на звезду упасть. Меня Даун из-под земли достанет, из-под любого космоса! Вас, кстати, тоже не простят. Вон какой у вас маршал серьезный… Делать надо что-то! У вас приказ остановить этот гроб, у меня – разобраться с трубой. Чует мое сердце, между ними есть какая-то связь.

– Да, и этот твой Дебил сказал, что труба за нами следит, – подала голос Дарья. – Эх, если б знать заранее, мы бы тот фильм повнимательней смотрели.

– Да, да, неспроста это! – оживился Матвей. – К чему нам то кино про трубу? Потом сразу войну показали. Не случайно этот клип сюда затесался… Раз пришельцев готовили к самопожертвованию…

– И вибратор негроидный большое значение имеет! – подхватила напарница. – Он тут всему голова! Может, и уушники эти позорные за ним прилетели?

– Думать, друзья, думать! – наставительно произнес Борисов. – Чем мы от обезьян отличаемся?

– Не в курсе, – призналась Дарья. – Я же с Зуха-семь, у нас обезьяны не водятся.

– А кто у вас водится? – спросил Шуберт. – Пескоройки.

– Ну, хорошо. Чем ты отличаешься от пескоройки?

– Как чем? – обиделась она. – Я красивее!

– И даже красивее обезьяны, – заверил Борисов. – Но это, к сожалению, единственное твое отличие. Ладно, сам буду напрягаться, не мешайте хотя бы…

Он уселся на пол, скрестив ноги по-турецки, и подпер подбородок левым кулаком. Вскоре левый кулак устал, и он сменил его на правый, затем снова на левый. Когда менять кулаки надоело, Борисов улегся на спину, подложив руки под голову.

– Придумал? – тихо спросила Дарья.

– Да, – отозвался Шуберт. – Попробуем начать все сначала.